В Париже один за другим появляются многочисленные проекты «освоения» колоний, рецепты более тесного привязывания колоний к экономике метрополии. Инициатором и вдохновителем этой кампании был влиятельный политический деятель Третьей республики Альбер Сарро, занимавший в начале 20-х годов пост министра колоний. В своей программной книге, опубликованной в 1923 г., он утверждал: «Приобщение колоний к национальной жизни представляется отныне условием подготовки Фракции к той роли, которую она может и должна играть в решении серьезных проблем, встающих перед человечеством в исторической перспективе»{69}. «На смену завершившемуся этапу завоевания, — провозглашал А. Сарро, — приходит новая стадия — экономического и морального освоения колоний»{70}.
12 апреля 1921 г. А. Сарро представил палате депутатов проект закона об «общей программе освоения колоний». Параллельно предпринимались робкие попытки проведения реформ в отдельных колониях. В Алжире в феврале 1919 г. был принят так называемый закон Жоннара (по имени тогдашнего генерал-губернатора Алжира), предоставлявший право получения французского гражданства местной элитой при условии отказа от туземного статуса. Закон облегчал возможность получения арабами офицерских званий во французской армии, а также санкционировал отдельные налоговые послабления.
В Тунисе в июле 1922 г. был издан декрет об изменении административной и юридической организации и некотором расширении местного представительства в органах власти.
В марте 1925 г. во Французской Западной Африке были введены льготы для ветеранов войны, а также предоставлены населению избирательные права по выборам в местные органы власти.
В ноябре 1928 г. в Индокитае взамен Правительственного совета, состоявшего из французских чиновников, учреждался Большой Совет по экономическим и финансовым интересам Индокитая. Представители местной знати были допущены к участию в управлении внутриэкономической жизнью.
Итогом скромной реформаторской деятельности правительства в колониальной области явилось принятие 13 апреля 1928 г. нового таможенного закона, заменившего закон 1892 г. В новом законе нашли отражение изменения, происшедшие за три с лишним десятилетия как в мировой экономике, так и в положении колоний. Согласно новому закону, все заморские территории были разделены на две группы. В первую группу вошли наиболее старые французские владения, а также наиболее богатые — североафриканские. Для них создавался режим ассимиляции, т. е. они подпадали под действие тарифа метрополии. Вторую группу составляли колонии, получившие преференциальный (льготный) режим (Французская Западная Африка, Новая Каледония, Океания, Сен-Пьер и Микелон) и сохранившие непреференциальный режим (Французская Экваториальная Африка, Того, Камерун). Товары из последней группы колоний приравнивались к иностранным и облагались обычным тарифом. Таким образом, подавляющая часть наиболее производительных владений была включена в орбиту экономической жизни метрополии. Оценивая значение нового тарифного закона, один из его горячих приверженцев — доктор права Ж. Роблэн отмечал: «По закону 1892 г. Франция не извлекала из своих владений всего необходимого ей сырья и продуктов питания, которые она могла бы там найти с большей выгодой, нежели за границей. Теперь, благодаря мудрым мерам, принятым законодательной властью, мы станем свидетелями расширения производительной способности нашей колониальной области и наше снабжение ощутит все счастливые последствия этого»{71}.
В русле программы «освоения», предложенной А. Сар-ро, во французских колониях осуществлялись определенные мероприятия экономического характера. В 20-х годах были расширены порты Дакара, Орана, Алжира и начато строительство порта Касабланки; велось строительство сети железных и автодорог в Индокитае и Марокко; строилась железная дорога Браззавиль — Пуэнт-Нуар (побережье Атлантического океана), Джибути — Аддис-Абеба; проводились ирригационные работы в средней долине Нигера; приступили к строительству гидроэнергетических сооружений в Индокитае и т. д. Особое внимание обращалось на необходимость сооружения морских портов и дорог к ним. «Продукты должны доставляться в порты погрузки с минимальными издержками и в максимально короткие сроки, — подчеркивал Ж. Роблэн в 1928 г. — Нельзя забывать, что без этого они будут идти в соседнюю иностранную колонию, которая транспортировала бы эти продукты в лучших условиях»{72}.
