М а л ь ч и к. Да.

Мастер бросает взгляд на Солмаз, сидящую к ним спиной, и, еще раз подмигнув Мураду, берет сына за руку.

М а с т е р. Ну, пойдем… (Мураду.) Спасибо за книжку. Он быстро читает, завтра-послезавтра принесу.

М у р а д. Пожалуйста. (Мальчику.) Ты понял, что я тебе сказал?

М а л ь ч и к. Да.

Прощаются. Мастер, за ним мальчик выходят из комнаты. Мурад идет к своему письменному столу и устало опускается в кресло. Молчание.

М у р а д. Вот ты осуждаешь эту женщину за то, что она три раза была замужем. Но ты же не знаешь причин, почему это так произошло. Разве дело в количестве? Наша беда в том, что мы обо всем судим по правилам какой-то нормированной, усредненной морали. Не важно, как сложилась жизнь человека, что заставило его поступать так или иначе, — обо всем мы судим по фактам, лежащим на поверхности, не вникая в их суть. Пусть даже она сказала мне не всю правду о себе, пусть соврала в чем-то, но ведь несомненно, что она способна по-настоящему любить…

С о л м а з. Почему — несомненно?

М у р а д. Потому, что, кроме того, что она рассказала мне, что-то я видел и своими глазами.

С о л м а з. Что ты видел?

М у р а д. Я не могу тебе рассказать, но поверь, у меня есть основания быть уверенным в этом.

С о л м а з. Ну ладно, есть основания — верь. Но хотя бы мне об этом не говори.

М у р а д (вскакивая с места). Ты меня неправильно поняла. Честное слово… Между нами ничего не было… Я имел в виду совсем другое.

С о л м а з. Не знаю, что ты имел в виду, но уверена в одном: тебя, вот лично тебя, водят за нос. И ты убедишься в этом очень скоро. Но уже будет поздно…

М у р а д. Да нет, нет… Поверь мне — нет, никого не водят за нос и никого не пытаются заманить или поймать на удочку. У тебя странное представление обо всем этом… Кому я нужен как объект охоты? Ну, подумай! Ты же сама предлагала мне посмотреть на себя в зеркало. (С усмешкой.) Это тебе кажется, что лучше твоего мужа нет…

С о л м а з. Теперь мне это не кажется…

М у р а д. Ну, казалось. А ей-то зачем я, если бы действительно не понравился? Она же красивая женщина. Актриса. Ты думаешь, у нее нет поклонников?

С о л м а з. Я ничего не думаю. И давай кончим говорить на эту тему.

М у р а д. Ладно. Давай кончим… Но мне бы хотелось объяснить тебе, что дело не в чьем-то коварстве и желании заманить того или иного человека. Просто существуют люди, живущие чувствами, а не какими-то раз навсегда утвержденными правилами, они не врут и не уговаривают себя, что все хорошо у них в жизни, если совесть или чувства говорят им обратное. Они свободные люди.

С о л м а з. Это не свобода, а распущенность. Легче всего так жить.

М у р а д. К сожалению, это только кажется. Мы сами ограничиваем себя набором каких-то правил и уже не можем выбраться из этого огороженного пространства, даже если начинаем задыхаться в нем. (Возвращается к своему столу, садится.)

С о л м а з. С нормальными людьми этого не бывает, порядочный человек от правил приличия не задыхается… (Молчит некоторое время.) Я вот думаю об этом несчастном мальчике, сыне мастера.

М у р а д. А по-моему, он не несчастный, а просто необычный.

С о л м а з. А похож на тронутого.

М у р а д. Может быть, он гений.

С о л м а з. Отец его очень любит.

М у р а д. Да.

С о л м а з. Даже этого слабоумного любит отец.

М у р а д. Не называй его слабоумным, это неблагородно.

С о л м а з (взрывается). Знаешь, хватит! Что ты бубнишь мне все время о благородстве?! О каком благородстве ты говоришь, когда убегаешь из собственного дома только потому, что кто-то поманил тебя пальцем? А твои обязательства перед сыном? Надеешься, что он поймет тебя, когда вырастет? Нет, милый. Я тебя предупреждаю — никогда этого не будет. И не удивляйся, если когда-нибудь твой сын не будет с тобой здороваться, не удивляйся. Я тебе это обещаю!

