— Пло­ха, что ли, моя бу­ма­жон­ка? Не кра­си­вая? Или, мо­жет, сквер­но со­став­ле­на? Мсье по­ка­зы­ва­ет свою спесь! Он пред­по­чел бы ка­кую-ни­будь по­хаб­щи­ну, а? На сви­нью по­хож этот мсье, сра­зу вид­но! А ну сыпь от­сю­да, зло­дей Ланд­рю[8]!

«Зло­дей Ланд­рю» ста­рал­ся по­ско­рей улиз­нуть и, по­жи­мая пле­ча­ми, по­вто­рял:

— Ну что за вы­ход­ки? Что его так ра­зо­бра­ло, это­го че­ло­ве­ка?

На буль­ва­ре Ро­ше­шу­ар, про­тив ка­фе «У Дю­по­на все вкус­но» тол­па ок­ру­жи­ла сле­по­го му­зы­кан­та с банд­жо, си­дя­ще­го на склад­ном стуль­чи­ке; его же­на, при­че­сан­ная под пе­ви­цу Да­миа, с гром­ко­го­во­ри­те­лем в ру­ках, пе­ла над­трес­ну­тым го­ло­сом ка­кую-то зло­бо­днев­ную пе­сен­ку, пред­ла­гая зе­ва­кам порт­ре­ты по­пу­ляр­ных пе­виц, от­пе­ча­тан­ные на нот­ных ли­ст­ках фио­ле­то­вой, ро­зо­во-ко­рич­не­вой, си­не­ва­той, как ке­ро­син, или се­рой, как сталь, крас­кой. Бу­гра и Оли­вье по­до­шли по­бли­же, пе­ре­ста­ли раз­да­вать свои рек­лам­ные про­спек­ты, чтоб не ме­шать ар­ти­стам, и по­слу­ша­ли пе­сен­ку «Я ро­ди­лась в пред­ме­стье Сен-Де­ни». По­том ар­ти­сты при­ня­лись тор­го­вать но­та­ми, и, уже отой­дя, ста­рик и ре­бе­нок ус­лы­ша­ли на­ча­ло пе­сен­ки: «Я по­лю­би­ла те­бя на­все­гда, го­род люб­ви, го­род люб­ви».

Так как имен­но этим буль­ва­ром за­мы­ка­лось про­стран­ст­во, ука­зан­ное ком­мер­сан­том для рас­про­стра­не­ния рек­лам, Бу­гра и Оли­вье вер­ну­лись в свой квар­тал, прой­дя еще по ули­цам Се­вест, Рон­сар и Мюл­лер. Вре­мя от вре­ме­ни Бу­гра бро­сал взгляд на лю­ки ка­на­ли­за­ции — бы­ло так про­сто ки­нуть ту­да все эти не­роз­дан­ные рек­лам­ные ли­ст­ки и спо­кой­но про­гу­ли­вать­ся, хо­тя и со щи­том на спи­не, но уже су­нув ру­ки в кар­ма­ны и без­мя­теж­но сле­дя за дым­ком из сво­ей труб­ки. До­га­дал­ся ли Оли­вье, что его ком­пань­он за­те­ял спор со сво­ей со­ве­стью, что со­весть вы­шла из это­го пре­пи­ра­тель­ст­ва по­бе­ди­тель­ни­цей и те­перь он с чис­той ду­шой про­тя­ги­вал про­хо­жим лис­ток за ли­ст­ком?

— В сущ­но­сти, — ска­зал Бу­гра ре­бен­ку, — на­ши бу­ма­жон­ки ни­ко­му не нуж­ны, раз­ве что льстят са­мо­лю­бию это­го оби­ра­лы…

Ры­нок ули­цы Клинь­ян­кур, по­том ба­зар на ули­це Ра­мей по­гло­ти­ли доб­рое чис­ло ли­ст­ков, и это по­зво­ли­ло Бу­гра сде­лать при­вал, что­бы вы­пить бу­ты­лоч­ку крас­но­го в ка­фе Пьер­ро­за, где, к удив­ле­нию ста­ри­ка, маль­чи­ка сра­зу уз­на­ли. Бу­гра пил мед­лен­но, при­крыв от удо­воль­ст­вия ве­ки, мел­ки­ми глот­ка­ми, но все же ос­та­вил в ста­ка­не не­мно­го ви­на и, до­ба­вив ту­да га­зи­ров­ки, про­тя­нул Оли­вье. Маль­чик вы­пил, под­ра­жая ему в ка­ж­дом жес­те, да­же вы­тер ку­лач­ком кон­чи­ки во­об­ра­жае­мых усов, и про­воз­гла­сил: «Эх, хо­ро­шо по­шло!»

