Са­мая за­мет­ная, са­мая гор­ла­стая во всем квар­та­ле при­врат­ни­ца бы­ла в до­ме но­мер 78. Ма­дам Гро­ма­ляр (Оли­вье не знал, бы­ло ли это на­стоя­щее имя или ее так про­зва­ли из-за тол­сто­го за­да) бы­ла свар­ли­вой, раз­дра­жи­тель­ной жен­щи­ной. Чер­ный пу­шок над верх­ней гу­бой был поч­ти та­кой же гус­той, как бро­ви, во­ло­са­тые бо­ро­дав­ки усеи­ва­ли ли­цо, го­ло­ву вен­чал шинь­он, под­ко­ло­тый греб­ня­ми. Ко­ро­ле­ва при­врат­ниц как су­щий дес­пот ца­ри­ла над жиль­ца­ми сво­его до­ма, по лю­бо­му по­во­ду бро­сая са­кра­мен­таль­ную фра­зу: «А но­ги, что ли, боль­ше не вы­ти­ра­ют?» Сво­его ры­же­го, ко­рот­ко­но­го­го му­жень­ка, ко­то­рый вы­гля­дел ее ко­пи­ей, но в умень­шен­ном раз­ме­ре, она жес­то­ко ти­ра­ни­ла. Он ста­ра­тель­но изо­бра­жал кон­сор­та, ибо его ни­ко­гда не на­зы­ва­ли при­врат­ни­ком. Нет, нет, он был лишь «му­жем при­врат­ни­цы», и это оз­на­ча­ло про­стое при­ло­же­ние к ней.

Этот жир­нень­кий, нев­нят­но бор­мо­чу­щий че­ло­ве­чек ка­зал­ся ти­хо­ней, но его глаз­ки, лу­ка­вые, как у бел­ки, буд­то хо­те­ли до­ве­ри­тель­но со­об­щить: «Я толь­ко де­лаю вид, что ей под­чи­ня­юсь, а по прав­де ска­зать, толь­ко при­ки­ды­ва­юсь по­кор­ным». Он счи­тал, что ему по­сча­ст­ли­ви­лось об­рес­ти то, о чем все на ули­це толь­ко меч­та­ли: «ух­ва­тить­ся за хля­стик», нет, со­всем не за тот хля­стик, ко­то­рый на­хо­дит­ся сза­ди на паль­то, — про­сто так на­зы­ва­лись сре­ди иг­ро­ков на скач­ках хит­рые ком­би­на­ции со став­ка­ми, ко­то­рые яко­бы мо­гут обес­пе­чить вы­иг­рыш. Он за­ве­рял, что то­та­ли­за­тор при­но­сит ему хо­тя и скром­ные, но за­то по­сто­ян­ные ба­ры­ши. И вер­но, иг­рал он ос­то­рож­но, де­лал став­ки на «обе­щаю­щих» фа­во­ри­тов, что да­ва­ло не так уж мно­го до­хо­да, од­на­ко дос­та­точ­но, что­бы це­лы­ми дня­ми пе­ре­лис­ты­вать про­грам­мы «Па­ри-спорт» и жур­на­ла «Ла вэн», де­лая вид, что ве­дет слож­ную бух­гал­те­рию, чтоб же­на не об­ре­ме­ня­ла его бес­ко­неч­ны­ми на­груз­ка­ми. На­блю­дая всю эту кар­ти­ну, лю­ди го­во­ри­ли о нем:

— Гро­ма­ляр? Да он в со­роч­ке ро­дил­ся!

— Ну да, я ро­дил­ся в со­роч­ке! — от­ве­чал он.

Оли­вье, ко­неч­но, не знал смыс­ла это­го вы­ра­же­ния и пред­став­лял се­бе со­вер­шен­но бу­к­валь­но, что этот ры­жий ко­ро­тыш­ка так и поя­вил­ся на свет в ру­ба­шеч­ке.

— Я уве­ре­на, что это тот са­мый! — за­во­пи­ла ма­дам Гро­ма­ляр, за­ме­тив Оли­вье. — Бот уж гряз­ная ду­шон­ка, нет дру­го­го та­ко­го дву­лич­но­го маль­чиш­ки, как он!

— Да это не я, не я! — за­кри­чал Оли­вье, да­же не зная, о чем идет речь.

Он тут же ки­нул­ся вверх по ули­це Баш­ле, что­бы его не мог­ли схва­тить. Ока­зы­ва­ет­ся, но­чью ка­кие-то сквер­ные шут­ни­ки за­бро­си­ли при­врат­ни­це в ее по­лу­от­кры­тое ок­но ком­ки че­го-то во­ню­че­го, и она те­перь ра­зы­ски­ва­ла ви­нов­но­го. Гро­ма­ляр­ша об­ви­ня­ла всех де­тей под­ряд, на­де­ясь та­ким об­ра­зом ра­зо­бла­чить, ко­го сле­ду­ет. На ка­ж­до­го она из­вер­га­ла свою зло­бу:

— Или этот здо­ро­вый обал­дуй Ана­толь, что ле­зет дев­чон­кам под юб­ки… Или вон тот, дру­гой, у ко­то­ро­го та­кие гряз­ну­щие но­ги. А мо­жет, это был Туд­журь­ян, ос­то­лоп, ту­пая мор­да. И еще вот этот, ко­то­рый под­жо­ги уст­раи­ва­ет.

