Были изъяты средства из королевской казны, благо не все деньги Анне Австрийской и Мазарини удалось вывезти. По указу парламента было произведено произвольное обложение всех заподозренных в симпатиях к Мазарини, у некоторых даже конфисковали имущество. Скрыться из Парижа и спасти собственность было сложно. Простой люд пресекал попытки бегства. Фрейлина королевы мадам де Мотвиль вспоминала впоследствии, что никогда в жизни она не испытывала большего страха, чем в тот день, когда попыталась добраться до Сен-Жермена, но была остановлена на улице толпой. Угрозы и оскорбления разгневанных простолюдинов обрушились на придворную даму, лишь хитроумная ложь помогла ей выпутаться из щекотливого положения.
В ночь с 8 на 9 января 1649 г. к городским воротам Сент-Опоре подъехала группа всадников: Арман де Бурбон принц де Копти и герцог де Лонгевиль прибыли, питая надежду встать во главе фрондеров. Их давно ожидал Поль де Гопди, но вовсе не ждал бедный люд Парижа. Народ испытывал вполне справедливое недоверие к родному брату Конде, своими отрядами перекрывшему доступ продовольствия в город. Но упорство и красноречие коадъютора сделали свое дело. На рассвете ворота перед принцем раскрылись. Одновременно с Копти или чуть раньше, чуть позже приехали предложить свои услуги парламенту бежавший из заточения герцог де Бофор, герцог де Буйон, Ларошфуко, Люин, Ля Мот.
Во главе армии, состоявшей из буржуа, встали генералы-аристократы. Главнокомандующим был назначен принц де Конти.
В городе все ощутимее чувствовалась нехватка продуктов питания. Походы за продовольствием генералов фронды не могли обеспечить стабильного снабжения. Окрестные крестьяне пробирались в Париж, но в уплату за риск они устанавливали невероятные цены. Таксация не помогала, развивался черный рынок. У булочных и мясных лавок были выставлены пикеты солдат. Опасались продовольственных волнений. Булочников принудили сохранять хлеб до вечера, иначе подмастерья и прочий трудовой люд оставался бы без хлеба. За день его раскупали, и к вечеру, когда рабочий день закапчивался, покупать уже было нечего. Ко всем прочим бедам в феврале вышла из берегов Сена. Снесла мосты, затопила нижние этажи домов. По улицам плавали в лодках.
Не лучше было положение в деревнях близ Парижа. Наемники принца Конде вели себя как в завоеванной стране. Священники Парижа в послании королеве с ужасом описывали бесчинства солдатни: разоряют церкви, насилуют девочек девяти-десяти лет, жгут, рушат дома, убивают и ранят мужчин и женщин, воруют, унося все, что им нравится, и портят все, что не могут унести. Аббатиса Пор-Рояля де Шам мать Анжелика писала аббатисе Пор-Рояля в Париже: «Ужасную картину представляет собой эта бедная страна, все разорено, солдаты врываются на фермы, заставляют обмолачивать зерно и забирают его, не оставляя бедным труженикам даже крох, которые они просят как подаяния. Землю больше не обрабатывают, пет лошадей, все растащено… Нет никакой возможности пи послать вам хлеба, пи достать его для самих себя. Крестьяне вынуждены скрываться в лесах, счастливы, если хоть там они сумеют избегнуть смерти…»{59}
Торговые связи внутри страны были нарушены. Ремесленное производство в Париже замерло, процветали лишь оружейники да типографы. Мятеж охватывал все новые и новые области. В Гиени и Провансе в жестокую конфронтацию вступили губернаторы провинций и местные парламенты. Борьба усиливалась, и исхода ее никто предвидеть не мог. Как вдруг перспектива обозначилась с поразительной ясностью.
30 января 1649 г. по приговору палаты общин в Лондоне был обезглавлен английский король Карл I.
Английский опыт испугал не только королеву, по и многих ее противников. Обе стороны начали искать пути примирения. На заседании Парижского парламента 11 февраля советник Брийак призвал коллег подумать о мире — буржуа более не в состоянии обеспечивать снабжение войск, рано или поздно именно парламенту придется за все расплачиваться, а при дворе, как ему известно, отнесутся благосклонно к предложениям о мире. Речь Брийака вызвала бурное обсуждение, принятие решения было отложено до следующего утра.
