А ещё мы с Лёхой обнаружили совсем рядом со школой кинотеатр «Кинематограф». Это был кинотеатр, в котором показывали старые фильмы (в Москве был подобный, назывался «Иллюзион»). Попасть на сеанс в этот кинотеатр было практически невозможно. Все билеты были раскуплены. Но мы быстро поняли, что можно покупать билеты предварительно. Утром мы заходили в кинотеатр и покупали билеты на сеанс, который будет через несколько дней. Так мы посмотрели почти все фильмы, которые шли во время нашей практики. Знаменитый «Джордж из Динки-джаза», «Подвиги Геракла», фильм УЖАСОВ «Тёмные глаза Лондона». Ооо… это было страшно. Ну и кое-что ещё из подобной муры. Наверняка, там показывали и хорошие фильмы, помню «Мост Ватерлоо», но нам такое кино было тогда не очень интересно. Почему-то все эти фильмы считались «трофейными», хотя большинство из них были не немецкие.

И всё это – за один месяц практики! Ещё выезжали в Кондопогу, живописцы ездили в Хиву и привозили оттуда огромное количество потрясающих натурных этюдов. В общем, было классно! И весело, и полезно. А, кроме того, случались ещё всякие любовные истории, но об этом отдельно.

Интернат. Пацаны первого класса и пионервожатый Лёня Лар.

Портрет Лидии Арсентьевны Богачевой.

(автор Петр Богачёв)

С какого возраста я себя помню, я не помню. Но смутно всплывают в голове какие-то картинки из далёкого прошлого. Мы сидим кружком на горшках в детском садике, мальчики и девочки, все вместе. И вот я влюбился в девочку, которая сидела напротив, поэтому свой отсчёт я могу вести, приблизительно, с трёхлетнего возраста. Влюблялся я очень часто. Но, в свое оправдание могу сказать, что любил я, в данный конкретный момент, всегда только одну девочку. Можно сказать, что я был однолюбом. И, между прочим, как честный человек, я сразу же хотел на ней жениться. Правда, предложения руки и сердца не делал, но только по причине невероятной застенчивости.

Уже не смутно, а очень конкретно, я помню свою любовь в Гришинской школе. Звали её Ира. Конечно же, она была отличница, курносенькая блондинка с вьющимися волосами, с двумя бантами по бокам очаровательной головки. Ну, в общем, всё как полагается. И, как полагается в любовных романах, я её любил – она меня нет.

Как я страдал! А влюблялся я, надо сказать, до умопомрачения. Я переставал учиться, делать домашнее задание, мог прогулять уроки, если нужно было для дела (для любви). В общем, любовь была сплошной мукой. Мои страдания привели к тому, что я съехал в учёбе на троечки и двоечки. Ну, тут моя мама, которая надо сказать, нас с братом никогда не порола, провела со мной серьёзную беседу скакалками по жопе. Я бегал от неё по всей комнате, пытался спрятаться под стол и кричал: «Мамочка, больше любить не буду». Любить я, конечно, не перестал, но пришлось спрятать свои благородные чувства, взять себя в руки и вернуться хоть немного в мир материальных ценностей, которые выражались оценками в дневнике. Можете себе представить мужчину в девять лет, который уже тогда понял, что выставлять свои чувства напоказ опасно. Кто-то посмеётся, кто-то не поймёт, а кто-то и позавидует.

Моя любовь, имеется в виду Ира, была девочкой доброй, и поэтому не отвергала меня окончательно и бесповоротно. Она просто жила своей жизнью, а я был её тенью.

Как говорил признанный классик грузинской литературы Важа Пшаве́ла:

В конечном итоге моё мужское достоинство победило мою любовь. Я её разлюбил и полюбил другую. Но, как жестока судьба, моя новая любовь не любила меня, как и прежняя!

Наверно, подобные тяжелые испытания привели Зигмунда Фрейда в своё время к созданию теории психоанализа.

Я страдал душевно и физически. И, по тому же Фрейду, сублимировал свои страдания в многочисленные произведения искусства. Руслан и Людмила, Спартак и Вариния. Да, ещё были индейцы: Чингачгук, Виннету́ (который – сын Инчу-Чуна), и там обязательно какая-нибудь красотка. Нелюбовь к бледнолицым немного отвлекала меня от очередной, всепоглощающей страсти.

