Как странно — ровно десять лет прошло
С тех пор, как я увидел Эзбекие,
Большой каирский сад, луною полной
Торжественно в тот вечер освещенный.
Я женщиною был тогда измучен,
И ни соленый, свежий ветер моря,
Ни грохот экзотических базаров,
Ничто меня утешить не могло.
О смерти я тогда молился Богу
И сам его приблизить был готов.
В письме Брюсову нет никаких упоминаний о том, что помимо Константинополя и Смирны Гумилев побывал еще и в Каире. Однако это было вполне возможно и хронологически, и «физически», поскольку средиземноморские морские трассы позволяли тогда совершить подобную поездку даже «безденежному» поэту, отставшему от парохода и пробиравшемуся во Францию «на перекладных». Тогда становится понятно свидетельство А. А. Гумилевой-Фрейганг о рассказе Гумилева о некоем «африканском путешествии» 1907 г.: «как он ночевал в трюме парохода вместе с пилигримами, как разделял с ними их скудную трапезу, как был арестован в Трувилле за попытку пробраться на пароход и проехать «зайцем». От родителей это путешествие скрывалось, и они узнали о нем лишь постфактум» (Гумилева А. А. Николай Степанович Гумилев // Жизнь Николая Гумилева. С. 66). От порта Александрии до Каира тогда уже можно было легко добраться по железной дороге. По крайней мере указанная самим Гумилевым «хронология» — «ровно десять лет», т. е. 1907–1917 — психологически исключает как какое-нибудь иное толкование, так и возможность ошибки — слишком уж важным для духовной жизни поэта было посещение «большого каирского сада»:
Но этот сад, он был во всем подобен
Священным рощам молодого мира:
Там пальмы тонкие взносили ветви,
Как девушки, к которым Бог нисходит;
На холмах, словно вещие друиды,
Толпились величавые платаны,
И водопад белел во мраке, точно
Встающий на дыбы единорог;
Ночные бабочки перелетали
Среди цветов, поднявшихся высоко,
Иль между звезд, — так низко были звезды,
Похожие на спелый барбарис.
И, помню, я воскликнул: «Выше горя
И глубже смерти — жизнь! Прими, Господь,
Обет мой вольный: что бы ни случилось,
Какие бы печали, униженья
Ни выпали на долю мне, не раньше
Задумаюсь о легкой смерти я,
Чем вновь войду такой же лунной ночью
Под пальмы и платаны Эзбекие».
Если принять версию о посещении Гумилевым Каира в июле 1907 г., то окажется, что поэт побывал в саду Эзбекие трижды, причем второе посещение (октябрь 1908 г.) также связано с «мыслями о самоубийстве» (см. комментарий к письму № 52 наст. тома), а третье (декабрь 1909 г.) вызвало ироническое «травестирование» «суицидального мотива» в письме к В. К. Ивановой-Шварсалон: «В Каире, вблизи моего отеля, есть сад, устроенный на английский лад, с искусственными горами, гротами, мостами из цельных деревьев. Вечером там почти никого нет, и светит большая бледно-голубая луна. Там дивно хорошо. Но каждый день мне приходит в голову ужасная мысль, которую я, конечно, не приведу в исполнение, — это отправиться в Александрию и там не утопиться подобно Антиною, а просто сесть на корабль, идущий в Одессу» (см. № 75 наст. тома и комментарий к нему). Данная гипотеза позволяет объяснить возникновение «египетских» мотивов как в ст-нии, приложенном к настоящему письму («А когда на изумрудах Нила / Месяц закачался и поблек...»), так и в ст-ниях, приложенных к последующим письмам 1907 г. — «Над тростником медлительного Нила...» (№ 17 наст. тома) и «Приближается к Каиру судно...» (№ 22 наст. тома), — а также пафос заключительных стихов ст-ния «Эзбекие» о возможном четвертом посещении каирского сада:
...Я снова должен ехать, должен видеть
Моря и тучи, и чужие лица,
Все, что меня уже не обольщает,
Войти в тот сад и повторить обет
Или сказать, что я его исполнил
И что теперь свободен...
