В самой Англии люди сведующие были ошарашены вольным, мягко говоря, обращением кабинета с международным правом. Лорд КлэнрикарД попросил Кларендона найти ему «юриста, казуиста или софиста», который взялся бы интерпретировать проводимую Великобританией акцию как не враждебную по отношению к России. Тогда-то министр иностранных дел и признал, что Англия «сползает к войне».
5 января 1854 г. англо-французская морская армада вышла из Босфора и взяла Черное море под свой контроль. Николай I в бессилии писал фельдмаршалу И. Ф. Паскевичу: «Злость англичан выше всякой меры, равно как их ярость и бесстыдство, но мериться с ними на море было бы неблагоразумно по превосходству сил их…»
Нессельроде сочинил жалостливую и плаксивую ноту, в которой клялся, что Россия не посягает на турецкие владения: «Малая численность наших войск сама по себе свидетельствует об отсутствии у нас проектов расширения, которые нам приписывают» (80 тыс. против 150 тыс. турок вдоль Дуная). «Россия, так сказать, вызвана на суд европейского трибунала, добившись уступок по половине вопросов, у нее требуют теперь уступок во всем… Четыре державы вышли за рамки нейтралитета и превратились в вооруженных пособников одной из конфликтующих сторон… Россию ставят перед выбором: война или унижение». Цепляясь за последнюю возможность сохранить мир, канцлер просил Лондон и Париж дать хотя бы заверение, что турецкие суда не станут под прикрытием «нейтральной» англо-французской эскадры опустошать берега. И в этом ему было отказано.
9(21) февраля Россия оказалась в состоянии войны с могущественным тройственным союзом Великобритании, Франции и Османской империи. Австрийская монархия удивительно быстро забыла услуги по подавлению венгерской революции, оказанные ей самодержавием в 1849 г., и, употребляя выражение ее канцлера К. Буоля, удивила мир неблагодарностью, заняв открыто угрожающую позицию по отношению к соседке.
«Не верю», «Каналья!!!», «Негодяй!» — таковы красочные эпитеты, которыми, мешая русские слова со французскими, наградил Николай I Буоля на полях донесений посла в Вене А. М. Горчакова. Но основное требование «негодяя» было выполнено: к сентябрю 1854 г. русская армия, «дабы обезопаситься от злых умыслов наших соседей», очистила Дунайские княжества, которые тут же были заняты австрийскими войсками вкупе с турками.
Вроде бы последний предлог для «противодействия русской агрессии» отпал, и сохранение «Османской империи в ее нынешних пределах», как о том говорилось в союзном договоре трех держав, обеспечено. Однако уход русских войск из княжеств прошел незамеченным, а все внимание коалиции сосредоточилось на планах нанесения ударов по России в ее собственных пределах. Впрочем, не следует думать, что совещания союзников были трехсторонними; турок на них вообще перестали приглашать; без них был избран и «крымский вариант».
12 сентября невиданная еще в истории армада военных судов (34 линейных корабля, 55 парусных и паровых фрегатов) появилась в виду Евпатории. Открылась крымская кампания. Черноморская эскадра России (14 линейных судов, 12 фрегатов и пароходов) была заперта в Севастопольской бухте. 5(17) октября произошла первая бомбардировка города. Началась осада, увенчавшая славой русское, но отнюдь не британское оружие.
«Большой редан» (3-й бастион), так и не был взят англичанами. Интендантство обнаружило полную неспособность снарядить зазимовавшую в Крыму армию, зато поставщики проявили большую изобретательность и расторопность по части казнокрадства, в результате чего интервенты чуть не вымерзли в солнечном Крыму.
14 ноября на море разразилась буря, потопившая больше двадцати только английских судов.
25 ноября газ. «Таймс» поместила статью своего крымского корреспондента о солдатских буднях: «…Ветер завывает над содрогающимися тентами; окопы превратились в канавы, в палатках — вода на фут глубиной; у людей нет ни теплой, ни непромокаемой одежды; по двенадцати часов они проводят в траншеях.-, и создается впечатление, что ни единая душа не заботится об их удобствах и даже об их жизни…»
1 декабря ген. Лукан сообщил, что у корпуса нет кавалерии — все лошади пали.
