– Да, хоче. И Оле хоче.
– Тогда делайте, что скажу. И не спорь! Давай руку, Белая Ворона!
Аля руку ему протянула. Он схватил её, повернул к себе ладонью и полоснул по ладони стекла осколком.
– Ай! – Аля вскрикнула.
– Терпи! – старик прикрикнул.
– Ад ноупле… – начал было Оле, но инвалид прикрикнул на него:
– Молчи!
Из пореза на ладони кровь закапала. Инвалид платок подставил и держал его под раной, пока половина платка не окровянилась.
Потом отпустил:
– Перевяжи ей руку чем-нибудь. Только быстро!
Оле снял с шеи замызганный шарф и перевязал сестре руку.
– Теперь, парень, ступай во-он туда, где поляна. И протопчи круг. Во всю коряну, поляну! Только – ровно! Ровный круг! Живо!!
– Как ад ноупле?
– Ногами! Круг! Ровный!! – старик орал, бородой тряся.
– Ну ад ноупле… – Оле нехотя пошёл на поляну, хромая, по снегу ступая.
– А зачемо? Зачемо эт? – морщилась Аля, рану потуже шарфом перетягивая.
– Затем! – сурово инвалид произнёс.
Оле круг на поляне протоптал.
– Отлично! Теперь впиши в него медувольник… нет, треугольник! Равные стороны! Равные!! Токмо равные!!
Как сомнамбула, стал Оле равносторонний треугольник в круге протаптывать.
Протоптал.
– Стой там! А мы с тобой – пошли туда!
Передвигаясь на культях, одной рукой о снег опираясь, а другой пенсне и платок окровавленный бережно на весу держа, старик к кругу двинулся. Аля – за ним. Войдя в круг, старик вытоптал культями ватными, кожей подшитыми небольшое место в углу треугольника. И на снег примятый осторожно платок положил. Затем, проковыляв к другому углу, вытоптал его и выложил на снег свою золотую оправу.
– А мы – сюда! – скомандовал он, в третий угол ковыляя. – Быстро!!
Аля и Оле подошли к нему.
– Садитесь!
Близнецы рядом с ним в снег сели.
– Теперь, билые мои… стилые мои… милые мои, – зашептал он хрипло, волнуясь, близнецов обнимая, – надобно нам, нам надобно… надобно нам всем… глаза закрыть!
Но не успел он произнести это, как, громко наст круша, справа от них, среди стволов пихтовых показался олень серебристо-серый: рот окровавленный открыт, глаза безумны, в боках три стрелы торчат.
– Ромм!
Подоспела-свистнула четвёртая стрела, пронзила шею зверю. И рухнул он в снег со всего бега, перевернулся, лёг и в изнеможении голову рогатую поднял.
А за оленем поверженным выскочили двое всадников на чёрных конях в одеждах леопардовых с белыми головами. Подъехали к оленю. Один из них убрал за спину лук затейливый, из гнутых ветвей сплетённый.
– Плабюх, перережь ему горло! – громко приказал один из всадников на своём языке.
Сидящая рядом с инвалидом и братом Аля услышала слово знакомое.
– Плабюх? – произнесла она.
Оле и инвалид смотрели на всадников и оленя. Всадники заметили сидящих на снегу.
– Плабюх и Хррато! – громко произнесла Аля, вспомнив книгу.
Всадники замерли в сёдлах.
Аля узнала их, героев книги, которую ей разные люди читали.
– Плабюх и Хррато! – выкрикнула она. – Я вас знай!
И рассмеялась.
Всадники сидели, замерев.
– Вы… сильный! Быстрый! Вашу мамо убил медведо! Плабюх и Хррато! Убиват медленных и жесток! Да?
– Бог с ними… это… не надо… это не помеха… не помеха… пусть скачут своей дорогой… – инвалид сощурился на всадников, сильнее близнецов обнимая. – Не теряем время! Закрывайте глаза! Быстро!
Аля, Оле и инвалид глаза закрыли.
– Открывай! – инвалид скомандовал.
Открыли они глаза свои.
В центре круга, хромым Оле протоптанного, сидел белый ворон. Он был раза в два больше обычного ворона. Его розовые глаза со зрачками чёрными смотрели неподвижно. Сидящим на снегу и в седлах показалось, что ворон мраморный.
Появление белого ворона заставило всех, кроме инвалида, оцепенеть.
Он же затрясся мелкой дрожью радостной.
Глаз ворона моргнул.
