— Понятно, но как же ваш журнал С.О.В.О.К., даже в него я не вписываюсь? Там вроде молодые авторы. — Всё цеплялся за спасительную соломинку поэт.

— Да, печатаем мы там ребят, создаём видимость прогресса. Некоторых пропускают, но ты пойми Леонид, что именно твоя фамилия и каждая твоя буква, каждый вздох в сером (ещё не чёрном, разумеется) списке. Знаешь, мой покойный отец любил говорить: «зато не как в девяностых». Сейчас сам знаешь, какой год. Новая эра. А эти девяностые до сих пор остались. Если чуть громче пискнуть, то какой-нибудь «благородный» zasranec в дорогом костюме наймёт люмпена за копейки, который потом тебя ошпарит кислотой у дома, и дело с концом. Тут прогибайся, либо гуляй лесом, третьего не дано.

— Мне пора. Спасибо за беседу. — Покрасневший от несправедливости Леонид резко встал, протянув руку для пожатия. Он не знал, насколько можно было верить старику, но всё же воспитанность не позволяла совсем терять самообладание.

Пулутинский пожал в ответ руку с сочувствующим взглядом.

— Настанет и твоё время, Леонид. Не отчаивайся, пиши для потомков.

Скеров кивнул и, уже было ретировался, но редактор его окликнул:

— Лёнь! А ты знаешь, как расшифровывается аббревиатура названия нашего литературного альманаха?

Леонид отрицательно покачал головой.

— Союз отечественного выражения открытой культуры.

— Ясно.

— Но знаешь, как сам я расшифровываю?

— ?..

— Сатирические отрывки вокруг оральной кастомизации.

Немолодой поэт болезненно улыбнулся, кивнул Альберту на прощание, а после закрыл дверь с обратной стороны.

Скеров был погружен в свои мрачные мысли. Его угнетал тот факт, что вероятность быть напечатанным при жизни — крайне мала, если не сказать: космически неосуществима. Но как возможно принять такой бесчеловечный факт? Даже если представить, что после смерти, через лет пятьдесят, новое поколение прозреет, увидит если не гениальность, то должный талант и он, Скеров, станет главным символом. То, что с того, спрашивается?

Любая тяга к высокому — это прежде всего эгоцентрическое желание ощутить восхищенные охи и ахи в свой адрес. Любой немыслимый подобный труд — инструмент по достижению только одной цели: хоть на мгновение почувствовать, что живешь ты не зря. Соврать самому себе посредством всей этой коллективной толпы, что ты сделал всё правильно. А после, в неизвестно сколько лет и при каких обстоятельствах, уйти в покров загадки, где не будет страхов и комплексов.

Мужчина не глядя шел к выходу, то и дело натыкаясь на углы. Он не заметил, как от самой двери редактора с ним установил зрительную связь худой и высокий мужчина, затем начав преследовать поэта, пытаясь пока не выдавать своего присутствия.

Только у выхода Лёня вышел из своей головы, но только с той целью, чтобы не расшибить эту самую голову о металл. Его слегка пухленький пальчик нажал на таблеточную кнопку. Дверь запищала, разрешая выйти на свежий воздух. Тут мужчина услышал робкий, не очень громкий голос за своей спиной «Погодите. Постойте же!»

Когда Скеров обернулся, то увидел сначала фрагмент телесной ткани с белыми пуговицами. Дальше взгляд начал автоматически подниматься вверх, открывая тонкую шею с выразительным кадыком, а верхом на ней сидела небольшая, но аккуратная голова.

На умных глазах водрузились очки в тонкой оправе. Идеально выбритое лицо, вопреки ожиданиям, сам череп не лысый (Леонид посчитал, что фигуре такой комплекции больше подошла бы лысая голова), на нём сидела инфантильная прическа, а именно каре, да такое, что волосы спереди доходили до плеч, а к затылку аккуратной дугой сходили почти в ноль.

— Простите меня сердечно, вы курите? — Спросил высокий мужчина, доставая из заднего кармана смятую пачку сигарет.

— Курю. Вам зажигалку? Только она и есть.

— Да нет, спасибо, что вы? Я не по такому вопросу к вам. — Мужчина протянул открытую пачку поэту. Леонид, после секундной задержки, принял угощение.

— Благодарю.