В январе 1855 г. больных, раненых и обмороженных англичан, шотландцев и ирландцев под Севастополем насчитывалось 23 тыс.; но все же 11 тыс. здоровяков оставались в строю. Французов погибло втрое больше. Что касается турок — то их никто не считал, ни живых, ни мертвых.
Если солдаты под Севастополем замерзали, то политическая температура в Англии достигла точки кипения. Правительство графа Э. Абердина доживало последние дни. 26 января радикал Рёбек внес резолюцию недоверия. Обсуждение было обставлено драматически. Сам Рёбек явился в палату больной и еле держался на ногах от слабости и волнения. Депутаты уговаривали его продолжать речь сидя; Рёбек отказался, не желая рушить священные традиции. Он заявил: по имеющимся сведениям, в Крыму из полусотни тысяч британцев уцелело 14 тыс., из них лишь 5 тыс. здоровых. Другие «эм-пи» добавили красок в мрачную картину. А. Стаффорд побывал в госпитале в Балаклаве — грязь, спертый воздух, простынь нет, раненые валяются на полу, одеяла передаются от умерших и заразнобольных еще здоровым. Маркиз Грэнби заявил, что вообще нет никаких оснований обвинять Россию в захватнических поползновениях. Правительство защищалось вяло; кабинет потерпел сокрушительное поражение: палата общин 305 голосами против 148 выразило ему недоверие. Во главе реформированного правительства встал — на семидесятом году жизни — виконт Генри Джон Пальмерстон. Долог и тернист был его путь к заветному креслу.
Трудности обступили нового премьера со всех сторон. Прежде всего надо было позаботиться о пополнении остатков экспедиционного корпуса. Одно дело было поражать Русь на карте, а совсем иное — воевать в ее бескрайних просторах. Русофобская кампания достигла в Великобритании и ее заморских владениях крайних пределов; трудно, будучи в здравом уме, постигнуть ее проявления. Черноморские корабли России лежали на дне Севастопольской бухты, затопленные своими командами; балтийский флот был заперт в Финском заливе, тихоокеанского еще не существовало. А в Бомбее и Калькутте складывали печи для каления ядер, чтобы «отбиваться от русских». В еще более далекой Австралии волонтеры упражнялись в стрельбе и рукопашном бою с якобы могущими вторгнуться из Сибири московитами. Как говорится, чего уж боле…
Однако охотников идти под знамена находилось мало. У Пальмерстона появилась мысль — купить оптом какую-нибудь армию вместе с офицерами, штабами, обозами и всем прочим. Самой подходящей представлялась испанская — как-никак, 60 тыс. штыков и сабель. Однако Мадрид отклонил сомнительную честь превратиться в поставщика пушечного мяса. Тогда обратились в Пьемонту. Глава туринского правительства граф К. Б. Кавур жаждал вступить в «концерт» держав и готов был нести расходы, в том числе кровью, но, по выражению одного английского историка, хотел прослыть «союзником, а не прислужником». Поэтому он не продал солдат в полное британское распоряжение, а направил под Севастополь (на английские деньги) корпус в пятнадцать тысяч человек, который и полег целиком в войне, не имевшей никакого отношения к делам Апеннинского полуострова.
Попытался Пальмерстон возродить средневековый обычай вербовки рекрутов по кабакам и притонам Европы и даже Соединенных Штатов. Таким путем ему удалось наскрести 13 тыс. человек. Наконец, обратились к туркам, благо те уже ни в чем не могли отказать своим «покровителям». Было подписано соглашение о создании корпуса «турецких сипаев» в 20 тыс. человек с английскими офицерами, но с содержанием не по высоким британским, а по более чем скромным османским нормам.
После оставления русскими войсками Севастополя военные действия прекратились по причине истощения сил обеих сторон. Потери французов убитыми и умершими от ран составляли 100 тыс., британцев — 22,7 тыс., турок — 30 тыс. На военном совете 13 сентября 1855 г. было решено свернуть боевые операции. Третий по счету французский командующий, ген. Пелисье, заявил, что двинется вперед лишь по прямому и притом письменному приказанию Луи-Наполеона, слагая тем самым с себя всякую ответственность за исход новой кампании.