— Хва­тит уже, хва­тит! — крик­нул кто-то.

Вся ули­ца при­шла в вол­не­ние от это­го виз­га. По­от­кры­ва­лись ок­на, на свар­ли­вую ба­бу как из вед­ра по­сы­па­лась брань, про­тес­ты, на­смеш­ки — и все это со смач­ным ост­ро­сло­ви­ем и в са­мых креп­ких вы­ра­же­ни­ях, на ка­кие спо­соб­на ули­ца в свои дос­то­слав­ные дни. При­врат­ни­це кри­ча­ли, что она вся зав­ши­ве­ла, что она спит со сво­им псом, во­пи­ли, что она дочь пья­ни­цы и по­тас­ку­хи. Тре­бо­ва­ли, чтоб она ка­ти­лась об­рат­но в тот гряз­ный при­тон, от­ку­да яви­лась, или в су­ма­сшед­ший дом и во­об­ще мо­та­ла ко всем чер­тям! Сжав ку­ла­ки от зло­сти, за­нос­чи­вая тол­сту­ха со сбив­шим­ся шинь­о­ном не ос­та­ва­лась в дол­гу, по­ли­ва­ла по­моя­ми всех и ка­ж­до­го, на­чи­ная с «это­го рас­пут­но­го ти­па с третье­го эта­жа» и до той «мар­тыш­ки, по ко­то­рой про­еха­лись все, вклю­чая ав­то­бус и да­же це­лый по­езд из Ар­на­жо­на».

Вни­зу на­ча­ли сме­ять­ся, и «об­мен лю­без­но­стя­ми» про­дол­жал­ся, но уже на те­му «За­ткнись!» По­слы­ша­лось: «За­крой свой ко­те­лок, а то ра­гу за­во­ня­ло!» — и ва­ри­ант: «За­ткни свою са­хар­ни­цу, а то му­хи на­ле­зут!» На­шел­ся ост­ряк, бряк­нув­ший: «За­ткнись сво­им же дерь­мом», и это по­лу­чи­ло пе­ре­вес над всем пре­ды­ду­щим. Ма­дам Гро­ма­ляр вы­пус­ти­ла на­пос­ле­док еще це­лую обой­му ру­га­ни и уда­ли­лась, а ули­ца при­ня­ла свой обыч­ный вид.

— Ох и лю­ди, ну и лю­ди же… — по­вто­ря­ла Аль­бер­ти­на, над­ку­сив зе­ле­ный стру­чок.

По­том она по­лю­бо­пыт­ст­во­ва­ла:

— Слу­шай, что это за ис­то­рия с ог­нем?

— По­ня­тия не имею, — от­ве­тил Оли­вье не­мно­го свы­со­ка.

Аль­бер­ти­на сде­ла­ла еще од­ну по­пыт­ку уз­нать, но маль­чик не от­ве­тил. Мо­жет, он ей ко­гда-ни­будь и рас­ска­жет, но поз­же, мно­го поз­же. Жен­щи­на на­зва­ла его «мол­чу­ном» и до­ба­ви­ла к это­му «про­тив­ный». Что же с ни­ми се­го­дня стряс­лось? С Бу­гра, с Гро­ма­ляр­шей, с Аль­бер­ти­ной… Все они бы­ли в от­вра­ти­тель­ном на­строе­нии. Нет, ни­ко­гда Оли­вье не су­ме­ет по­нять этих взрос­лых.

Маль­чик на­чал раз­ду­мы­вать, не най­ти ли се­бе но­вое тай­ное ме­сто где-ни­будь на пус­ты­рях Мон­мар­тра, на уча­ст­ке «Труб» или «Гор­шеч­ной гли­ны». Он раз­ме­тит ка­муш­ка­ми гра­ни­цы сво­ей зем­ли и бу­дет там жить, как Ро­бин­зон на сво­ем ост­ро­ве.

