– Здравствуйте, сеньор Гаврилевский, – хмуро и глухо произнес Хуан Карлос. – Я не знаю, что следует сказать вам в своем извинении. Понимаю, что простить мой поступок вы не сможете, но я сожалею о содеянном и был не прав, – он посмотрел на меня и повторил. – Я был не прав. Меня как будто подменили, и я очнулся только утром. Это правда.

Что-то меня толкнуло, но я поверил.

– Уважаемый сеньор Алонсо, вашему сыну сколько лет?

– Скоро исполнится шестнадцать, Расти. Он окончил школу и думает о колледже. Вот только у нас с ним и с его матерью разные мнения на эту тему. Но после вчерашних событий я больше никого слушать не буду.

– А не хотите направить его в Россию? В мой военный колледж. У вас же учатся в военной школе с восьми лет?

– Да, учатся с восьми лет, потом идут учиться дальше в колледжи, а потом в университеты. Я подумаю над вашим предложением. Он ведь не знает языка. Да и слишком далеко находится ваша страна.

– Ну по поводу языка не переживайте. В прошлом году в наше училище приехали учиться арабы из одной королевской фамилии, а уже в этом году они сдавали переводные экзамены на отличном русском. Подумайте. Может, захотите перенять наши методики воспитания. Ну а может, вы подумаете и пошлете вашего сына не одного, а с другими ребятами, чтобы поначалу ему не было скучно и одиноко.

– А что для этого необходимо? Это интересное предложение. Как раз сейчас приедет министр иностранных дел нашей Республики, можем с ним это обсудить. Хотя нашим друзьям из США это не понравится, – задумался он.

– Папа, я хочу учиться там, где готовят таких бойцов, как сеньор Гаврилевский, – серьезно заявил Хуан Карлос.

– Ну ладно, вы подумайте. Я хотел бы в знак благодарности за столь большую честь – быть приглашенным в ваш дом – вручить вашим дамам небольшие презенты.

Я подарил цветы и подарки. Дамы удалились их посмотреть. Цветы передали слуге, чтобы он отнес их к столу. Исабель все это время стояла молча и внимательно наблюдала за моими жестами.

– Расти, я позволил себе узнать о вас побольше. Вы уж извините. Это привычка, которую уже вряд ли изменишь. Я руковожу МВД и службой безопасности Республики давно, а это накладывает свой отпечаток.

– И что же такого вы обо мне узнали? Удивительно. Обычный парень из военной семьи, – пожеманничал я: пусть расскажет, что обо мне можно узнать.

– Ну не совсем и обычный. Например, вы награждены высшими военными наградами России, США и Франции. Вы хозяин множества предприятий, в том числе и тех, что занимаются выпуском вооружения. У вас много недвижимого имущества. Личный самолет, вертолеты, яхты… Оборот ваших компаний в этом году – более тридцати пяти миллиардов долларов, и он продолжает расти. Причем сколько бы ни предлагали вашим менеджерам выйти на биржи, они категорически не хотят этого делать, отвечая, что это политика основного бенефициара, то есть ваша, а это для понимающего человека говорит о многом. Кроме того, вас окружают четыре личные телохранительницы, находящиеся с вами в интимных отношениях, а также некий боевой эскорт, состоящий только из девушек, и их более двухсот. Зачем вам столько? Не могу понять. По виду вы совсем не похожи на маньяка.

– Алонсо, вам собрали далеко не всю информацию. И ошибка кроется в акцентах, которые сделал собирающий. Видимо, он латентно не удовлетворен собой и в любом событии склонен видеть сексуальную подоплеку. Эскортом у нас называется одно из подразделений охраны – моей и моего бизнеса. Действительно, в него набирают только женщин. Мой дед настоял на чисто женском подразделении моей личной охраны, так как, по его мнению, женщины более верные и преданные, нежели мужчины. В этом я ему полностью доверяю, поэтому спорить не стал. Давайте так: вы зададите мне интересующие вас вопросы, а я клянусь честью ответить на них правдиво, если ответ на них не будет касаться государственных или коммерческих тайн.

– Да собственно, вопрос один и звучит просто: зачем вы в Перу, Расти?

– Ответ еще проще, Алонсо. Я ищу артефакты древних цивилизаций, в частности тех, кого называют Изначальными.

