Ее это забавляло, а меня почему-то ни капельки. На этого парня мое тело реагировало как-то странно, стоило ему войти в помещение. Будто мне опять тринадцать лет, и в присутствии мальчиков становится неловко. Там в кофейне он показался мне симпатичным и притягательным, но главное – недоступным. Как герой романа, вебтуна или комикса, с которым в жизни никогда не пересечься. А сейчас мы, оказывается, будем одноклассниками.

– Саша, не забудь, что в лицее у нас форма. Сегодня прощается, но завтра просьба быть в форменных брюках и рубашке с жилеткой. – продолжала Мария Ивановна, обращаясь к новенькому и протягивая ему учебники, которые тот молча скинул в свой кожаный рюкзак, местами уже потертый.

– Спасибо, Мария Ивановна. Не переживайте насчет одежды. Мне сказали, что сегодня это не критично. – прочистив горло ответил парень, а потом встал ровно у доски и довольно громко обратился к нам: – Рад быть частью коллектива. Надеюсь, мы подружимся.

Он проговорил слова на автомате, ленивым взглядом окидывая каждого своего одноклассника, словно уже неоднократно был «новеньким» и устал от этого спектакля. А когда заметил меня, то задержал свой взгляд подольше. На какую-то долю секунды на лице его возникло удивление, граничащее с какой-то другой непонятной мне эмоцией, но Александр быстро вернул нейтральное выражение.

– А еще у нас новые правила рассадки. – Мария Ивановна похлопала в ладоши, так как задние парты уже начали вовсю болтать. – Сдающие экзамены по моему предмету и колеблющиеся будут сидеть спереди, остальные на галерке. Поэтому просьба уже определиться окончательно с выбором будущей специальности, чтобы мне потом не краснеть с ваших баллов, если кому-то в голову взбредет сдавать литературу!

Сзади послышалось довольное улюлюканье. Мои одноклассники поддерживали идею сидеть подальше от всевидящего ока преподавателя. На самом деле эти правила рассадки негласно действовали на протяжении всей школьной жизни. Как сидели, так и будем, я не поняла, в чем заключалось нововведение. Но Мария Ивановна тем временем продолжила:

– Поэтому на первую парту пересаживается Соня Белкина, к ней сядет Александр Хвостов. Боброва ты тоже сдвигайся ближе на первую парту в своем ряду, идешь на золотую медаль, а значит, нужна пятерка по моему предмету. Лиза садись в ряду у стенки, я помню, что ты еще не решила насчет специальности. Амир ты к ней, будем вытягивать тебя хотя бы на несчастную тройку. Остальные остаются на местах или рассаживаются за освободившиеся парты.

Во рту вдруг резко пересохло. Какого черта я буду сидеть с новеньким? Он тоже сдает литературу? И почему это Мария Ивановна посадила с ним именно меня, а не ту же Боброву?!

– Таня, прячь учебник, – шепнула я подруге в ухо, умело выдернув ее наушник.

Богачева не спорила, тут же выполнила просьбу. Она оценивающе уставилась на Хвостова, а потом перевела взгляд на меня. Этот ее прищур и мелькнувшая улыбочка мне не понравились. Но времени на разговоры не было.

– Мария Ивановна, – обратилась я к учительнице. – Мы с Таней носим учебники поочередно. Нас нельзя рассаживать.

– Велика проблема! Богачева, садись с Давидом на третью парту. Он хоть каждый день за тебя учебники будет таскать. Глядишь, и информатику подтянешь. – Давид, наш айти-гений, покраснел. Учительница перевела взгляд на новенького. – И Александр не будет против потаскать книги за тебя, Белкина, я уверена.

– Конечно. Мне не трудно. – Он одарил учительницу, а следом и меня ослепительной улыбкой. На щеках его появились милые ямочки.

Наши «гламурные фифы» Маша Казанцева и Даша Ленина тут же громко вздохнули, а потом начали перешептываться. Ну, с этими все понятно. Будут надоедать парню и не давать прохода. Таня же гневно сверкнула глазами в сторону Давида, словно это он был виноват в сложившейся ситуации. Мне стало до ужаса неловко перед подругой.

– Тань, прости, – сказала ей, сгребая вещи и плетясь вперед.