— Еще бы! — до­ба­вил Бу­гра.

Хо­тя ос­та­ва­лось все­го штук два­дцать ли­ст­ков, ко­то­рые Оли­вье уже сло­жил вдвое и за­су­нул к се­бе под ру­баш­ку, воз­вра­щать­ся к хо­зяи­ну лав­ки бы­ло слиш­ком ра­но; ком­мер­сант мог бы за­по­доз­рить их в плу­тов­ст­ве. Бу­гра со вздо­хом об­лег­че­ния снял с се­бя рек­лам­ный щит и по­про­сил Пьер­ро­за при­пря­тать его в угол­ке ком­на­ты.

Вый­дя из ка­фе, ста­рик ку­пил хле­бец с изю­мом и плит­ку мо­лоч­но­го шо­ко­ла­да для Оли­вье, а для се­бя тол­стый ло­моть хле­ба с кус­ком кро­вя­ной кол­ба­сы из мес­теч­ка Ге­ме­ней, ко­то­рую тут же на ули­це про­да­вал раз­нос­чик. Ста­рик и маль­чик под­ня­лись до пло­ща­ди Кон­стан­тен Пе­кер — сквер в это вре­мя был без­лю­ден — и удоб­но уст­рои­лись на ска­ме­еч­ке, ре­шив по­зав­тра­кать.

Бу­гра вы­нул из кар­ма­на нож фир­мы «Опи­нель» с тя­же­лой руч­кой из свет­ло­го де­ре­ва и на­чал есть по-де­ре­вен­ски: креп­ко ух­ва­тив хлеб и при­жи­мая к не­му кол­ба­су боль­шим паль­цем, он от­ре­зал по­оче­ред­но то и дру­гое и под­но­сил на но­жи­ке ко рту. А по­том дол­го про­же­вы­вал, дви­гая лишь ле­вой сто­ро­ной че­лю­сти, по­то­му что спра­ва не хва­та­ло зу­бов. Крош­ки Бу­гра бро­сал пти­цам и бра­нил на чем свет сто­ит го­лу­бей, ко­то­рым он пред­по­чи­тал во­робь­ев.

— Бу­гра, а по­че­му у те­бя бо­ро­да?

— По­то­му что под ней до­воль­но-та­ки гряз­ная пасть… — от­ве­тил сме­ясь ста­рик.

Оли­вье раз­мыш­лял, по­че­му же они та­кие друж­ки с Бу­гра, с этим са­мым Ди­ка­рем Бу­гра, как про­зва­ли его на их ули­це за мол­ча­ли­вость и веч­ную вор­кот­ню на что-то или на ко­го-то. Ста­рик по­тре­пал ре­бен­ка по во­ло­сам, ко­то­рые ус­пе­ли уже под­рас­ти, по­за­быть о при­клю­че­ни­ях с брил­ли­ан­ти­ном и, как пре­ж­де, сво­бод­но рез­ви­лись.

— Ну вот, ви­дишь, — за­клю­чил Бу­гра, — нам не так уж и пло­хо. — И этим все бы­ло ска­за­но.

Бу­гра счи­тал, что ре­бе­нок — за­ме­ча­тель­ная ком­па­ния, вро­де зве­рюш­ки: он уме­ет ко­гда на­до и по­мол­чать, толь­ко это длит­ся не так уж дол­го. Ко­гда ма­лы­ши вы­рас­та­ют, они ста­но­вят­ся дур­ня­ми, как все ос­таль­ные. Он знал, что Оли­вье пе­ре­нес тя­же­лый удар, и это его от­ли­ча­ло от про­чих. Бу­гра всем ка­зал­ся ве­сель­ча­ком, а ме­ж­ду тем это бы­ло не так: к лю­дям он от­но­сил­ся скеп­ти­че­ски. По­оди­ноч­ке он их еще тер­пел, но толь­ко не то­гда, ко­гда они со­би­ра­лись вме­сте. Да и се­бе он то­же не да­вал спус­ку, срав­ни­вая с кры­сой, ко­то­рая пи­та­ет­ся чу­жи­ми объ­ед­ка­ми, в сущ­но­сти не­пло­хо к это­му при­но­рав­ли­ва­ясь и ни­ко­го не стес­няя.

