Пересекли всадники дорогу лесную. А на ней – трупы безглавые, заледенелые да лошади железные, неподвижные, парами стоящие. Мёртвое войско ЗАЁ.
– Айя-а!
– Айя-а!
Хорошая вчера была охота.
Аля проснулась от холода, до костей пробирающего. Открыла глаза свои. Солнце светило ярко, снег блестел, деревья стояли. Но свет этот тепла не добавил. Ещё холоднее Але стало внутри. Словно демон холода сжимал её сердце рукой ледяной, беспощадной.
Застонала она. Различила рядом лицо брата. Неподвижно было лицо, с инеем на ресницах.
Разлепила губы она с трудом. И произнесла слабо:
– Оле…
Молчал брат неподвижно.
– Оле. Оле. Оле!
Пошевелила Аля рукой правой онемевшей. А рука не слушается. Левой пошевелила. Зашевелилась левая рука. Взяла она левой рукой правую, положила ладонь непослушную брату на щёку. Холодная щека!
– Оле!
Стала тереть холодную щёку брата. А сама – в дрожь адскую, цепкую. Дрожь колотит всё тело. Отходит оно от сна на морозе.
– Оле! Оле! Оле!
Приникла, стала целовать брата лицо. Дохнула изо рта – раз, другой, третий. А у самой – челюсть трясётся. Дотянулась, укусила брата за ухо.
И застонал он.
Жив!
– Оле!
Стала тереть брата, обнимать да теребить. Недовольно поморщился Оле. Глаза открыл. Подышала Аля с силой на его ресницы. И растаял на них иней.
– Алька… – брат произнёс, на сестру в упор глянув с удивлением. – Мне… ад ноупле… снилось, как просторош наш дом горит. И я хрипонь выбежал морограши, а ты кричишь тормэд из дома, кричишь тормэд, а ад ноупле выйти не можешь… Алька! Нога болит…
Он обнял сестру. Они сидели, привалившись к большому телу инвалида. Лицо его было бледным, глаза закрыты. Только опухоль багровела на лице старика да снег блестел в бороде белой.
– Надо встать и… д-д-двигат… – Аля проговорила, зубами клацая.
Они стали с трудом вставать. С одежды их посыпалась корка снежная, за ночь намёрзшая. Одна из льдинок попала инвалиду в глаз закрытый. Инвалид вздохнул тяжело. И разлепил веки. Обнявшись, трясясь руками и ногами окоченевшими, Аля и Оле стояли. Попытались с места двинуться. Это было трудно – ноги и тело дрожали, не слушались.
Серые губы инвалида открылись.
Выполз шёпот хриплый из губ его:
– Ма… ша… не гори…
Олень серебристо-серый, с рогами ветвистыми, нёсся тяжело по снегу, наст пластовой круша. Хррато и Плабюх на конях своих вороных, усталости не знающих, преследовали его. Плабюх стала слева обходить оленя, на брата его выгоняя:
– Айя-а!!
Метнулся вправо олень.
Натянул Хррато тетиву живородящую.
– Ромм!
Стрела со свистом оленю в бок впилась. И словно силы ему добавила: кинулся он что есть мочи напрямки, ломанулся через кустарник, снег с рябинок, багульника да волчьего лыка на себя осыпая.
Всадники леопардовые на конях вороных за ним метнулись.
– След всё занёс, занёс след… – Аля ходила между стволов пихтовых, ища вчерашние следы, по которым шли. – Нет, нет!
Она руками всплеснула.
– Нет!
– Ад ноупле… нет хрипонь. – Согревшийся немного от движений собственных Оле ходил, прихрамывая, рядом с сестрой.
Вокруг блестел равнодушно снег.
– Надобно найти. – Инвалид сидел возле головешек, за ночь обледеневших.
Он мял руками культи ног своих, спрятанные в укороченные, кожей подшитые ватные штанины, приводя их в чувство. Борода его заиндевелая тряслась.
– Нет след! Нет след! – сокрушённо головой Аля качала. – Как идёт? Куда? Как мы доходи?!
– Замело ад ноупле вовгрэ… – Оле бормотал. – Никаких… ничего мормораш…
Бормотал инвалид:
– Плохо… следов нет….
Обхватил себя за плечи:
– Бьёт меня… орбоб… озноб… не дотащите вы меня… не смогу я…
– Куд идте? – Аля ходила по снегу, по сторонам оглядываясь.
Лес красивый, равнодушный стоял вокруг.
– Ад ноупле… ад ноупле…
Оле к дереву подошёл, стал мочиться. Закончив, к сестре вернулся:
– Есть хочу.
