Джексон посмотрел на свою кружку — увы, она уже опустела. Зато у меня еще что-то оставалось. Не колеблясь, придвинул ее товарищу. Если не побрезгует, то спасу Евгения от засухи в горле. А тот и не побрезговал. Выпив одним глотком остатки моего чая, продолжил:

— Баранов — очень даже не дурак. Наоборот — выход из патовой ситуации он придумал гениальный. Нашел способ выбраться на волю, чтобы рядышком с дачей, сдернул, а потом закапывает улику на участке, о чём никто и не подумает. И удалось же! А дальше уже детали — отыскать способ сообщить этому своему доверителю, а кто знает, может и подельнику — так, мол, и так, сел, с кем не бывает. Но всё спрятал в надёжном месте, а найти, наоборот, очень легко. На той даче, что мы были, под хостой. Спрячь он в доме, так в него ещё проникать надо — дополнительный риск. А тут всё просто. Главное, успеть, пока земля не замерзла. Он, конечно, соседке-то, его увидевшей, не обрадовался, но деться некуда. Времени в обрез. А так — Баранов сухим выходит. У нас к нему нет претензий — пойдет только по двести шестой, а подельник, или уж кто там, его на перо не посадит.

— Что ж, все правдоподобно, — кивнул начальник, поднимаясь с места. — Поделишься своей версией с Савиным, это же на его участке убийство случилось. Вот, пусть работает. Если понадобится, поможешь. А ты, Воронцов, своими делами занимайся.

Товарищ майор уже отошел к двери, но потом остановился:

— Митрофанов, ты ведь в Заречье живешь? Поехали, подвезу. И ты, Воронцов, тоже собирайся. Докинем тебя до твоей общаги.

До общаги мне не так и далеко, можно и пешком дойти, но отказываться не стал. Когда это начальство еще раз предложит докинуть до дома на служебном авто?

А вообще — есть хочу. Половинка бутерброда, да пару печенюх — это не еда.

Женька, собака такая, сейчас домой поедет, там жена ему люлей всыплет, но потом все равно накормит. И, что обидно — все столовые уже закрыты, а у меня в общаге тоже ничего нет. Если только пара сухариков. Разве что по комнатам пройтись, авось, что-нибудь и раздобуду. Стоп, так у меня же пара яиц есть. Как это я забыл? Позавчера покупал, стухнуть еще не должны. Все, живем!

Служебное авто начальника оказалось нашей дежурной машиной с «Борей сорок кэмэ» за рулём. Семенов убедился у дежурного, что ничего крамольного в обстановке на данный момент не имеется, а на семейник в соседний дом участковые и пешком сходят, так что машина в дежурке сейчас вроде как и не нужна.

— Взял на полчаса, — проинформировал он дежурного и велел нам грузиться. Потом самолично замкнул заднюю дверь «козлика» съёмной ручкой и передал её Боре.

Мне предстояло выходить первому, и когда машина остановилась, Семёнов обернулся к нам и произнёс:

— Воронцов, знаю ведь, что ты свой нос из этих происшествий не уберёшь. Да и влез ты во всё уже основательно. Поэтому, чтобы ты энергию не тратил от меня прятаться, включаю тебя в состав опергруппы. Скажешь Иванову. И не думай, что это противоречит тому, что я сказал раньше. Зональную работу и материалы с тебя никто не снимает. Спокойной ночи!

Я степенно поблагодарил шефа за доверие, а Женька чувствительно сунул мне кулаком в бок в знак одобрения, и тут же сам испугался — не в раненый ли? Оказалось, что нет, а меня уже поджидал у открытой двери наш стремительный Боря. По его решительному виду было понятно, что он намерен уложиться в отведённые начальником на поездку полчаса и даже достичь, если потребуется, скорости в сорок один кэ мэ в час.

— Алексей Николаевич, можно вас на минутку? — услышал я женский голос.

А я уже вышел из отделения и теперь намыливался идти вперед, продолжать трудиться.

Ба, так это же заявительница, которая приходила, по поводу, скажем так, семейного изнасилования…

— Надежда Васильевна, — склонил я голову, изображая легкий поклон. Потом спросил: — Надеюсь, вы ко мне не по поводу вашего мужа?

Подумалось — если она явилась, чтобы отдать-таки заявление, то придется идти в дежурку, и уговоры уже не прокатят.