Никогда не садилась прямо перед преподавателями, это было сравнимо с чувством фобии, когда кажется, что ты у всех как на ладони. Еще с детства я боялась быть центром внимания. И теперь придется так сидеть весь оставшийся учебный год. Саша расположился рядом и удивленно наблюдал, пока я раскладывала вещи по новой. Учебник положила перед собой, канцелярские принадлежности рядом, тетрадь для записей и блокнот для заметок в уголок. Каждая вещь на свое место. Правда ладони предательски дрожали, так что карандаш в итоге куда-то покатился, а учебник никак не хотел оставаться раскрытым на нужной странице, все норовил захлопнуться. Я потратила три попытки приручить книжку, но дрессировщик печатной продукции из меня вышел никудышный.

– Привет. Мне тоже не особо нравится на первой парте.

Саша наклонился ближе и прошептал слова прямо в ухо, немного щекоча своим дыханием. Мои мурашки тут же решили организовать марафон по бегу. При чем носились по коже как ненормальные. А еще обострились органы чувств. Я уловила приятный аромат хвои, будто Хвостов только что прогулялся по лесу и принес его частичку на коже.

Тем временем Саша закрыл мой учебник и сдвинул его на край стола, положил поверх блокнота, а свой вытащил из рюкзака и уместил на парте ровно посередине. Его книга почему-то послушно держалась раскрытой на нужных страницах. Магия и никак иначе. Я не понимала, почему Хвостов сделал то, что сделал, но такое положение за партой сближало нас против воли. И мне бы потянуться за своей книгой и вернуть ее на место, но я оставила все как есть.

– Привет. – прошептала ему в ответ.

– Латте на кокосовом молоке, да?

– Ага.

Запомнил меня. Надеюсь, что причиной было не то, что в «Чашечке» я его беззастенчиво разглядывала. Занервничала от этого предположения еще больше.

– Саша. – Он протянул ладонь для рукопожатия.

– Соня.

Руки Хвостова были теплые, с незаметными на первый взгляд мозолями на подушечках пальцев, мужественные. Но сжал он мою ладонь несильно и нежно. Наши взгляды встретились. Его лицо было так близко от моего, что я смогла разглядела каждую его черточку.

– Итак, я рада, что вы познакомились. Но у нас время урока, поэтому сводим общение к теме! – Прервала наш зрительный контакт Мария Ивановна. – Мы начинаем литературу двадцатого века. Давайте сразу кинемся из огня да в полымя. Кто-то что-то может рассказать интересного о писателях или произведениях этого переломного момента двух эпох?

Я уже почти открыла рот, чтобы выудить в раскопках памяти что-то о Серебряном веке русской литературы, как меня опередили.

– Я считаю, что в первую очередь нужно понаблюдать за бэкграундом. То есть теми факторами в разных сферах, что могли повлиять на умы мыслителей и писателей. Ведь мы знаем, что творчество таких реалистов как Достоевский и Горький к двадцатому веку претерпевает изменение. Последний даже создает кружок «социальных реалистов», твердя, что писатели забывают о народе и его голосе. А бэкграунд, который я имею в виду, это развитие промышленности, отмена крепостного права, аграрные проблемы, среди которых малоземелье, недовольства рабочих. Но помимо всего этого Серебряный век продолжает традицию тяги к культуре…

Одноклассники на задних партах притихли. А я сверлила глазами профиль Саши, уже не вникая в то, что он говорит. Брови слегка сведены к переносице, кадык подергивался, а уголок рта все время лукаво изгибался, обнажая злосчастную притягательную ямочку. Речь лилась из него такая тягучая, сладкая, в то время как лицо было сосредоточено. От него исходила живая бурлящая энергетика. Впервые я видела, чтобы человек с таким воодушевлением и так уверенно отвечал на уроках. Особенно на литературе. Саша Хвостов был как рыба в воде. Как пиранья, грызущая гранит науки. А я теперь на его фоне плавала как килька. В томатном соусе.

– Сонечка, есть что добавить? – голос Марии Ивановны донесся как из-под толщи воды, я тут же перевела взгляд на доску.

– Н-н-нет, – тихо проговорила, опуская голову от стыда.