Одного парижского типографа, отпечатавшего памфлет, название которого «Полог кровати королевы, который рассказал все…» говорило само за себя, приговорили к смертной казни через повешение. На Гревской площади, традиционном месте казней, типограф стал взывать о помощи, объяснять, что его хотят повесить за стихи против Мазарини. Толпа вырвала его из рук палача, и приговоренный к смерти вновь обрел свободу.

На другой день на улице были избиты королевские слуги. Париж продолжал волноваться, и королева под различными предлогами оттягивала возвращение в столицу. Лишь в середине августа она покинула резиденцию в Компьене, и 18-го числа состоялся торжественный въезд королевской семьи в Париж.

Въезд оказался триумфальным. Все перипетии Фронды лишь очень незначительно поколебали монархизм народных масс. Многие возлагали надежды на юного короля, король-мальчик являлся предметом любви и поклонения. Простолюдины громкими криками приветствовали Людовика XIV. Торговки больших рынков плакали в голос, глядя на него. Но личная привязанность к королю вовсе не свидетельствовала о готовности беспрекословно подчиняться его администрации.

В Гиени и Провансе войска губернаторов и наскоро набранные из крестьян и городских бедняков армии парламентов уже несколько раз вступали в кровопролитные схватки.

В конце концов депутация от парламента Бордо явилась в Париж, чтобы урегулировать возникшие проблемы непосредственно с королевой. На заседании королевского совета принц Конде заступился за жителей Бордо, королева и Мазарини приняли сторону губернатора. Конфликт разрастался. В то же время в среде парижских магистратов все громче раздавались голоса о необходимости проведения совместного заседания всех палат парламента.

22 сентября в Париже вновь начались волнения. В XVII в. французское государство не имело единого бюджета. Налоги отдавались на откуп компаниям финансистов, которые, в свою очередь, их не только собирали, но также из полученных сумм покрывали определенные долги государства. Так, откупщики соляного налога (табели) традиционно рассчитывались с парижскими держателями того вида государственной ренты, которая называлась тогда рентой парижского муниципалитета. Выплата ренты многократно откладывалась. Наконец, согласно королевскому указу, было объявлено, что выплата ренты возобновится с 19 сентября. Но к тому времени все суммы полученные в счет соляного налога, оказались потраченными: у государства имелись более неотложные статьи расхода. Откупщики габели заявили о своем банкротстве.

22 сентября толпа буржуа, держателей ренты, собралась в муниципалитете. Их возмущению не было границ. Они чуть не убили парижского прево. Лишь обещания посадить в тюрьму откупщиков габели и держать их там до тех пор, пока не начнется выплата ренты, внесли некоторое успокоение.

Из своей среды рантье выбрали 12 синдиков, которые должны были представлять их интересы. Рантье проводили регулярные собрания, заручились поддержкой Гонди и Бофора и с их помощью добивались проведения совместного заседания всех палат Парижского парламента. Пламя Фронды вновь разгоралось. Но нетерпеливые сторонники Гонди решили ускорить ход событий. Они подготовили провокацию против одного из синдиков. Гонди отговаривал их от этой авантюрной затеи, но без успеха. «Те, кто думает, что вождь партии является ее господином, не понимают, что такое партия», — писал впоследствии Гонди^{60}. Провокация, как он и предвидел, провалилась. Вслед за ней последовало неудавшееся покушение на Конде. Вдохновителем его, по всей вероятности, был Мазарини, но все подозрения пали на Гонди и Бофора. Им пришлось предстать перед Парижским парламентом в качестве обвиняемых. Материалы следствия были грубо сфабрикованы, в основе их лежали показания подкупленных свидетелей. Один из советников парламента сообщил об этом Гонди, тот блестяще сумел оправдаться. Конде попал в нелепую ситуацию, и виновники ее были очевидны: принц обратил свой гнев на Мазарини и королеву. Конфликт между ними зашел так далеко, что Анна Австрийская и Мазарини решили вступить в союз со своим злейшим врагом парижским коадъютором, чтобы избавиться от принца Конде и его клана.