— Давайте отойдём вон к той урне, а то можно напороться на штраф, всё-таки охрана тут имеется.

Парочка молча дошла до указанного места. Леонид всё же смог проявить ответную вежливость, успев чиркнуть своей зажигалкой раньше, в первую очередь подкурив своему новому знакомому.

— Премного обязан. Не успел представиться: Михаил Владимирович Срокин. — Миша протянул руку.

— А я Леонид. — Грустно назвал только имя Скеров, пожимая руку, отметив про себя, что эта рука очень приятна на ощупь.

— Я вас знаю, да. Вы в литературных кругах очень важная личность, честно слово. Я знаком с вашими работами, как-то у этого старого выкрал почитать.

— Неужели? — Приятно удивился Лёня, но постарался максимально скрыть свои эмоции.

— Несомненно. Могу парочку стихов продекламировать!

— Лучше не стоит… Меня, знаете ли, сегодня тошнит от себя.

— Муки творчества?

— Вы только за этим меня остановили или вам не с кем было покурить?

— Что вы, вовсе нет, но ваше общество мне приятно, спорить не буду. Вообще я по другому вопросу, — смутился Миша, взяв паузу, вглядываясь в пустоту. На переносице у него образовалась морщинка гордеца.

— Может, тогда поделитесь, и я удовлетворю вас ответом?

— Хм. — Срокин улыбнулся одними уголками рта. — Скажу честно, когда вы сидели на диване у кабинета Альберта Вавилоновича, я увидел, как вы серьёзно изучаете новый выпуск журнала С.О.В.О.К.

— Коротал время. — Коротко и безэмоционально ответил Лёня.

— Так вот, я к чему это всё… Там мой рассказ опубликован, а вы для меня человек авторитетный. Хотелось просто узнать, прочли вы его или пролистали? И если да, то что вы думаете о нём? — Миша покраснел, сам того не желая.

— Слушайте, я вообще взял этот «глянец» от скуки. Скажу честно, хотел было что-то из него прочитать, но все эти PushкиныВэ3, где им вся коллегия нализывает жопу, а потом большие рецензии на их сухие работы… короче говоря, я не стал вникать. И скажу вам больше, я даже не видел там вас. Ваш рассказ затерялся среди этой скуки. — Горячо закончил поэт, затем добавив, — да и вообще, зачем вам знать мнение человека, которого даже в этом журнале ни разу не напечатали и не напечатают? Радуйтесь уже тому, что у вас есть потерянный рассказ на прогнивших страницах, вам есть чему хвастаться.

— Вы совершенно правы. — Задумчиво отозвался Михаил. На его лице остался отпечаток «пощёчины».

— Надеюсь, я вас не обидел?

— Что вы, просто при одном напоминании об этих с… об этих клонах… меня начинает колотить от бешенства. Не культура у нас, а консервная банка!

— Соглашусь, но вам всё-таки как-то удалось просочиться… если вы, разумеется, не пишете в такой же манере.

— Что вы, унизить самого себя? Я люблю поиграть, кто не без греха, но не настолько во мне мазохизма. Да и уважение к себе ещё имею!

— Вы меня заинтриговали.

— Правда?

— Несомненно. Если найду копию журнала и не забуду, то обязательно прочту ваш рассказ. — Лёня сделал финальный затяг у самого края фильтра, выбросив бычок в урну. А это значит, что сейчас он направится к себе домой.

— Вы можете сделать мне маленькое одолжение?

— Хм… зависит от того, что вы хотите.

— Подождите здесь меня одну минуту.

— Это можно.

Михаил ринулся к двери, открыв чуханочку ключом (интересно, откуда он у него?) Мужчины не было ровно минуту, а после дверь снова распахнулась. На Скерова бежал всё тот же Миша, только весь в поту и красный, словно маленький пацан на продлёнке.

В руках он держал тот самый С.О.В.О.К., только скрученный в трубочку.

— В…вот, прошу. — Всё пытался отдышаться Михаил.

— Благодарю, но право, не стоило так спешить, я бы подождал и дольше.

— Да ничего, знаете, полезно, кардионагрузка… Так вы прочтёте?

— Д-да, прочту.

Михаил самовольно взял руку Лёни в попытке как-то её потрясти. «Спасибо» — повторял он тихо с отдышкой. А после с улыбкой побрёл назад в издательство.