– Нет есть! – сестра вскрикнула. – Нет дороге! Нет тепло!
– Тепло… холод… бьёт с ночи… колотит… – старик бормотал.
– Ад ноупле идти вовгрэ надо.
– Куд? Куд??
Заплакала Аля, бессильно на колени в снег упала.
– Без меня… идите… я тяжёлый… руки трясутся с ночи… – старик бормотал. – Смерть рядом… снежок-то… дружок-то… снег снегу глаз не выклюет…
И рассмеялся, трясясь.
– Куд? Куд?? – Аля плакала.
– Поездов не слыхать ад ноупле хрипонь…
Брат присел рядом с сестрой, обнял её.
– Снег снегу глаз не выклюет… погоди… глаз… глаз…
Он вспомнил что-то важное и поднял руку трясущуюся:
– Глаз! Говорый… розовый! Розовый глаз!
Аля плакала, Оле обнимал её.
Инвалид зашевелился:
– Слушайте! Помощь! Великая! Надобно просить… надобно подносить… подарок… мокровище… сокровище… дар!
Оле глянул на старика:
– Ад ноупле отморозило морморош мозги ему…
– Слушать! Сюда!! – выкрикнул старик изо всей мочи.
Аля и Оле уставились на него.
– Хотите плыть… выть… то есть жить?! Жить?!
Близнецы молчали.
– Вам помогут, – произнёс старик грозно и серьёзно.
И понял вверх палец.
– Мне так он помог. И вам поможет. И нам поможет!
Близнецы смотрели на этого странного грузного старика с заиндевевшей бородой и золотым разбитым пенсне на большом синем носу. Солнце блестело в единственном треснутом стёклышке этого пенсне.
– Надо делать, чтобы по-мо-гли!! – закричал старик протяжно.
Эхо от его голоса наполнило утренний зимний лес.
– Иди сюда! – приказал он Оле, махнув рукой властно.
Тот подошёл к старику.
– У тебя есть с собой что-то боровое… что-то дорогое?
– Ад ноупле нет денег.
– Что-нибудь? Ну, пошарь в карманах!
Оле послушно в карманах пошарил, умницу достал.
– Ад ноупле, сдохла.
– Сдохла? Это не дорогое! Это не дар! Что ещё есть? А у тебя что есть?
Аля подошла, слёзы вытирая:
– Ничег.
– Ничег! И у меня ничег! Нет! Врёшь! Чег! Чег!!
Он снял пенсне со своего носа.
– Золото!
И помахал пенсне победно:
– Есть дар!
Близнецы смотрели на него как на сумасшедшего.
– Теперь надо круг, круг сделать… нет, погоди! Равное… славное… главное забыл: кровь! Кровь белой вороны! У нас же её нет! Тогда была! А сейчас – нет! Не-е-е-ет!!
Старик закричал со злой обидой, махая пенсне.
– Кровь белой вороны! Кровь белой вороны… ммм… – застонал он и с горечью бородой затряс. – Кровь белой вороны… нет… её… ах ты…
– Белый ворона? – спросила Аля и вдруг рассмеялась, слёзы вытирая. – Я – белы ворона!
Старик непонимающе-скорбно на неё глянул.
– Я! Белы ворона! Белы ворона! – Аля расхохоталась и снова рухнула на колени. – О, белы ворона! Белы ворона! Они говорят! Белы ворона, в туалето сходи, умойсь!
– Что… она это? – недовольно старик на Оле глянул.
– Ад ноупле в школе дразнили корборан. Идиоты.
– Белой вороной?
– Да, тормез триста. Так и звали Альку ад хрипонь: белая ворона, ад ноупле, иди сюда. Я за неё норморош дрался сливхэ…
– Ты – белая ворона?! – старик вскрикнул.
– Я белы ворона… белы ворона… – Аля смеялась, раскачиваясь. – А-ха-ха! Белы ворона! Забыл я, забыл!
Старик по карманам пошарил, но ничего не нашёл:
– Чёрт… всё порастерял, старый дурак… у вас есть что-то дострое… мострое? Острое?! Нож, булавка? Гвоздь? Иголка? Острое?!
Близнецы зашарили по карманам.
– Ад ноупле нет.
– Нето.
– Нето-нето! – передразнил он Алю и глянул вокруг.
Снял с носа своё пенсне и быстрым движением выломал из него осколок стекла.
– Вблизи и без пенсне вижу!
Сжав осколок стекла в пальцах правой руки, левой из кармана ватника скомканный носовой платок вытащил и Але скомандовал:
– Иди сюда!
Аля подошла.
– Хочешь выжить? Хочешь выйти отсюда?
