Кабинет Салаева в геологическом главке — обитая дерматином дверь, Т-образный стол с радиотелефонным пультом.

Одновременно с телефонным разговором  С а л а е в  слушает  Г о л у б о г о, очень взволнованного своим сообщением.

С а л а е в (в трубку). Да, слушаю… давай… Алло… алло…

Г о л у б о й. Обсуждение плана перенесли на четыре часа!

С а л а е в (спокойно). Завтра?

Г о л у б о й. Сегодня! Якобы потому, что Журавлев утром в Москву улетает.

С а л а е в (в трубку). Алло… Олег Иванович? Говори, я слышу тебя. (Снимает вторую трубку.) Люся, вызови мне Черкизова. (Вешает трубку.)

Г о л у б о й (в полном отчаянии). Две телефонограммы подряд пришли, такая паника, специально сделано…

В кабинет заглядывает  ж у р н а л и с т. Голубой машет на него руками.

Ж у р н а л и с т (растерянно). Мне было назначено на три.

Г о л у б о й (надрывным шепотом). Сегодня нельзя, нельзя… Потом…

С а л а е в (в трубку). Так… так… (Жестом предлагает журналисту войти, сесть.) А как себя тринадцатая ведет? В каком виде отмечались нефтепроявления? Она у тебя через буфер работает или через затрубное пространство?.. Что?..

Журналист, обойдя Голубого, укоризненно качающего головой, садится.

Что значит «черт его знает»? Ты со мной так не разговаривай! Ты там рядом сидишь… И потом — что за радиограммы ты даешь? Что значит «вышла нефть»? Ты же инженер все-таки… Вот так и пиши… открой до конца… А воду отобрали? Давай… давай… (Вешает трубку. Журналисту.) Извини. (Поднимает другую трубку.) Люся, принеси радиограммы за сегодняшний день. (Вешает трубку, улыбается журналисту.)

Г о л у б о й. Специально перенесли на сегодня. Чтобы начальники экспедиций не успели приехать. Поняли, что сейчас их поддержка, — самое главное…

Дверь открывается, входит  Л ю с я  с радиограммами, за ней — Т и м а н о в с к и й.

С а л а е в (улыбаясь, показывает на Тимановского). Один уже здесь. (Люсе.) Спасибо. (Журналисту.) Извини. (Начинает просматривать радиограммы.)

Люся уходит.

Г о л у б о й. Коробов тоже сегодня прилетит, остальные — завтра утром. Мы же всех на завтра вызвали. Откуда мы могли знать, что так получится…

С а л а е в. Ничего, не паникуй. Подготовишь к четырем часам все расчеты по всем месторождениям и все рапорты начальников экспедиций, какие есть.

Г о л у б о й. Слушаюсь. (Уходит.)

С а л а е в (Тимановскому). Садись, что стоишь?

Т и м а н о в с к и й. Правда, что ты телеграмму в Москву дал?

С а л а е в. Правда.

Т и м а н о в с к и й. Только этого не хватало.

С а л а е в (журналисту). Это начальник нашей самой северной экспедиции, хозяин тундры, неутомимый борец с кляузниками и волокитчиками товарищ Тимановский. (Тимановскому.) А это товарищ из Москвы.

Т и м а н о в с к и й (Салаеву). Что же теперь будет?

С а л а е в (улыбаясь). Поживем — увидим. Сегодня в четыре часа все выяснится… Твои дела обстоят неважно.

Т и м а н о в с к и й. Что он сказал?

С а л а е в. Только матом не ругался, и то потому, что партийным работникам это делать не полагается. А все остальное сказал… Да ты садись…

Т и м а н о в с к и й (продолжая стоять, озабоченно крутит головой). Да… а ты чего ему сказал?

С а л а е в. Я тоже много разного сказал. Сейчас еще раз позвоню. (Поднимает трубку, начинает набирать номер. Улыбается Тимановскому.) Очень он на тебя злится. Давно так не злился. (В трубку.) Алло, алло…

Слышен голос секретарши в трубке.