— С мужем мы уже все решили, — строго сказала она. — Он ничего не понял, обиделся, когда узнал, что я ходила в милицию, сказал, что это его право пользоваться женой и никто его не посадит. А то, что у меня могут быть какие-то причины для отказа — это просто смешно. Ну, раз так, то я решила, что в милицию обращаться не стану и подала на развод. Детей у нас нет, так что, проблем не должно быть.

— Вот и хорошо, что вы приняли решение, — дипломатично сказал я, собираясь пойти дальше.

— Алексей Николаевич, я к вам по делу.

— И по какому? — поинтересовался я, а потом уточнил: — Если по поводу какой-то семейной ссоры, то теперь это не ко мне.

— Я знаю, — хмыкнула женщина. — Я заходила на опорный пункт, но там ваш дяденька — не знаю, какая у него должность, сообщил, что Алексей Николаевич ушел на повышение. Так что, я вас поздравляю.

— Спасибо, — не слишком-то искренне поблагодарил я, потому что уже скреб копытом — мне же идти, а тут отвлекают.

— Алексей Николаевич, тут такое дело, — сказала женщина, словно бы призадумавшись и, не зная, как сформулировать свое предложение. — Я работаю, вернее — работала в одной школе с убитой Верой Антоновой.

— Вот как? — сразу же оживился я. — Вы можете что-то новое сообщить?

— Ничего нового сообщить не могу, — покачала головой Надежда Васильевна. — Нас уже о ней сто раз допрашивали, опрашивали — как у вас это правильно? Мы с ней близкими подругами не были, хотя по возрасту и близко. Она вообще была женщина замкнутая. Кажется, у нее какой-то неудачный роман был, но это так, слухи.

Я выжидательно смотрел на женщину и та, отчего-то смущаясь (про интимную жизнь она смущалась меньше) сказала:

— Ко мне случайно попала папка, в которой лежат какие-то письма. Судя по обращению — они адресованы Вере Петровне.

— Интересно, — протянул я. — Что ж нам на пороге-то стоять, давайте пройдём в кабинет.

Когда мы устроились за столом, Надежда Васильевна продолжила:

— Вера Петровна филолог, а я историк. Летом в моем кабинете крыша протекла из-за дождя, а мне экзамен у десятого класса принимать. Директор распорядилась, чтобы я в кабинете Антоновой принимала. И еще, чтобы она у меня ассистентом была. Экзамены приняли, ведомости я заполнила, мы везде расписались, и я пошла домой. Пришла, в сумку полезла — а там у меня папка для тетрадей. А папка — точь-в-точь, как моя. И дома у меня точно такая же лежит. Я открыла, а там письма Веры Петровны. Думаю — ладно, завтра отдам. А назавтра выясняется, что Антонова в отпуск ушла. У нас отпуска — у кого раньше, у кого позже. Думаю, ничего страшного, полежит пока у меня эта папка, отдам в августе, как с каникул выйдем. А с каникул вышли, а тут такое. Я, по правде говоря, об этой папке и забыла. Вот, возьмите…

Надежда Васильевна полезла в сумку и вытащила из нее зеленую папку для тетрадей. Я взял ее, а потом спросил:

— Надежда Васильевна, если потребуется — вы подтвердите, как к вам попала папка?

— Так уж что теперь делать? — вздохнула учительница истории. — Раз уж я во все это вляпалась — то придется. Еще скажу, — торопливо сказала женщина, — письма я не читала, даже не смотрела, кроме первой страницы. Ну, там где имя и отчество.

— Надежда Васильевна, а никто в этом не сомневается, — улыбнулся я. Потом спросил: — А ведь я вашу фамилию так и не узнал.

— Мякишева моя фамилия.

— Спасибо, — кивнул я, раздумывая, мне ли прямо сейчас направить её к следователю или пускай уж тот вызывает её сам, а я ограничусь рапортом? Решил, что ограничусь рапортом.

— Только давайте мы вместе с вами листочки пересчитаем, чтобы потом недоразумений не возникло. Вот, смотрите, считаем: раз, два…

Надежда внимательно смотрела. По всему было видно, что она — человек основательный в любом деле, что на мужа жаловаться, что письма пересчитывать.

Когда мы закончили формальности, я её отпустил и подумал, сразу ли передавать письма следователю или сначала прочитать самому? Но правильнее сделать так — сообщить Сергею Савину, на чьей территории произошло убийство, о находке, а потом доложить свои соображения на вечернем совещании оперативно-следственной группы, в которую я вошел.