* * *

18 января 1650 г. принц Конде прибыл в Пале-Руаяль на заседание государственного совета. Королеве в тот день нездоровилось, и она не вставала с постели. У нее сидела мать принца де Конде. Сам принц тоже зашел к королеве, чтобы осведомиться о ее самочувствии. Затем он присоединился к своему брату принцу Конти и зятю герцогу Де Лонгевилю. Ларошфуко их как-то просил нигде не появляться втроем, но они не следовали его совету. Тем временем Мазарини передал королеве, что все готово и она может пожаловать в совет. Это был условный сигнал.

Через несколько секунд в комнату совета вошел Гито, капитан личной охраны королевы, и тихим голосом объявил об аресте принцев Конде, Конти и герцога де Лонгевиля.

Изумленные принцы крови и герцог не стали оказызать сопротивление.

Спустя некоторое время от королевского дворца отъехала карета в сопровождении усиленной охраны и по улице Ришелье направилась в сторону Монмартра. Лишь к ночи, обогнув пол-Парижа, карета добралась до Вененнского замка. В замке не оказалось постелей, и первую ночь принцы провели за игрой в карты. Конде, демонстрируя отличное настроение, беседовал с офицером охраны об астрологии.

В тот же день должны были арестовать герцогиню де Лонгевиль, маркиза Ларошфуко, Тюренна, Буйона и других сторонников и членов клана Конде. Большинству из них удалось скрыться.

Дальнейшее развитие событий в значительной степени зависело от прочности клиентельных отношений в клане Конде. Удастся ли оставшимся на свободе членам семьи мобилизовать для сопротивления королевской власти всех зависимых от Конде людей или в критический момент выявится эфемерность клановых связей? Выявится, что работают они лишь в мирное время, а в периоды кризиса важнее не сохранить верность дому Конде, а подтвердить свою лояльность короне. Именно перед таким выбором оказались многие дворяне Нормандии, Бургундии, Берри, провинций, где была особенно значительной клиентела Конде.

Тайно покинув Париж, герцогиня де Лонгевиль отправилась именно в Нормандию, надеясь взбунтовать провинцию, губернатором которой был ее арестованный муж. Попытка Анны-Женевьевы не увенчалась успехом. И в других местах клиентельная привязанность уступила силе верноподданнического чувства. Ларошфуко, Тюренн, мадам де Конде и очаровательная авантюристка Анна-Женевьева де Лонгевиль оказались в столь затруднительном положении, что были вынуждены просить помощи у испанцев.

Впрочем, кое-кто поддержал их все-таки и внутри страны. У части дворян все еще сохранялся феодальный кодекс чести, который включал в себя и соблюдение верности вассала своему непосредственному сеньору. Доходило до парадоксов. Во время осады крепости Бельгард-Сер в Бургундии позиции королевских войск прибыл осмотреть сам малолетний король. Мятежники, сторонники принцев, приветствовали его с высоты крепостных стен и тотчас начали стрелять. В двух шагах от короля был убит офицер его свиты.

Самым крупным достижением мятежников стал союз с Бордо. Конфликт парламента и жителей города с губернатором разросся до такой степени, что именно в Бордо принцесса де Конде, Ларошфуко и Буйон нашли убежище и поддержку. Без помощи Бордо все дело приняло бы оборот заурядного предательства группы аристократов, перешедших на сторону испанцев в разгар войны с ними.

Пока войска короля теснили мятежников на юге Франции, на севере разворачивалось наступление испанцев и Тюренна. Непосредственная угроза нависла над Парижем. В городе вновь начались волнения. Каждое новое бедствие вызывало прилив антимазаринистских настроений. В парламенте также усилились нападки на кардинала и его политику. Магистраты поддержали предложения своих коллег из Бордо о замене губернатора Гиени и полной амнистии для всех участников последних событий в этом городе, раздались даже голоса о необходимости освобождения принцев и изгнания Мазарини из Франции.