Г о л о с  с е к р е т а р ш и. Да… Слушаю…

С а л а е в. Тоня, здравствуй, это Салаев.

Г о л о с  с е к р е т а р ш и (много приветливее). А-а, здравствуйте, Фарид Керимович.

С а л а е в. Андрей Николаевич у себя?

Г о л о с  с е к р е т а р ш и. С Москвой говорит по ВЧ. Как раз по вашему вопросу, по-моему… (Смеется.) Паника тут из-за вас, звонки непрерывные…

С а л а е в (серьезно). Знаю. Ну ладно. Я позвоню через полчаса.

Г о л о с  с е к р е т а р ш и. Он уехать должен. Я позвоню сама, как он закончит разговор.

С а л а е в. Жду. (Вешает трубку, продолжает просматривать радиограммы.)

Т и м а н о в с к и й. Это из-за телеграммы такая паника?

С а л а е в. Да. (Журналисту.) Ну, рассказывай, что тебе от меня надо?

Ж у р н а л и с т. Честно говоря, меня интересует все про вас. Но как минимум мне нужно, чтобы вы ответили мне на несколько вопросов.

С а л а е в (улыбаясь). Все ты не напишешь — испугаешься. Да и не получится — времени нет. На вопросы постараюсь ответить сегодня, с завтрашнего дня здесь такая заваруха начнется, что не до вопросов будет. Статью собираешься большую писать?

Ж у р н а л и с т. Среднюю, страниц пять-шесть.

С а л а е в. Ну ладно, валяй, на среднюю, может быть, и успеем наговорить.

Дверь открывается. Появляется взволнованная  Л ю с я.

Л ю с я. Фарид Керимович, Журавлев…

Вслед за Люсей в кабинет входит  Ж у р а в л е в. Салаев встает, все здороваются.

Ж у р а в л е в (Салаеву). Я решил, что нам следует поговорить… до совещания. Там это уже может быть поздно.

С а л а е в. Пожалуйста.

Ж у р а в л е в. Но ты занят, я вижу?

С а л а е в. Да, у нас разговор. Но мы прервемся, ребята, да? Зайдите чуть попозже.

Все уходят. Журавлев садится. На груди у него Звезда Героя Социалистического Труда. Держится бодро, хотя лет ему много. Салаев выходит из-за стола и садится рядом с ним.

Ж у р а в л е в. Ты должен признать свою телеграмму ошибочной. Я говорил со всеми — это единственный способ ликвидировать ее последствия без особых для тебя неприятностей.

С а л а е в. С кем со всеми?

Ж у р а в л е в (резко). Со всеми, кого твоя телеграмма ставит под удар… Ты должен отказаться от нее до начала обсуждения — там это будет уже поздно.

С а л а е в (улыбаясь). А если я не откажусь?

Ж у р а в л е в. Телеграмму все равно признают ошибочной, но… сам понимаешь, с другими последствиями.

С а л а е в (продолжая улыбаться). То есть?

Ж у р а в л е в (сердито). Слушай, ты станешь когда-нибудь серьезным человеком? Ты что, не понимаешь, чем для тебя может кончиться эта история?

С а л а е в (после паузы, серьезно). Понимаю.

Ж у р а в л е в. Формулировка уже готова.

С а л а е в. Какая?

Ж у р а в л е в. Плохая. Полжизни отмываться будешь. (Смотрит на часы.) Ну, что ты мне ответишь?

С а л а е в. А что я могу ответить? Телеграмма послана после долгой подготовительной работы и расчетов. Я убежден, что мы можем дать триста миллионов в восьмидесятом году. А раз так, то, значит, отказаться от этой телеграммы я не могу. (Разводит руками.)

Ж у р а в л е в (неодобрительно). Не можешь?

С а л а е в. Не могу.

Ж у р а в л е в. А ошибаться ты тоже не можешь?

С а л а е в. Ошибаться могу.

Ж у р а в л е в. Так вот потому я и пришел сюда, что ты ошибаешься. И тебе надо признать эту ошибку, пока не поздно.