Литмир - Электронная Библиотека

В таких хлопотах я и не заметил, как пришел Новый год. Мы сидели за п-образным столом и слушали выступление президента. Октябрьское событие как-то прошло мимо нас. В то время мы занимались более важными для нас делами. Я думал про себя, про свои достижения, неясные, но масштабные планы, множество пробелов в знаниях и умениях, и еще много о чем. Думал о родителях, от которых получил через дядю Влада сегодня письмо в пять строчек. Думал о своей взбалмошной и любимой всем сердцем сестре Ирке, которой за столом не было. Она праздновала Новый год со своими однокурсниками и снова была в кого-то влюблена. Я вообще ее толком и не видел после прилета с Ближнего Востока. Она появлялась, стараясь со мной не разговаривать, брала какие-то необходимые вещи и снова уезжала в общежитие первого Московского медицинского института, где получила комнату, и с помощью дяди Кирилла ее отремонтировала. Перед Новым годом я все же решил с ней поговорить и попросил охрану на входе предупредить меня, когда она появится.

От машины, а тем более от охраны она категорически отказывалась. Всегда отговариваясь тем, что ей некуда ездить и что это только лишняя морока со стоянкой возле института, а уж с охраной и вовсе глупо.

– Еще украдут и машину, и охрану твою, а я отвечай потом, – заявила.

Ну а мне не до того было во время этих разговоров – я как раз в Вельку влюбился.

Услышав, что она пришла, я выскочил в холл и уговорил уделить мне несколько минут, чтобы обсудить то, что происходит. Ну нет бы мне, дурню, привести ее домой, на кухню, попить чая, поговорить. Нет, притащил в кабинет. Она села на стул. Положила какие-то слишком белые кисти рук на колени и посмотрела на меня таким взглядом, что мне стало нехорошо. Взгляд без чувств. Так смотрят посторонние люди.

– Слушаю тебя, Расть. Ты что хотел сказать? Ты на руки смотришь. Белые. Это они такие от моющих средств. Тебя, говорят, ранили куда-то? Сильно?

– Не сильно, Ир. Ты куда пропала?

– Учусь. В Склифе подрабатывать стала. Поспать времени нет. Не то что по гостям ходить, – тихо, спокойно, уверенно, как не моя сестра, ответила она.

– Тут твой дом, Ир. Какие гости то? – возмутился я.

– Нет, Расть. У меня здесь дома нет. Может, только для тебя. Но ты весь в великих делах. Спасаешь кого-то, убиваешь кого-то…

Я обиделся и прекратил разговор. Позвал на праздники в загородный дом. И получил ответ, который знал заранее.

– А зачем? Кому я там нужна? Посидеть и послушать, какой ты великий? Я и так наизусть знаю все, что будут говорить. Ты, может, и станешь великим, но до тех пор, пока ты не станешь Человеком, величие тебя будет только разрушать. А я врач. Я людей от беды спасать хочу, а не помогать тебе их убивать. Да и подарки твои интересны, пока в новинку. Ты мне, если хочешь что-то подарить, лучше подари новый хирургический набор, а всякие камушки дари своим жрицам. Они это оценят.

Я молчал. Было больно и обидно.

– Ну что же, – через паузу справился с поднимающейся волной гнева от неблагодарности, – конечно, я подарю тебе то, что ты просишь. С наступающим тебя, сестра.

– Я ничего у тебя, брат, не прошу, – четко проговорила она, – просто попросила не дарить мне ненужные побрякушки. Лучше эти деньги в детский дом отдай или нищим. Они вон от морозов каждый день умирают, от того, что их не могут согреть дома. Денег нет. Ты из окна своих крутых авто этого не увидишь, – зло бросила она.

Вот я и сидел во главе стола, наблюдал за всеми, кто сидел вокруг, и думал о ее словах. Хирургический набор я так и не купил. Закрутился и забыл. И от этого было тошно.

– Расть. Что случилось? – спросила шепотом Велька. – Все веселятся, а ты какой молчун. В час артисты приедут. Представление будет. А с рассветом Агний с воями придут. Клятву будут тебе приносить. И Белояра тоже.

– Значит, время еще есть. Пусть веселятся все. Я хочу к твоим дедуле с бабулей съездить. Ты как?

– Я с удовольствием. Но как-то это нехорошо по отношению ко всем гостям. Тебе сюрпризы все готовили. Тебя все боготворят. Кого ни послушай – все разговоры о тебе. Люди тебе верят. Не подрывай это доверие, ты для них опорой стал. А к дедуле с бабулей можно и завтра вечером съездить.