Вторым мощным толчком, побудившим французский капитал интенсифицировать эксплуатацию колоний, стал мировой экономический кризис 1929 г. Кризис поразил Францию с опозданием — только в 1931 г., но тем сильнее было его разрушительное действие на экономику страны, с трудом оправившейся от губительных последствий первой мировой войны. К тому же во Франции кризис принял затяжной характер и продолжался более семи лет. Французская экономика начала выходить из застоя только весной 1938 г., когда индекс промышленного производства составил 88 (1928 г. — 100).
«Мировой кризис… — отмечал профессор Сорбонны Ш. Робекэн, — привел нации к замыканию в самих себе с тенденцией к созданию закрытой экономики. Для метрополий речь шла, разумеется, не о национальной автаркии, а об имперской»{73}. Для Франции начала 30-х годов это не было чем-то новым. Все предложения об «освоении» колоний, появившиеся после окончания первой мировой войны, и прежде всего программа А. Сарро, исходили именно из автаркической концепции. Экономический кризис укрепил позиции сторонников имперской автаркии в руководстве Третьей республики.
Начало 30-х годов — это время колониального бума, пик активности колониалистской пропаганды. Идеологи и журналисты единодушно указывали на империю как панацею от обрушившихся на Францию экономических потрясений. «Почему в данный момент наблюдается столько шума вокруг колониального вопроса? — отмечал в те дни прогрессивный публицист А. Картье. — Экономический кризис, который до основания сотрясает капиталистический мир, все больше и больше ударяет по Франции. Французский империализм пытается, с одной стороны, переложить все его тяготы на трудящиеся массы Франции, страдающие от безработицы и растущей нищеты, и, с другой стороны. выжимать до последней капли колониальные народы»{74}.
Влияние экономического кризиса на колонии было неоднозначным. С одной стороны, налицо была резко усилившаяся эксплуатация природных и людских ресурсов французских владений, сопровождавшаяся расхищением их национальных богатств. С другой стороны, очевидным являлось ускорение развития производительных сил колоний и их постепенное включение в мировую экономику. За 1919–1934 гг. во французские колонии в форме займов колониальным властям и прямы:; инвестиций было вывезено из метрополии свыше 24 млрд, фр., причем в отдельные периоды этот вывоз капитала составлял до 75 % всего французского экспорта капитала. Использование этого капитала, а также расширение колониальной эксплуатации приводили к усилению разработки естественных богатств колоний, развитию железных дорог, средств связи, строительству новых портов, появлению в колониях машиностроительных и даже небольших металлургических предприятий (в Индокитае). Под давлением французских предпринимателей хозяйство многих колоний приняло монокультурный характер (вина и зерновые хлеба в Алжире, сахар и ром на Гваделупе и Мартинике, масличные семена и плоды во Французской Западной Африке и т. д.). Вырос объем торговли французских колоний. Уже в 1929 г. он был в 2,5 раза больше, чем в 1910 г., и в 4,5 раза больше, чем в 1900 г.
Неуклонно возрастали торговые обмены Франции с ее колониями: в 1913 г. доля колоний в торговле метрополии составляла всего 12,5 %; в 1927 г. — 13; в 1932 г. — 25; в 1935 г. — 28,2; в 1936 г. — 30,4 %{75}.
В 1935 г. общий объем внешней торговли Франции оценивался в 36,5 млрд, фр.; на колонии приходилось 10,3 млрд, фр., в том числе свыше 5 млрд. — на импорт (25,7 %) и 4,9 млрд. — на экспорт (31 %). Относительная доля Франции во внешней торговле колоний увеличилась за годы кризиса с 50 % в 1927 г. до 60 % в 1938 г.
