— Кошечка моя, немедленно покажись! — произнесла Нинель, входя без стука в комнату Лье. Девушка стояла в форме гимназиста и безысходно смотрела на хозяйку борделя.

— Да ты что! С ума сошла?! — всплеснула руками женщина в рыжем парике, что не предвещало ничего хорошего. — Хочешь, чтобы меня на каторгу сослали?

Теперь глаза Лье были такого же размера, как у Нинель. Впервые она видела панику в поведении своей душеприказчицы. Хозяйку борделя затрясло так, словно из нее выходил злой дух.

— Ты что, глупая, не поняла для чего халат? — взвизгнула Нинель. — Я же вчера тебе его вручила.

— Но вы не предупредили, что я должна надеть его сегодня, — виновато выдавила девушка, поспешно снимая гимназистский костюм, и уже через мгновение облачилась в шелковый халат. Инцидент был исчерпан, но настроение Нинель совсем испорчено, ей требовалась подзарядка, а это предполагало скандал.

— Я не должна никого ни о чем предупреждать, поняла меня? Я даю тебе кров над головой и работу, чтобы ты кормила своих никчемных родителей, заставивших тебя саму оказаться на помойке! Я могу вышвырнуть тебя в любую минуту, и мне будет плевать, что с тобой станет, потому что на твое место придет еще пять человек. Мне жаль, что ты не ценишь моего доверия! Ты — неблагодарная дрянь!

Лье не задевали ее слова. Если бы эта истерика могла обратить в пепел уставшую цепляться за подобие жизни девушку, она была бы по-настоящему благодарна «заботливой» торговке женскими телами. Ее ждал таинственный БДД — вот что было настоящей проблемой. Если ей нанесут увечья — не известно, как сложится дальнейшая судьба. Возможно, она закончит свою жизнь калекой-попрошайкой на паперти или ее соберут из отдельных обглоданных кусков в московском морге много дней спустя.

— Накрась губы и щеки. Ты похожа на мертвого мальчика, — откликнулась на ее мысли Нинель, которая, немного успокоившись, поправляла парик глядя в зеркало. Пока дамы вели далеко не светскую беседу, одна из неутомимых тружениц борделя приводила в порядок кровать Лье, меняя обычное постельное белье на дорогое. Приготовления были окончены, и девушка осталась одна в своей комнате в ожидании гостя. Перед уходом хозяйка борделя прошипела ей в ухо:

— Если он останется недоволен — пеняй на себя! Я превращу твою жизнь в ад!

«Что может быть хуже моей жизни, — пронеслось в голове промолчавшей на Лье. — Я уже в аду!». Она сидела на краю кровати и напряженно ждала. В коридоре послышались тяжелые шаги, приветственно зачирикала Нинель. Мужского голоса не было слышно, видимо, он говорил слишком тихо или вовсе молчал. Наконец двери распахнулись, и Лье опустила голову. Ее сердце колотилось громкими ударами, она боялась потерять сознание от волнения. Когда девушка подняла глаза, посреди ее комнаты стоял высокий мужчина. Ему было за сорок, но он не выглядел старо. Статный, широкоплечий человек в военной форме внимательно разглядывал девушку, лицо его было серьезно.

— Встать, — мягко скомандовал он. — И выйти на середину комнаты.

Дрожащая девушка робко поднялась и, запутавшись в длинном халате, чуть не рухнула на пол. Они поменялись местами — мужчина сел на кровать, а Лье вышла на центр комнаты.

— Сними халат и повернись ко мне спиной.

Ком застрял в горле девушки. Она недоверчиво посмотрела на мужчину, после чего отвернулась, чувствуя, как дрожат ее колени. Халат соскользнул быстро и красиво распластался у ее ног. Она слышала, как чекист поднялся с кровати и сделал несколько шагов к ней.

— Удивлен, что жива, — произнес он озадачено. Лье не сразу поняла, что именно имеется в виду под этими словами. Тот, кого в доме терпимости обозначали БДД, провел пальцем по ее ожогу и уточнил, как давно она на свободе.

— Несколько месяцев, — выдохнула девушка, и глаза наполнились слезами.

— Тебя ищут?

— Я не знаю…

Оденься, и сядем за стол.

