О т е ц. Да, скала оказалась трудным орешком.

М а т ь. Взорвать ее, что ли?

О т е ц. Чем взорвать?

М а т ь. Взрывчаткой какой-нибудь.

О т е ц. Только этого не хватало.

М а т ь. Взорвать я смогу. Главное — взрывчатки достать.

О т е ц. Даже и не думай. В результате и сами погибнем, и всех кругом подорвем.

М а т ь. Десять взрывпакетов на нее хватило бы.

О т е ц. Каких еще взрывпакетов?! Надо дождаться ребят. Рано или поздно они же приедут.

Мать молча идет за следующим камнем.

Я уверен, сегодня они обязательно приедут… Они же знают, что мы их ждем… Может, ты все же передохнешь?

М а т ь. Я не устала.

О т е ц. Их тоже понять можно — у них дела, работа.

М а т ь. По-моему, я никого не упрекаю.

О т е ц. Раз они не приезжают, то у них какие-то уважительные причины.

М а т ь. Наверное.

О т е ц (вздохнув). Жаль, от меня толку мало.

М а т ь. Не хватало еще, чтобы ты тут камни таскал.

О т е ц. Ты же таскаешь.

М а т ь. Во-первых, я моложе, а во-вторых, физически сильнее.

О т е ц. Зато у меня одышки нет.

М а т ь. А грыжа? И не старайся — не уговоришь. (Тащит камень.)

О т е ц. В конце концов, мы ведь можем вдвоем это делать, ты с одной стороны, я — с другой, и камень в два раза легче станет.

М а т ь (передвинувшись на несколько метров, опускается на песок, тяжело дышит). Даже если в четыре, все равно не позволю. Вари обед и ни о чем не думай. Это моя затея, и я сама доведу ее до конца. А захочется в город — езжай, нечего тут из-за меня торчать, небось тоскуешь по своим друзьям-приятелям.

О т е ц. А как же я тебя одну оставлю?

М а т ь. Обойдусь как-нибудь.

О т е ц. А вдруг приступ?

М а т ь. А что приступ? Лекарство под рукой, глотну — и все в порядке.

О т е ц (мечтательно). Я бы, конечно, махнул в город ненадолго. На денек. И сразу назад.

М а т ь. Тем более. Ничего со мной не случится.

О т е ц. Сходил бы в гости, сыграл бы в преферанс, и недельки на две мне этого хватило бы.

М а т ь. Ну, вот видишь. А я как раз простыню твою постираю.

О т е ц (спохватившись). Нет, нет, я тебя одну не оставлю.

М а т ь. Ничего со мной не случится.

О т е ц. Вот когда ребята приедут, тогда другое дело. Тогда, может, на денек махну…

Мать тащит камень дальше.

Не может быть, чтобы они не приехали… Рубашка чистая у меня есть?

М а т ь. Есть.

О т е ц. Где она лежит?

М а т ь. В чемодане.

О т е ц. Но это потом, сразу я не поеду. А то ребята обидятся. Надо на охоту с ними сходить. Ты не беспокойся, работе это не помешает. К шести утра мы уже вернемся.

М а т ь. Я не беспокоюсь.

Мать тащит камень дальше. Она уже почти у скалы. В калитке появляется  А г а м е й т и. За плечами у него двустволка. Подходит к навесу. Садится на краешек кровати. Выглядит свежо, видимо, хорошо выспался.

А г а м е й т и. Я сон сейчас видел интересный. Будто сплю я не днем, а ночью, и кто-то меня будит. Просыпаюсь — смотрю: ангел смерти Азраил. Трясет меня за плечо. «Вставай, говорит, Агамейти, хватит дрыхнуть, идем со мной, засиделся ты на этом свете». У меня душа в пятки ушла. Ну, думаю, все, пришел твой конец, Агамейти. Руки-ноги у меня отнялись, лежу, как труп, и вдруг, — сам не знаю, откуда у меня сила взялась, — как закричу: «Да здравствует Советская Армия!» — прямо Азраилу в лицо. Он как вскочил — и к двери, как пуля, вылетел. Так торопился, что головой о притолоку ударился, сильный такой стук получился! И я проснулся.

М а т ь. Слава богу, что проснулся, а то половину камней у меня украли, пока ты спал.

А г а м е й т и. Не может быть! Вот мерзавцы!

М а т ь. С таким сторожем, как ты, хорошо, что нас самих не утащили.

