Сегодня сочельник. Повсюду в домах женщины суетятся с предпраздничной уборкой.

В комнатах приятно пахнет можжевельником и елью, мелко изрубленными ветками которых усыпан пол. Жаром горит медная и оловянная посуда, расставленная на полках. На длинном шесте развешана вся лучшая одежда и белье: не тронет моль, раз все это повисело у «рождественского огня». Под скамьями вдоль стен аккуратно сложены длинные гладкие поленья. Часть их потратят во время праздников, а часть оставят для освещения. Они «рождественские», «чудотворные».

Линнеус знает множество обычаев и примет, связанных с праздником. Он не придает им того значения, которое приписывают в народе, причудливо сочетавшем христианские легенды с остатками язычества. Но это обычаи родины, народа, и потому в них есть для него какая-то светлая прелесть…

Вот на той стороне улицы появился крестьянин, он быстро проходит мимо дверей своего дома и всех домашних построек: ставит мелом кресты, чтобы отпугнуть злых духов!

Над кровлями повсюду шесты с привязанными к ним снопами немолотого хлеба.

— Это для воробьев и других мелких пташек. А то им пришел бы конец, — улыбается Линнеус.

В рождественскую ночь все должны быть на свободе и веселиться. Даже дворовых собак спустили с цепи.

Теперь хозяйка пошла в хлев, она будет угощать свой скот самым лучшим кормом, приговаривая: «Вот тебе на сочельник, моя коровушка, радуйся празднику». Животных угостят и остатками с праздничного стола.

Потом их будут «наряжать». Каждому наденут новую шлею или ярмо. «Иначе, — говорят в народе, — если бы тварь могла говорить, она сказала бы: „Пусть лучше змея обовьется вокруг моей шеи, чем старая шлея в сочельник“».

И все эти поговорки и присказки дороги, ох, как дороги сердцу молодого ученого.

Мысли о системе растений, которую он хочет предложить, никогда его не оставляют. Он думает о ней всегда, везде: и здесь, в тихом Стенброхульте, у постели бедной матери, в церкви во время службы и сейчас, в ночь перед рождеством.

Но обычаи родной старины тоже занимают немалый уголок в его сердце и останутся там до последнего часа, пока оно не затихнет навсегда…

Сегодня дадут лошадям отборный овес и лучшее сено, чтобы наутро лошадки резвее бежали к заутрене. И это хорошо знает Линнеус, и ему приятно, что за университетскими заботами он ничего не забыл, и все сберегла его память, как будто он никогда не покидал этих мест.

Под конец все положат в ясли волоски из шкуры медведя. Это очень важно, — летом хищные звери не тронут скота! Потом отправятся в баню, а вечером начнут обмениваться подарками. Из дома в дом пойдут «рождественский старик» и «рождественская старуха», тоже с подарками.

Стоять на улице холодно и… грустно. Линнеус тихо входит в дом, в котором когда-то было весело в праздничную ночь.

С улицы слышны звуки скрипок. Без музыки и танцев не обходится ни один праздник. Молчаливые и вообще сдержанные шведы очень любят повеселиться. У них много красивых народных танцев и игр.

Линнеус охотно принял бы в них участие, как бывало прежде, но общая семейная печаль мешала настроиться на веселый лад. Нет, в это рождество праздничное веселье решительно не получалось в доме старого пастора Нильса Линнеуса…

Не только болезнь матери омрачала дни Линнеуса. С возвращением из-за границы его конкурент Розен опять начал свои козни. С самим Линнеусом он держался довольно дружелюбно и как будто искренне, а в то же время стали ходить слухи, что Розен за глаза говорит о нем: «Это же недоучка! У него нет диплома, как же ему дозволяют вести занятия со студентами».

В начале 1733 года Линнеусу поручили прочитать несколько лекций по пробирному делу. Вот и пригодилась восьмидневная практика во время лапландского путешествия. Линнеус старательно готовился к занятиям и обработал свои лекции в виде краткого руководства, которое получило одобрение университета. Это его порадовало тем более, что неприятностей было много.