Стр. 10. — По пересказу А. Хейт (со слов Ахматовой), Гумилев «поспешил в Севастополь, где жили тогда Анна с Инной Эразмовной, и поселился в соседнем доме, чтобы быть ближе к ней. Он звал ее с собой, но ее, только что закончившую гимназию, мысль о замужестве не привлекала» (Хейт. С. 30). Возможно, что на печальные события этих «двух недель» повлияло плохое самочувствие Ахматовой — она была больна свинкой и, по-видимому, тяжело переживала временное «безобразие»: «лицо ее было до глаз закрыто — чтоб не видно было страшной опухоли. Николай Степанович просил ее открыть лицо, говоря: “Тогда я Вас разлюблю!”» (см.: Черных В. А. Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой. Ч. 1. М., 1996. С. 28). Так или иначе, но, по признанию Ахматовой, у нее с приехавшим «женихом» «были разговоры, из которых Николай Степанович узнал, что АА не невинна. Боль от этого довела Николая Степановича до попытки самоубийства в Париже» (Лукницкий П. Н. Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой. Т. 1. 1924–1925 гг. Paris: YMCA-Press, 1991. С. 143). Стр. 11–12. — «О мимолетном романе «с какой-то гречанкой»... АА смеется: «с какой-то!... Во всяком случае, Николай Степанович на том же пароходе уехал из Смирны, потому что на письмах был знак того же парохода» (Жизнь поэта. С. 48). «Психоаналитические» истолкования этого «мимолетного романа» см. в кн.: Бронгулеев В. В. Посредине странствия земного. Документальная повесть о жизни и творчестве Николая Гумилева. Годы 1886–1913. М., 1995. С. 60; Шубинский В. Николай Гумилев. Жизнь поэта. СПб., 2004. С. 135–136. Смирна упоминается (в соответствующем контексте) в приложенном к следующему письму ст-нии Гумилева «Царь, упившийся кипрским вином» (см. стр. 70 № 15 наст. тома, а также комментарий к № 65 в т. I наст. изд.). Стр. 12. — О «войне с апашами в Марселе» никаких сведений в биографических источниках нет, но знаменательно, что этот французский порт мимоходом упоминается как мучительно будничный «конец пути» в ст-нии «Озеро Чад» («Словно вещь, я брошена в Марселе...»), написанном в декабре того же 1907 г. (см. № 95 в т. I наст. изд. и комментарий к нему). Возможно, речь идет о волнениях пролетариата и «городских низов» (т. е. собственно «апашей» — хулиганов бродяг) в приморских городах Франции (в т. ч. в Марселе) летом 1907 г. На «чьей стороне» был поэт — из его слов непонятно. Стр. 13–16. — О преобладании «сновидческих» мотивов в поэзии Гумилева этого времени см.: Баскер М. Ранний Гумилев: путь к акмеизму. СПб., 2000. Гл. 1 («“Стихи из снов”: искусство, магия и сновидения в “Романтических цветах”»). Стр. 26–31. — По наблюдению В. Шубинского: «Если в 1905 году Гумилеву достаточно было самого факта выхода книги и благожелательных отзывов о ней двух-трех авторитетных людей, то два года спустя он уже подходит к делу как подобает литератору-профессионалу» (Шубинский В. Николай Гумилев. Жизнь поэта. СПб., 2004. С. 140). Упомянутое Гумилевым издательство «Оры» было основано Вяч. И. Ивановым в 1906 г. «Первый этап деятельности <...> начался выпуском «Эроса» самого Иванова в начале января 1907 г. Дальнейший репертуар издательства составили «Тридцать три урода» Л. Д. Зиновьевой-Аннибал (февраль), «Снежная маска» А. Блока (март или самое начало апреля), «Тайга» Г. Чулкова и «Лимонарь» А. Ремизова (апрель), «Трагический зверинец» Зиновьевой-Аннибал и сборник «Цветник Ор» (май)...» (Богомолов Н. А. Глава из истории русского символистской печати: Альманах «Цветник Ор» // Богомолов Н. А. Русская литература первой трети XX века. Портреты. Проблемы. Разыскания. Томск, 1999. С. 326–327). Брюсов вначале положительно относился к издательской деятельности Иванова. Петербургские «Оры» пользовались услугами конторы «Скорпион» для продажи своих книг в Москве. По просьбе Иванова объявления «Ор» помещались в «Весах» (см.: Весы. 1906. № 12. С. 100). Однако, как отмечают публикаторы переписки Брюсова с Ивановым, «шестой номер «Весов» за 1907 г. содержал ряд полемических выступлений против «литературных начинаний», связанных с именем Иванова: Белый резко осуждал «Цветник Ор»; Эллис — вторую книгу «Факелов» (ст. «Пантеон современной пошлости»); З. Н. Гиппиус выступила против петербургских литераторов — «Мы и они». Особенно беспощадной была рецензия Белого...» (Переписка [Брюсова] с Вячеславом Ивановым (1903–1923) / Предисловие и публикация С. С. Гречишкина, Н. В. Котрелева и А. В. Лаврова // Валерий Брюсов. (Лит. наследство. Т. 85). М., 1976. С. 500). Настоящее письмо Гумилева как раз совпало по времени (июль — начало августа) с разгаром пространной, напряженно-личной переписки по этому поводу двух «метров». Стр. 31–32. — В архиве владельца издательства «Скорпион» Сергея Александровича Полякова (1874–1942) письмо Гумилева не обнаружено (см.: ЛН. С. 435). Стр. 39–62. — № 63 в т. I наст. изд., автограф 1. Уже после выхода в свет т. I наст. изд. Н. А. Богомолов писал: «“Романтические цветы” в редакции 1908 года открываются стихотворением о маге, заклинающем “царицу беззаконий”, а заканчиваются странной фантазией на космогонические темы (имеется в виду ст-ние «Одиноко незрячее солнце» (№ 98 в т. I наст. изд. — Ред.)). На наш взгляд, это безоговорочно указывает на стремление Гумилева выстроить весь сборник как своего рода магическое заклинание, опыт практической магии, направленный на привлечение к себе любви той женщины, имя которой названо в посвящении книги» (Богомолов Н. А. Гумилев и оккультизм // Богомолов Н. А. Русская литература начала XX века и оккультизм. М., 1999. С. 122–123). Стр. 63–64. — По-видимому, Гумилев познакомился с М. Ф. Ликиардопуло, секретарем редакции «Весов» и одним из ближайших сотрудников журнала, при посещении Брюсова в мае. О нем см. комментарий к № 46 наст. тома.