Он некоторое время молчал, затем со вздохом произнес:

— Вы, наверняка, Ольга Пална, знаете, что рост преступности в период новой экономической политики весьма велик. При Московском уголовном розыске создали несколько специальных отделений по борьбе с разными отраслями бандитизма…

Он долго и степенно рассказывал о сознательности граждан и как важна помощь в поимке особо опасных преступников. Его официальная речь лилась мимо ушей Лье, она перестала его слушать сразу после того, как он назвал ее по имени и отчеству — это был дурной знак. Когда он замолчал, девушка спокойно спросила:

— Что вам от меня нужно?

— Место Черной моли — на каторге. И мы с вами это оба знаем. Кто скрывается под этой маской — неизвестно. Минимальное, что вы можете сделать для своей страны — узнать, кто эта женщина.

— Это невозможно, — произнесла Лье, понимая, к чему он клонит.

— Невозможного не существует. В конце прошлого века электричество было невозможным. А теперь посмотрите вокруг! Как славно, когда не нужно сидеть при свечах. А ведь кто-то когда-то говорил, что это невозможно.

— И у меня нет выбора? — произнесла она, еле дыша.

— У вас старые больные родители, Ольга Пална. И от вас, как я понимаю, зависит их будущее. Я могу гарантировать, что им обеспечат должный уход.

— Откуда я это узнаю? Как только я вернусь в «Черные очи», меня продадут, а потом найдут мой труп обглоданный собаками…

— Не исключено. Но на войне все средства хороши. Связь будете держать через Нинель — оставлять ей информацию лично для меня. Или, возможно, я с вами свяжусь лично. Словом, на вас я возлагаю большие надежды!

Мужчина внимательно посмотрел на стену и, усмехнувшись, произнес:

— Войдите сюда, вы — уже часть этого разговора.

Лье резко обернулась и заметила среди цветастых обоев дырку, из которой кто-то наблюдал за ними. Спустя минуту в комнату вошла Нинель. Щеки ее порозовели, она стыдливо опускала глаза, но со стороны казалось, что она что-то удивленно разглядывает под ногами.

— Это привычка, Борис Дмитрич, следить, чтобы не дай Бог, что-нибудь не стряслось… На прошлой неделе мою девочку покалечили и я не успела вызвать врача. Один человек… из ваших… запихал ей разбитую бутылку в… ну вы понимаете… Истекла кровью и умерла. Пришлось хоронить за собственный счет — одни убытки!

— Увольте меня от подробностей! — раздраженно произнес он. Борис Дмитриевич не раз слышал о распущенности своих коллег и склонности к жестокости. Он не любил обсуждать личные пристрастия, сам же придерживался традиционных взглядов на взаимоотношения между мужчиной и женщиной, бордели ему не были по вкусу, и он не раз был инициатором их закрытия. Перед тем как покинуть комнату Лье, он дал распоряжение привести ее в порядок — откормить и больше не водить к ней клиентов.

— Но как же так? — взмолилась Нинель. — Вы ведь меня разорите до нитки! На эту девочку столько надежд, она — моя золотая канарейка! Одна из самых талантливых и умелых…

— Расходы на ее содержание МУР возьмет на себя, — мужчина нетерпеливо прервал ее завывания. — Теперь она официально — наш внештатный сотрудник.

Сердце Лье пропустило удар при этих словах, внештатный сотрудник Московского уголовного розыска — худшей судьбы себе и пожелать нельзя было. Она пошатнулась и рухнула в сильные руки крепкого мужчины, молниеносно среагировавшего на ее обморок.

Жизнь Лье серьезно изменилась. Чтобы у девушек не было подозрений, пустили слух, что после чекистского визита ей приходится восстанавливаться при помощи медикаментов и врача. Сотрудницы борделя злорадствовали, узнав эту новость, считая Лье выскочкой. Она сразу стала популярной и была при работе с первых дней пребывания, причем, поселилась в одних из лучших апартаментов борделя, тогда как другие девицы могли сидеть без работы или посещать «кабинеты», занимаясь «дешевой любовью». Чем платила за эти «блага» Лье, вынужденная притворятся мальчишкой, никто не хотел знать, все считали ее приблизительные заработки. Лье предпочитала не поддерживать ни с кем отношения, поэтому ее возненавидели еще больше, называя за глаза «королевой помойки».