Скончалась мать. И как ни готов он был к этой утрате, — она больно ранила его, потому что в глубине души все еще жила надежда, что мать поднимется.

Розен же усилил атаки против него из чувства зависти к его успеху в лекциях по пробирному делу.

Наконец, Линнеуса очень уязвило то, что курс лекций в Ботаническом саду, который раньше он читал, передали Розену. Отношения между ними становились все более и более натянутыми.

Зима 1733/34 года прошла в напряженной работе над начатыми ботаническими рукописями и изучением минералов.

Случилось так, что на рождестве он попал в провинцию Даларна в гости к одному товарищу-студенту.

Здесь ему удалось не только с лихвой наверстать не полученное в прошлом году рождественское веселье, но и провести время с большой пользой.

Даларна — район горной промышленности с плавильными печами и рудниками.

Рудники того времени — огромные глубокие ямы с кучами железной руды по краям. Они, как пропасти, неожиданно открывались у его ног.

Он спускался сам в это подземное «царство Плутона» [2] и видел на дне его и по сторонам неровные зубцы горной породы. Отсюда снизу пропасть казалась еще мрачнее и страшнее. Со дна медленно ползли вверх чаны, груженные кусками руды, а навстречу им возвращались пустые. На краях чанов стояли рабочие, спускаясь в рудники и подымаясь кверху. То в одной, то в другой яме раздавался звук взрыва с продолжительным эхом. Потом, после нескольких минут тишины, слышался грохот падающих кусков.

Зимой многие рудники не работали из-за образовавшегося в них льда. Тогда плавили руду, добытую летом.

Линнеус специально съездил в Фалун, где осмотрел медные копи.

В полутора километрах от города начинается огромная каменная пустыня. Ни деревца, ни травки, ни цветка. «Вся она на несколько верст кругом закопчена, заржавлена, выжжена ядовитыми испарениями меди, — так описывают эти рудники. — Куда ни взглянешь, везде, на громадном пространстве, черно-бурые горы шлаков… и камней, выброшенных из недр земли. Отовсюду поднимаются черные трубы заводов, которые в рабочие дни обращают эту мрачную каменистую пустыню в дымящийся кромешный ад. Если стоять на площадке у дома заводского управления, то у ног ваших окажется необъятно широкая пропасть, которая и есть главное вместилище фалунских рудников. На дне этого исполинского оврага виднеется бесконечное число колес, блоков, канатов, колодцев, осыпей, бревенчатых срубов, целая сеть перекрещивающихся деревянных мостков, по которым возят тачки с рудой, деревянных лестниц, чтобы лазать вверх и вниз; в отвесных стенах зияют черные пасти туннелей, пробитых во всех направлениях к медным жилам. Огромные бадьи, вмещающие в себе каждая по целому возу руды, поднимаются и опускаются на блоках с глубокого дна пропасти; по берегам ее подъемные машины вытягивают эти бадьи с рудой, которую и везут к заводам…»

Эти рудники показались Линнеусу много интереснее, чем в Даларне. Разработка меди под Фалуном началась чуть ли не с XIII столетия и быстро получила громкую известность как обширная и богатейшая в свете.

«Здесь можно изучить всю историю горного дела в стране», — решил Линнеус. Он осмотрел полуразрушенные старинные плавильные печи и заброшенные туннели. «Надо показать все это студентам», — думал он, собирая образцы руды и шлака для своих упсальских коллекций.

В Упсале он устроил у себя в квартире настоящий музей и охотно приглашал посмотреть его любимое детище. При входе посетитель останавливался в удивлении перед спускавшимися с потолка птичьими крыльями. В углу большое дерево, на ветвях которого расположилось около тридцати пород домашних птиц.

На стене висели предметы лапландской одежды. Гербарии шведских растений, более трех тысяч видов, коллекции шведских насекомых, более тысячи видов, камней. Две стены заняты медицинскими книгами, физическими и химическими приборами, большими кусками горных пород. Все экспонаты размещены самым изящным образом по системе самого хозяина — новой!