М у р а д. Ты на самом деле это сделаешь, если я уйду?

С о л м а з. А ты рассчитываешь на что-нибудь другое?

М у р а д. Я ничего не рассчитывал. Один раз в жизни я хотел сделать что-то, не думая о последствиях.

В дверь просовывает голову  С а ш а  А б р а м я н. Он худой, юркий, говорит быстро, иногда по нескольку раз повторяет одно и то же слово.

С а ш а. Здравствуй, можно?

М у р а д (не очень приветливо). Можно…

С а ш а (остановившись на равном расстоянии от обоих супругов). Что-то случилось?! Я, кажется, некстати?

С о л м а з. Тебя Роза прислала или ты сам прибежал?

С а ш а. Какая Роза?

С о л м а з. Твоя жена.

С а ш а. Почему? Я сам забежал, по дороге. А что случилось? (Шагнув к Мураду, свистящим, возбужденным шепотом.) Ни в чем не признавайся, все отрицай! (Громко Солмаз.) Роза мне ничего не говорила.

С о л м а з. Не сказала тебе, что я звонила?

С а ш а. Звонила?

С о л м а з. Ты когда с ней говорил?

С а ш а. Говорил? (Закатывает глаза, вспоминая.) Минут десять назад.

С о л м а з. И она тебе ничего не сказала о моем звонке?

С а ш а. Почему не сказала? Сказала.

С о л м а з. Что сказала?

С а ш а. Но это же ошибка. Как ты могла поверить? Мурада перепутали с кем-то другим. Я тебе точно говорю. Произошло недоразумение. Это не он шел с ней.

С о л м а з. А у вас в доме они тоже по ошибке познакомились?

С а ш а. У нас дома?

С о л м а з. Да. У вас.

С а ш а. Ну какое это знакомство! Полно же народу было. Как все, так и они.

С о л м а з. Давно сводничеством начали заниматься?

С а ш а. Кто?

С о л м а з. Ты и Роза?

С а ш а. Ну, как тебе не стыдно! (Идет к Солмаз, пытается обнять ее за плечи.)

Оттолкнув его, Солмаз выходит из комнаты.

(Мураду.) Все отрицай, все отрицай: ничего не было, ничего не знаешь, никого не видел… Я спрашивал у опытных людей — все надо отрицать…

М у р а д. Как могла Роза наговорить такие гадости о ней?

С а ш а. О ком?

М у р а д. О Лене.

С а ш а. О Лене? Мы ее совсем не знаем, два раза видели, два раза. Роза же не от своего имени говорила, ни в коем случае. Только то, что от других слышала… А ты должен все, все, все отрицать. (Оглядывается на дверь и потирает руки.) А как тебе удалось? Я даже поверить не мог, когда Роза сегодня сказала. Потрясающе! Первоклассная женщина! Молодец, молодец… Рад за тебя от всей души… Я с тобой, я с тобой. (Через паузу, осторожно.) Скажи, а это правда, что ты подал заявление о переводе?

М у р а д. Да, правда.

С а ш а. Значит, правда! А мы не поверили.

М у р а д. Так вот почему ты прибежал?

С а ш а (бурно). Нет, нет… Ты не должен так говорить! Никогда в жизни!.. Разве можно?! (Умолкает, понурив голову, вдруг сознается.) Да, и из-за этого тоже. Ведь все об этом говорят, весь институт спрашивает у меня, а я ничего не знаю… Зачем ты это сделал?

М у р а д. По-моему, ни для кого не было секрета, что я ушел из нашей лаборатории временно, и все знали, что продолжаю работать над нашей темой. А уж для тебя-то это совсем не должно было быть неожиданностью. Сколько раз я тебе говорил о том, что так больше продолжаться не может…

С а ш а. Да, конечно, ты говорил… Но понимаешь — ведь много лет прошло… Честно говоря, никто уже не верил… Нет, не думай, мы не осуждали тебя, все понятно, отказаться тогда было очень трудно, все понятно, еще бы, такой случай! И потом ты же все это время как бы оставался с нами, ты не бросил нас… Поэтому никто слова про тебя плохого не сказал. Нет, нет… Но ты сам мучился… Правда ведь? Особенно первое время. Поэтому все жалели тебя…