Час­то вспо­ми­ная о Прин­цес­се Ма­до, Оли­вье по­де­лил­ся свои­ми мыс­ля­ми с Бу­гра:

— Зна­ешь, Бу­гра, Ма­до очень ми­лая.

— Яс­но, что ми­лая! — про­вор­чал Бу­гра, хо­тя бы­ло вид­но, что он во­все это­го не ду­ма­ет и ему труд­но удер­жать­ся от ме­нее лю­без­ной оцен­ки.

Они про­дол­жа­ли за­ку­сы­вать. Оли­вье об­ра­тил вни­ма­ние на ка­мен­ный па­мят­ник в верх­ней час­ти скве­ра. Ста­туи в скве­ре все­гда ог­ра­ж­да­лись же­лез­ны­ми ре­шет­ка­ми, но плен­ни­ка­ми чув­ст­во­ва­ли се­бя те, кто на них смот­ре­ли.

— Ты Ма­ка, Кра­сав­чи­ка, зна­ешь? — спро­сил Оли­вье.

— Луч­ше б не знал.

— Ана­толь го­во­рит, что он псих и к то­му же еще су­те­нер. — У маль­чи­ка бы­ло смут­ное пред­став­ле­ние об этом тер­ми­не, и он на­де­ял­ся, Бу­гра разъ­яс­нит, что это зна­чит. — А Ма­до ска­за­ла про не­го: «Са­ма злость в чис­том ви­де». Не­дав­но Мак учил ме­ня, как на­до драть­ся…

Бу­гра гус­то по­крас­нел. Он по­перх­нул­ся, рас­каш­лял­ся и не­сколь­ко раз по­вто­рил: «Черт по­бе­ри, вот уж черт по­бе­ри!» Ка­за­лось, ста­ри­ка что-то гло­жет, он ел то­ро­п­ли­во, поч­ти с жад­но­стью и не смот­рел на ре­бен­ка. Ма­лыш со­брал крош­ки се­ро­го хле­ба и ки­нул их пти­цам. По­том он вы­та­щил из-под ру­баш­ки один из ро­зо­вых рек­лам­ных про­спек­тов, сло­жил ко­раб­лик и, тол­кая его вдоль ска­мьи, гу­дел: ту-ту-ту-у!

— Ска­жи, Бу­гра, а что зна­чит су­те­нер?

— Ры­ба[9].

— Да ну?

Бу­гра все еще про­дол­жал до­са­до­вать на Ма­ка, да и на весь мир. Он брюз­жал, вор­чал, мрач­но фи­ло­соф­ст­во­вал про се­бя, ка­за­лось, го­тов был ку­сать­ся, рез­ко вы­кри­ки­вал: «Бан­да по­дон­ков!» — и вслед за тем: «В кон­це кон­цов, мне са­мо­му не­че­го жрать!» — гля­дя при этом на го­лу­бей, кле­вав­ших что-то на пес­ке ал­леи, буд­то он об­ра­щал­ся к ним.

Нерв­ным дви­же­ни­ем он из­влек из кар­ма­на свою ре­зи­но­вую та­ба­кер­ку, став­шую те­перь ко­шель­ком, вы­та­щил от­ту­да пя­тиф­ран­ко­вую бу­маж­ку и про­тя­нул ее маль­чи­ку:

— Это твой за­ра­бо­ток…

— Да тут слиш­ком мно­го!

— Нет, точ­но со­счи­та­но. А те­перь марш до­мой. Не то твоя ку­зи­на опять ска­жет, что ты ей кровь пор­тишь. А я по­шел к хо­зяи­ну юве­лир­но­го ма­га­зи­на.

Оли­вье все же взял день­ги. Он дол­го смот­рел на ста­ри­ка из-под на­вис­ших на лоб бе­ло­ку­рых пря­дей, по­том спро­сил:

— Ты сер­дишь­ся на ме­ня, Бу­гра?