Но утреннее заседание оказалось прерванным неожиданным событием. Один из начальников охраны города доложил о прибытии королевского герольда, облаченного по всей форме и в сопровождении двух трубачей. Герольд просил дозволения войти в город, с тем чтобы передать королевские послания парламенту, принцу де Копти и прево парижских торговцев. Лишь путем чрезвычайно хитроумного маневра Гонди удалось убедить членов парламента не принимать королевского гонца. Но стремление к миру магистратов было слишком велико, чтобы им могли помешать даже изощренные мастера интриги. Поль де Гонди, самый проницательный из фрондеров, чувствовал, что проигрывает игру, по не в его правилах было сдаваться, не использовав все возможные ходы, даже самые рискованные. Впрочем, одного поворота событий опасался даже бесстрашный парижский коадъютор. Восстание городской бедноты, вот о чем он даже слушать не хотел, хотя кое-кто из горячих голов, его единомышленников, иногда помышлял и о таком способе решения вопросов. Гонди предпочел бы скомпрометировать парламент, обманом заставив его вступить в переговоры с испанцами, заключить с ними союз… И тогда лишенный свободы маневра парламент, испанцы и генералы Фронды добились бы победы.
Коадъютор неожиданно получил тайное известие, что командующий французской армией, воевавшей в Германии, генерал Тюренп готов перейти на сторону Фронды. Его армия подходила к Рейну, и генерал не спешил объявлять о своем решении лишь вследствие того, что предварительно хотел заручиться полной поддержкой всех командиров частей.
Тем временем испанская афера лишь частично удалась Гонди. Парламент вступил в переговоры с испанским посланцем, но только для того, чтобы передать его предложение о мире королеве. С этой целью президенты парламента Моле и де Мем отправились в Сен-Жермен.
Королева приняла их, однако не с тем, чтобы обсуждать испанские предложения, а чтобы договориться об условиях примирения с парламентом. Не раз переговоры оказывались на грани срыва. Парламент даже потребовал их прекращения… И все-таки мир был заключен.
Армия Тюренна не последовала за своим генералом, он вынужден был бежать в ландграфство Гессен-Кассель. Испанцы отказались от союза с фрондерами, без конца менявшими свою позицию.
Мир был заключен, но в результате из «политиков» выиграл лишь один человек — принц Конде. Ни королева, ни парламент, ни группировка фрондеров во главе с Гонди не были удовлетворены его условиями.
Конде быстро пришел к согласию со своими бывшими противниками, генералами Фронды: ведь никакие принципиальные разногласия их не разделяли. Клан Конде воссоединился: вновь принц Конде, его брат принц Конти и их сестра герцогиня Анна-Женевьева де Лонгевиль выступали заодно. Чтобы скрепить семейный союз, Конде добился от королевы назначения Конти губернатором Шампани и передачи под командование любовника Анны-Женевьевы Ларошфуко крепости Данжевилье. В тот период могуществу Конде, казалось, не было пределов. Принимая любое важное решение, королева должна была учитывать его мнение. Конечно, такое положение ни королева, ни ее первый министр Мазарини не намерены были долго выносить. Следовало лишить Конде той исключительной власти, которой он добился в королевстве. Началась медленная и осторожная подготовка борьбы против «спасителя монархии». Спешить было нельзя — королева и Мазарини все еще нуждались в его поддержке.
Согласно заключенному соглашению, в течение восьми месяцев Парижский парламент не имел права собираться на совместные заседания всех своих палат. Группировка Гонди, не имея реальной военной силы и лишившись поддержки парламента, занимала выжидательную позицию. Но сам Париж, его бедный трудящийся люд, еще не был усмирен. Голодные дни осады усилили ненависть к Мазарини, не способствовали они и улучшению отношения к королеве или Конде. В городе по-прежнему в огромном количестве распространялись мазаринады, едкие памфлеты, в которых доставалось не только премьер-министру, но и другим знатным людям королевства. Не щадили даже саму королеву.