А потом я поступил в МСХШ. И там, параллельно вышеописанным процессам, любовные терзания вышли на новый уровень пубертатного периода. Челентано рубил дрова, а я ходил в секцию самбо. Так мы с ним вдвоём гасили страсть. На некоторое время она отступала (на несколько минут, иногда даже часов), но потом возвращалась с новой силой. Однако теперь я учился в художественной школе, и сублимирование в «произведения искусств» было логическим и, главное, легальным выходом.

За семь лет обучения я перелюбил многих девушек, большинство из них не знали об этом. Некоторых я любил подолгу. Одна из них – Инна Исакова. Писаная красавица с вполне сложившимися для подросткового возраста формами. Она училась на живописи (в девчонок из своей группы я не влюблялся, слишком они были свои). Не могу сказать, почему я выбирал для своих влюблённостей ту или иную девушку. Вернее сказать, не я выбирал, а выбирало что-то внутри меня. Я даже и не знал их толком. Возможно, если бы знал лучше, и не влюблялся бы.

Я влюблялся в красоту. Хотя уже тогда она для меня значила не совсем то, что красота для многих моих сверстников. Но Инна действительно была красавица. И, кстати, наш Андрюша тоже был влюблён в неё, и тоже до умопомрачения, он всё делал до умопомрачения. И, возможно, мы вызвали бы друг друга на какую-нибудь дуэль, но, дело в том, что Инна на нас обоих не обращала никакого внимания. У неё уже был парень, с которым она ходила за ручку.

Поборов эту страсть, я влюбился в другую красавицу из нашего класса, в Олю Гусеву. А за мной следом в неё влюбился и Андрюша, сукин сын, как будто специально. Он, в отличие от меня, не мог и не собирался скрывать своих эмоций. Он любил открыто, все об этом знали, все ему сопереживали, включая учителей. Знал об этом и сам объект обожания. Вообще-то Андрюша, как персона особо одарённая, мог бы стать предметом для исследования какого-нибудь серьёзного психолога. Он был талантлив, экзальтирован, психопатичен и т. д. В общем, полный набор для того, чтобы стать большим художником. Но…

Возможно, что какая-нибудь из моих «любвей» и принесла бы осязаемые плоды, но я был так застенчив, что боялся не то что заговорить или, тем более прикоснуться к предмету своей страсти, но даже попытка подойти на какое-то близкое расстояние оказывалась серьёзным психологическим испытанием.

Однажды мои интернатовские приятели стали куда-то собираться, не приглашая меня с собой (я, повторюсь, был мелкий и немного не соответствовал размерам своих одноклассников). Из их разговора я понял, что они собираются идти в баню, но не париться, а «подглядывать за девками». Надо сказать, что мы уже в школе работали с «обнажён-кой», и голых тётенек могли созерцать открыто. Но подглядывать-то интересней! Я, естественно, напросился пойти вместе с ними. Оказалось, что за школой есть старенький особнячок, в котором находится какая-то вычислительная контора с небольшим количеством сотрудников. Мы потихонечку прошмыгнули туда и забрались на чердак, откуда, из слухового окна, была видна женская раздевалка Кадашевских бань. И – надо же! Какое везение. Там наши девчата! Абсолютно голые и невероятно красивые! А среди них – Оля Гусева. Я поверить не мог своим глазам. Я боялся подойти к ней, а тут, она стоит, как Афродита Боттичелли, и как будто позирует специально для меня. Время остановилось, у меня отвисла челюсть и потекли слюни… Вдруг, в самый неподходящий момент, скрипнула дверь, и послышались голоса: «Кто здесь, выходи!» Но мы все затаили дыхание, боясь потревожить волшебное видение. Слава богу, на чердак лезть никто не стал. Немного переждали, кажется, пронесло. Через некоторое время мы решили всё-таки выбираться. Потихонечку спустились на первый этаж и обнаружили, что входная дверь заперта. Рабочий день закончился и все ушли домой. Что делать?.. Нашли окно на втором этаже, открыли его и начали по очереди прыгать. Как раз когда спрыгнул последний, из дверей бани вышли наши девчата, такие чистые и розовощёкие. Кажется, они догадались, что мы там делали…