Праздник шел своим чередом. Какие-то артисты выступали, пели, танцевали. Я их не замечал. Думал о словах Иры. Вот она скоро станет врачом. Будет лечить людей, спасать их от смерти и боли. А я? Спас я людей в три раза меньше, чем убил. Это хорошо или плохо? Да, они были негодяями, мошенниками, маньяками, убийцами. Но статистика – дело сухое… Количество убитых в разы больше, чем спасенных. Точка. Где же тогда правда? В чем правда? Конечно, просто сказать самому себе: я Воин. Но тогда где светлость в этом? Кто придумал, что умение уничтожать и оставаться в живых – это светлое правило? Ты же все равно убил. Ты просто умеешь это делать хорошо, лучше, чем тот, кого убил.

В этих мыслях я и просидел до конца праздника, отвечая односложно на все поздравления. Механически улыбался на слова благодарности за подарки и благодарил в ответ. В три часа ночи должен был быть большой праздничный фейерверк с театрализованным представлением. Я не пошел. Вместо этого взял большую чашку черешневого компота и ушел в каминную комнату. Сел в глубокое кожаное кресло и смотрел на огонь, думая, пытаясь найти ответы на вопросы, которые перед собой поставил.

Мы с Ирой любили в детстве пить черешневый компот из трехлитровой банки, а потом вылавливать из нее ягоды длинной деревянной ложкой. Что ж это за загадка от сестры Ирки? Что в ее понимании – быть Человеком? В камине тихо потрескивали дрова. Мое уединение неожиданно нарушил звонкий девчоночий голосок:

– Дядь, вам плохо? Вы так хмуритесь, как будто у вас что-то болит.

Я аж подпрыгнул, так нервы были напряжены, до звона. В дверях стояла девочка. Я ее знал. Это была приемная дочка Якова Дмитриевича, который теперь работал у нас на предприятиях, отвечая за имущественный фонд. Софья. О ее трагической судьбе он рассказывал нам с Яной, когда мы только прилетели в Москву. Казалось, это было сто лет назад, а ведь прошло всего ничего.

– А я пришла спрятаться. Тут выстрелов не слышно? Я их боюсь еще с того времени, как маму и папу убили. А вы тоже спрятались от выстрелов? – спросила она, закрывая дверь в каминную.

– Нет, Софья. Я не боюсь. Просто я тут на огонь смотрю и компот пью. Хочешь?

Она внимательно посмотрела мне в глаза.

– Вы обманываете? Мой новый папа тоже так смотрит, когда вспоминает о чем-то плохом. А я ему всегда глажу руку и рассказываю, что мне говорила мама, когда я чего-то боялась или мне было плохо. Знаете что?

– Что, Софья? – с комом в горле спросил я.

Она подошла ко мне, взяла мою руку в свои маленькие ладошки и, поглаживая, видимо, копируя интонации покойной мамы, сказала:

– Когда плохо, нужно делать людям добро, много добра, и сразу станет легче. Вы попробуйте, вдруг и вам поможет. Я вот, – продолжила она, поглаживая мою руку, – когда мне плохо, спускаюсь на первый этаж к Ваське. Это у нас в доме семья живет, а у них самый младший сын – Васька. И несу ему конфету, или колбасу, или еще что-нибудь. Он, правда, никогда сам не ест, чуть откусит и маме несет. Так мне это всегда помогает.

Мы разговаривали с Софьей, сидя в креслах возле камина. И вдруг в комнату внесся Яков Дмитриевич.

– Софьюшка! Фух! У меня чуть сердце не остановилось. Пропала – и нет тебя нигде! Спасибо Велемире. Она сказала, что ты с Растиславом Викторовичем в каминной комнате разговариваешь.

Он посмотрел на меня вопросительно.

– Она вам не прискучила? Она может. Маленькая, но дотошная. Прям жуть, – с любовью посмотрел на девочку Дмитрич.

– Нет, Яков Дмитриевич. Вовсе нет. Она, наоборот, рассказала, что нужно делать, когда не знаешь, что делать. Спасибо вам. Вы приезжайте с ней почаще. Пожалуйста. И тебе, Софьюшка, огромное спасибо за науку. Правильная и хорошая у тебя мама была. Иди с папой, а я еще чуть посижу.

4
{"b":"884230","o":1}