– Ну этих сказок у нас в стране множество. Ваш друг, сеньор Сотелло, всю жизнь занимается этим. Давайте пройдем в дом, там уже собираются гости – сказал он разочарованно-спокойным тоном.

За столом собралось человек тридцать – все они были либо высокого ранга чиновниками, либо предпринимателями, близкими к правительству. Мне со всеми удалось поговорить, а с начальником Генерального штаба даже обсудить вопросы будущих взаимоотношений. Я пригласил его на выставку вооружений и снаряжения в Москве в ноябре этого года. Наш стенд на ней должен был занимать больше трети всей площади.

Исабель и сеньора Энрикес вышли к столу с новыми уборами в волосах. Судя по всему, мне удалось угодить – комплименты буквально сыпались на обеих. Весь вечер меня пытались втянуть в обсуждение каких-то внутриполитических событий, но я отговаривался своим незнанием темы.

– А как вы относитесь к социалистическим партизанским движениям, сеньор Гаврилевский? – после этого вопроса за столом стало тихо.

– Я отношусь к тем людям, которые человеческую жизнь ставят превыше всего. А к людям, которые ради любых идей, будь то идея всеобщего равенства или религиозная идея, могут уничтожить хотя бы одного человека, я отношусь крайне плохо. Максимально плохо. Настолько, что эти люди или нелюди, встретившись со мной, убегают, либо, что происходит чаще, уничтожаются – сказал я жестко.

За столом висела тишина.

– Непривычно слышать такое от человека, приехавшего из бывшего СССР, – удивленно протянул кто-то из гостей. – А как бы вы с этим боролись?

– Есть два пути. Первый – дать народу достаток, чтобы забрать основной лозунг у этих революционеров. Не просто достаток, а систему государственной политики, направленную на улучшение жизни людей, начиная со школ и больниц и заканчивая институтами гражданского общества. Второй – физическое, жесткое уничтожение всех без исключения, и самое главное здесь – афиши. Уничтожили – и забыли. Никакой рекламы и возможности обыграть это событие, чтобы повернуть на пользу бандитам. А следующей волной – уничтожение всех, кто их спонсировал и поддерживал, во всех структурах власти и деловых кругах. С полной конфискацией всего, что у этих людей есть, – я обвел взглядом всех сидящих за столом.

– Браво! – вскрикнул Алонсо. – Браво, Расти! Разрешите мне пожать вашу руку.

Все почему-то разволновались не на шутку. Решили сделать перерыв и выкурить по сигаре. Основная масса пошла в специальный зал, а мы с Алонсо и Луисом Виктором, министром иностранных дел, поднялись в кабинет хозяина дома.

Как только я зашел, у картины, висящей над большим комодом, зашевелились волны. Комната наполнилась ощущением звуков скрипа шпангоута, а лица обрели краски жизни, все, кто плыл на этом корабле, были обречены. Совсем скоро он должен был налететь на риф и затонуть. Было тихо.

– Алонсо, ты это видишь? Или это у меня от арманьяка видения, – ошарашенно прошептал Луис Виктор Вако.

– Нет, Луис. Не у одного тебя. И, похоже, сбылось семейное предание, о котором говорили в нашей семье почти восемьсот лет. Расти, прошу прощения, монсеньор, это вы? Глазам не верю.

– Сеньоры, давайте успокоимся. Присядем, и вы, Алонсо, расскажете, что гласит предание вашего рода. Ведь ваш предок, плывший на этом корабле, утонул, не так ли? Как же он мог оставить послание своим потомкам? Я знаю такие случаи. У меня уже есть одна такая картина, она принадлежит сэру Дункану Монтгомери, который руководит моей и общей охраной, но как раз его предок остался жив и даже получил шпоры рыцаря в этом походе.

Алонсо ошарашенно посмотрел на меня.

– Вы единственный, кроме меня, знаете эту тайну фамилии, а я услышал ее от своего отца. Все так и было. Но откуда вы это знаете?

– Ничего таинственного в этом нет. Я чувствую события, описанные на этих картинах. Через несколько минут этот корабль натолкнется на риф, и все погибнут. Именно поэтому все воины на корабле молчат. Им нечего рассказывать.