Его от­влек­ло от этих раз­мыш­ле­ний вне­зап­ное по­яв­ле­ние аэ­ро­пла­на, ко­то­рый ле­тел так вы­со­ко, что ка­зал­ся не боль­ше чай­ки. Гла­за всех лю­дей, сто­яв­ших на ули­це, уст­ре­ми­лись вверх, а ру­ки, сло­жен­ные ко­зырь­ком, под­ня­лись ко лбу. Маль­чиш­ки зна­ли, что су­ще­ст­ву­ет два наи­бо­лее рас­про­стра­нен­ных ви­да аэ­ро­пла­нов — мо­но­пла­ны и би­пла­ны, — и уме­ли их раз­ли­чать. Сы­ну кон­ди­те­ра уда­лось рас­смот­реть на аэ­ро­пла­не трех­цвет­ные зна­ки, и это вы­зва­ло об­щий эн­ту­зи­азм. По­яв­ле­ние аэ­ро­пла­на да­ло по­вод к вы­ска­зы­ва­ни­ям Гас­ту­не (он вы­го­ва­ри­вал аре­о­план) о Ги­не­ме­ре и Фон­ке, с их об­щей воз­душ­ной сла­вой, за этим по­сле­до­ва­ли рас­су­ж­де­ния о бом­бар­ди­ров­ках и о воз­душ­ных бо­ях в бу­ду­щих вой­нах. У де­тей в па­мя­ти воз­ник­ли ча­рую­щие име­на, свя­зан­ные с гра­ж­дан­ски­ми под­ви­га­ми: Мер­моз, Линд­берг, Бле­рио, Бо­сут­ро, Аме­лия Эр­харт, Кос­тес и Бел­лон­те. Они на­зы­ва­ли их «аса­ми». По­том кто-то за­го­во­рил о ди­ри­жаб­лях, и Оли­вье при­пом­ни­лись ог­ром­ные ки­ты, со­пер­ни­чаю­щие в ско­ро­сти с ле­ту­чи­ми ры­ба­ми.

Ре­бе­нок за­ме­тил Пау­ка, не­под­виж­но си­дев­ше­го у по­ро­га араб­ской гос­ти­ни­цы, и ему за­хо­те­лось уз­нать, ви­дел ли тот аэ­ро­план, но спро­сить не ре­шил­ся. Он толь­ко кив­нул Пау­ку и при­стро­ил­ся ря­дом. Они смот­ре­ли, как ра­бо­та­ет обой­щик Лей­бо­вич, ко­то­рый вме­сте с сы­ном Иль­ей рас­че­сы­вал шерсть для мат­ра­са. Обой­щик рас­по­ло­жил­ся по­сре­ди­не ули­цы, и снеж­ные хло­пья раз­ле­та­лись в све­те фо­на­рей от его стран­ной ма­ши­ны на ко­ле­си­ках, ко­то­рую он рас­ка­чи­вал, как люль­ку, ту­да и об­рат­но. Оли­вье по­здо­ро­вал­ся с Иль­ей, усел­ся на краю тро­туа­ра, на­де­ясь, что его по­зо­вут на под­мо­гу. А по­ка он смот­рел во­круг, де­ля про­стран­ст­во на от­дель­ные ма­лень­кие уча­ст­ки, в точ­но­сти как это де­ла­ет ки­но­ре­жис­сер, ко­гда хо­чет со­сре­до­то­чить вни­ма­ние зри­те­ля на де­та­лях.

Как раз на уг­лу ули­цы Баш­ле в не­боль­шом ту­пич­ке на­хо­ди­лась три­ко­таж­ная лав­ка с вы­вес­кой: «Храб­рый ма­лыш». Биб­лей­ский Да­вид из фа­не­ры, стоя­щий у по­ро­га, под­сте­ре­гал Го­лиа­фа, ко­то­ро­го со­всем не бо­ял­ся. Так как здесь про­да­ва­лось вдо­ба­вок и дет­ское при­да­ное, то бы­ла и вто­рая над­пись, на­чер­тан­ная бе­лы­ми бу­к­ва­ми пря­мо па стек­ле вит­ри­ны: Для мла­ден­цев Мон­мар­тра. Не­мно­го ни­же, на­про­тив, на ули­це Ни­ко­ле, стоя­ли не­вы­со­кие до­ма, до­воль­но жал­кие, кем-то про­зван­ные «ча­ст­ны­ми особ­ня­ка­ми», не­по­да­ле­ку от дво­ри­ка су­пре­фек­ту­ры рос­ли де­ре­вья и сре­ди них од­на ис­то­щен­ная смо­ков­ни­ца, ни­ко­гда не да­вав­шая пло­дов, и во всех на­прав­ле­ни­ях бы­ли на­тя­ну­ты ве­рев­ки, на ко­то­рых су­ши­лось бе­лье. Оли­вье знал, что Вир­жи­ни, ко­гда она еще не вла­де­ла га­лан­те­рей­ным ма­га­зин­чи­ком, жи­ла вме­сте с му­жем в од­ном из этих до­мов. Имен­но тут они на­ка­за­ли аи­стам при­нес­ти им Оли­вье. Поз­же ре­бен­ку ста­нет из­вест­но, что здесь жил по­эт Поль Вер­лен с же­ной Ма­тиль­дой. За­нят­но, что ря­дом ютил­ся тор­го­вец крас­ка­ми и на его вы­вес­ке зна­чи­лось: «Ве­ра­лен». Все­го од­на лиш­няя бу­к­ва.