А г а м е й т и. Этого я не допущу. Без вас мне здесь совсем тоскливо будет. (Смотрит на ружья, висящие на вешалке.) А ты что, опять на охоту собрался?

О т е ц. Да. Ребята должны приехать. Я обещал им…

А г а м е й т и. Сходил бы со мной разок.

О т е ц. Как-то без ребят не хочется. Вот приедут — пойдем все вместе.

А г а м е й т и. Хорошо, что я не обидчивый.

О т е ц. Я как-то привык к ребятам. И они тоже без меня не охотятся.

А г а м е й т и. Все трое приедут?

О т е ц. Да… должны втроем… обещали…

А г а м е й т и. Хорошо, если приедут… Наконец уберете ее. (Показывает на скалу.)

М а т ь. Это не твоя забота. Ты лучше спи поменьше и охрану свою неси добросовестно. (Тащит камень.)

А г а м е й т и. Я что говорю? Я, как говорится, гнутое дерево. Разрешат — скажу, не разрешат — промолчу.

М а т ь (не выпуская камень из рук). Вот и хорошо.

А г а м е й т и. Я Дадашу сказал, чтобы он тоже пришел помочь.

М а т ь. Кто тебя просил?

А г а м е й т и. А что тут такого? Все равно он, как крот, целый день на своем участке роется — пусть и вам помогает. На то и сосед.

М а т ь. И тебе не стыдно?

А г а м е й т и. А чего мне стыдиться? Я — бездельник, он — труженик. Вот пусть и поможет. Не все же только на себя работать, пусть и соседям пользу принесет.

О т е ц. Я вчера смотрел, какой он колодец себе отрыл — просто чудо!

А г а м е й т и. Несчастный!

М а т ь. Кто?

А г а м е й т и. Он.

М а т ь. Это еще почему?

А г а м е й т и. Здоровый молодой человек вместо того, чтобы жизнью наслаждаться, в земле копается. Ну ладно, вы старики, к земле вас потянуло, а он что?

М а т ь. Тебе этого не понять.

А г а м е й т и. Что правда, то правда, я этого понять не могу и никогда не понимал. Если найдется человек, который хоть раз видел, чтобы я когда-нибудь где-нибудь физическую работу выполнял — плюньте мне в лицо. Клянусь честью, никогда этого не было. Да по рукам видно. (Показывает.) Вот, пожалуйста, ни одной мозоли. В жизни в руках лопату не держал, ни топор, ни пилу. Ружье ношу, и то плечо болит.

М а т ь (останавливается, чтобы перевести дыхание). Нашел чем хвастаться!

А г а м е й т и. Милиционером работал два года, это было, а так все время сторожем, всю жизнь.

М а т ь. Где это ты работал милиционером?

А г а м е й т и. Да здесь же. До войны. На белой лошади ездил. Все меня как огня боялись.

О т е ц. А как тебя в милицию взяли с твоей биографией?

А г а м е й т и. А я скрыл все. Мог бы по сегодняшний день работать. Сам ушел.

М а т ь. Почему?

А г а м е й т и. Надоело язык за зубами держать. Молчать надо было. Что про себя ни расскажу, с анкетами не сходится. Ну, я терпел-терпел, а потом собрал все отделение и рассказал про публичный дом в Марселе. (Отцу.) Помнишь, я тебе рассказывал?

О т е ц (бросив взгляд на мать). Помню, помню…

А г а м е й т и. Ну, меня и поперли.

О т е ц. Легко отделался.

А г а м е й т и. А что мне могли сделать? Я же в девятнадцатом году эмигрировал, когда еще здесь советской власти не было. И добровольно вернулся. В тридцать третьем. Причем вернулся по идейным соображениям. Так и сказал: не люблю капитализм, там работать надо, хочу жить на родине.

М а т ь (негромко). Бедная родина.

А г а м е й т и. Я из-за вас с Дадашем поругался…

Мать останавливается с камнем в руках.

«Почему, говорит, я должен им помогать, если собственные дети им не помогают?» Так прямо и сказал. «У меня, говорит, у самого дел полно, почему это я должен за их детей работать?»

М а т ь. Что-то ты разболтался сегодня, помолчи немного. И впредь прошу — ни с кем разговоров о помощи не вести. (Тащит камень.)

О т е ц (огорченно). Странно, что у Дадаша такое представление о наших ребятах. Просто непонятно. Они нас очень любят.