Ворон посмотрел на сидящих в круге. И пошёл на своих когтистых лапах, наст блестящий не проламывая. Одна из лап ворона была поменьше другой. Он дошёл до платка окровавленного. Глянул на него. И клюнул его своим клювом белым, загнутым на конце. Щёлкнул клювом. Снова щёлкнул, внимательно поглядывая. Наступил лапой на платок. И стал клевать кровавую ткань, выдирая кусочки и проглатывая их.
Сидящие на снегу и в седлах, замерев, на ворона уставились.
Инвалид дрожал, всхлипывая и бородой потрясая.
Выклевав всю часть платка окровавленную, ворон посидел, клювом щёлкая. Потом пошёл в другой угол треугольника. К пенсне золотому, на снегу лежащему приблизился, глянул. Глазом моргнул.
И схватил пенсне клювом.
Постоял на месте.
И к третьему углу двинулся, где сидящие сгрудились.
Подошёл к ним с пенсне в клюве. Уставил на них розово-чёрный глаз свой.
Инвалид с трудом губы дрожащие разлепил, набрал в лёгкие воздуха.
И проговорил чётко и громко, стараясь не дрожать ни бородой, ни голосом:
– Мы хотим домой!
Ворон сидел, на них глядя. И вдруг крылами белыми, большими, сильными взмахнул, сидящих воздухом морозным обдавая. Вверх взлетел. Описал круг над поляной, пролетел чуть в лес, сел на сук пихтовый. Сидел белый в тёмной пихте. Солнце блеснуло в его глазу и на золоте пенсне.
– За ним… за ним! – прохрипел инвалид, волнуясь сильно и приподнимаясь.
Аля и Оле, потрясённые, на снегу сидели.
Плабюх и Хррато – в седлах.
Только хрип и кашель кровяной смертельно раненного оленя раздавался в лесу утреннем.
– Вставайте! – Инвалид стал тормошить близнецов.
Но они сидели словно парализованные.
– Вставайте!! Он путь покажет! Домой!
И стал приподнимать Оле и Алю. С трудом они встали. Схватив их за руки, заковылял по снегу к ворону. Тот дождался, пока трое ближе подошли, снялся с ветки, пролетел и сел на сухой сук сосновый.
– За ним! Только за ним! – старик радостно вскрикивал, близнецов таща.
Сидящие в седлах Плабюх и Хррато провожали их взглядом напряжённым. Всё произошедшее на этой поляне лесной лишило их дара речи и подвижности.
Первой пришла в себя Плабюх.
– Они знают нас. И знают про маму.
Хррато, как зачарованный, следил за уменьшающимися фигурами трёх людей, идущих по лесу. Ворон в тёмной хвое был еле виден. Подождав, он опять с ветки снялся и дальше полетел.
– Они знают про маму! – громко, с укором произнесла Плабюх и задышала, задышала носом. Сапфировые глаза её слезами наполнились.
Хррато молчал. Потом произнёс:
– Они… они…
И затряс своей головой белой так, словно что-то не так сделал.
Олень хрипел, лежа в снегу, кровь капала с его губ.
– Убить их? – спросил Хррато, как будто в забытьи.
– Нет! – Плабюх выдохнула и замотала головой. – Нет, нет, нет!
Из глаз её слёзы брызнули.
Хррато руки свои поднял и бросил вниз бессильно:
– Я… я… не знаю… не понимаю ничего…
Плабюх плакала беззвучно, теряющиеся в лесу фигуры сквозь слёзы еле различая.
– Я не знаю… что это, – Хррато произнёс. – И птица.
– Ворон… ворон… – Плабюх всхлипывала. – Белый. Как… камень в ручье нашем… помнишь, мамин ручей?
– Да.
– Там… камень. Белый-белый. Был. Снега белее. На птицу похожий!
– Да, помню.
– На птицу? Да?
– Да, на птицу!
– Да! Да! – вскрикнула Плабюх и коня пришпорила.
Конь из чёрного пластика живородящего с мотором стальным с места взял лихо, снег плотный копытами титановыми молоча. Хррато своего пришпорил.
Они быстро трёх людей догнали. Люди шли по лесу за вороном. Который взлетел с берёзы и полетел вглубь леса. И сел на пень пихтовый.
Трое пошли к нему, наст круша. Они торопились за птицей, но у них плохо получалось: инвалид грузный, пузатый ковылял, в снег проваливаясь, за парня и девушку держась. Парень прихрамывал.
Хррато и Плабюх пустили коней шагом за троицей. Но те даже не оглянулись. Их взоры на ворона устремлены были. Ворон дождался их, взлетел с пня, дальше полетел. Пенсне желтело у него в клюве. Трое спешили за ним.
