Твой Евгений Зноско-Боровский.

P. S. Здесь, где я живу, отлично. Я много работаю и чувствую себя превосходно, чего и тебе желаю.

36. От М. Л. Лозинского

Vammelsuu. 10/23.VII.<19>14 <г.>

С изумлением беспримерным, дорогой Николай Степанович, получил я сейчас твое письмо из Териок. Приди оно хоть несколькими днями раньше, это изумление было бы и приятнейшим. И я, конечно, немедленно на коне или на корабле отправился бы в Териоки, чтобы похитить тебя из этого скверного посада в очаровательное Vammelsuu. Но увы!.. теперь уже поздно... Сегодня Таня и я переселяемся в Петербург — она до конца месяца, а я совсем: только в августе буду наезжать сюда по субботам.

Ну не стыдно ли тебе. Ведь ты, по-видимому, живешь в Териоках с 24-го, 25-го июня, и не мог мне раньше написать. Правда, ты не мог знать, что я так скоро покину Финляндию. А все-таки стыдно.

В Петербурге я ловил тебя по телефону, как и ты меня, но безрезультатно. В Слепнево я отправил тебе пространное послание, которое ты, вероятно, уже не успел получить. Писал в нем и о всяких делах. Между прочим о том, что я выписал через Вольфа (угол Морской) Georgiques Chretiennes по указанному тобой адресу — Почт<овое> отд<еление>, Голосково Тверской губ<ернии>, а потом, пытаясь выслать туда же Логику, узнал, что такого почт<ового> отделения в Тверской губ. нет, что есть только Голосково Подольской губ<ернии>. Значит, книга или лежит у Вольфа, или заслана неведомо куда. Писал также, что Платонова и Кареева у меня нет, равно как и твоего Rossetti.

Первые дни в СПб. я буду жить — В<асильевский> о<стров>, Средний просп<ект>, 1, кв<артира> О. В. Пашутиной; потом у себя — Пет<роградская> ст<орона>, Малый пр<оспект>, 26, кв. 27. Может быть, увидимся хоть в городе.

Со мною чуть припадок не сделался, когда я узнал, что ты все это время жил у нас под боком, одержимый своей злосчастной аграфией. Несчастный ты человек, губитель услад дружества!

Соберись с силами, напиши мне в Петербург, каковы твои планы, до осени ли ты будешь в Териоках, когда думаешь попасть в город.

Твой М. Лоз<инский>.

37. От А. А. Ахматовой

Слепнево. 13 июля 1914 <г.>

Милый Коля,

10-го я приехала в Слепнево. Нашла Левушку здоровым, веселым и очень ласковым. О погоде и делах тебе верно напишет мама. В июньской книге «Нового слова» меня очень мило похвалил Ясинский. Соседей стараюсь не видеть, очень они пресные. Я написала несколько стихотворений, кот<орые> не слышал еще ни один человек, но меня это, слава Богу, пока мало огорчает.

Теперь ты au courant^[14] всех петербургских и литературных дел. Напиши, что слышно? Сюда пришел Жамм. Только получу, с почты же отошлю тебе. Прости, что я распечатала письмо Зноски, чтобы большой конверт весил меньше. Я получила от Чулкова несколько слов, написанных карандашом. Ему очень плохо, и мне кажется, что мы его больше не увидим.

Вернешься ли ты в Слепнево? Или с начала августа будешь в Петербурге. Напиши мне обо всем поскорее. Посылаю тебе черновики моих новых стихов и очень жду вестей.

Целую.

Твоя Аня.

Завещание

Моей наследницею полноправной будь,

Живи в моем дому, пой песнь, что я сложила.

Как медленно еще скудеет сила,

Как хочет воздуха замученная грудь.

Моих друзей любовь, врагов моих вражду,

И розы желтые в моем густом саду,

И нежность жгучую любовника — все это

Я отдаю тебе — предвестница рассвета.

И славу, то, зачем я родилась,

Зачем моя звезда, как некий вихрь, взвилась

И падает теперь. Смотри, ее паденье

Пророчит власть твою, любовь и вдохновенье.

Мое наследство щедрое храня,

Ты проживешь и долго, и достойно.

Все это будет так. Ты видишь, я спокойна.

Счастливой будь, но помни про меня.

1914. Ник<олаевская> ж. д.

* * *

Целый год ты со мной неразлучен,

А как прежде и весел и юн!

Неужели же ты не измучен

Смутной песней затравленных струн, —

Тех, что прежде, тугие, звенели,

А теперь только стонут слегка,

И моя их терзает без цели

Восковая, сухая рука...

Верно, мало для счастия надо

Тем, кто нежен и любит светло,

Что ни ревность, ни гнев, ни досада

Молодое не тронут чело.

Тихий, тихий, и ласки не просит,

Только долго глядит на меня

И с улыбкой блаженной выносит

Страшный бред моего забытья.

Июль 1914. Слепнево

38. От А. А. Ахматовой

Слепнево. 17 июля 1914 <г.>

Милый Коля,

мама переслала мне сюда твое письмо. Сегодня уже неделя, как я в Слепневе.

Становится скучно, погода испортилась, и я предчувствую раннюю осень. Целые дни лежу у себя на диване, изредка читаю, но чаще пишу стихи. Посылаю тебе одно сегодня, оно кажется имеет право существовать. Думаю, что нам будет очень трудно с деньгами осенью. У меня ничего нет, у тебя, наверно, тоже. С «Аполлона» получишь пустяки. А нам уже в августе будут нужны несколько сот рублей. Хорошо, если с «Четок» что-нибудь получим. Меня это все очень тревожит. Пожалуйста, не забудь, что заложены вещи. Если возможно, выкупи их и дай кому-нибудь спрятать.

Будет ли Чуковский читать свою статью об акмеизме как лекцию? Ведь он и это может. С недобрым чувством жду июльскую «Русскую мысль». Вероятнее всего, там свершит надо мною страшную казнь Valère. Но думаю о горчайшем, уже перенесенном, и смиряюсь.

Пиши, Коля, и стихи присылай. Будь здоров, милый!

Целую.

Твоя Анна.

Лёвушка здоров и все умеет говорить.

39. От А. К. Лозины-Лозинского

<Петроград. 21 марта 1915 г.>

Многоуважаемый Ник<олай> Степ<анович>,

если звуки военной трубы не заглушили в Вас мелодий лиры и Вы по-прежнему с интересом относитесь к молодым порослям литературы, то могу Вам прислать (напишите мне: В<асильевский> о<стров>, Тучкова наб<ережная>, 10-1, кв. 41) несколько стихот<ворений> молодого поэта Злобина, пишущего весьма грамотно. Моментами он напоминает как-то Вас, хотя en petit, конечно. Он был бы рад быть знакомым с Вами, причем не надо предполагать в данном случае расчетов на какую бы то ни было протекцию. Мы познакомились недавно в редакции довольно мизерного нового журнала «Богема», в который отдали свои поэзы по предложению нашего общего знакомого — Ларисы Рейснер. Мне кажется, что к творчеству Злобина Вы не останетесь совершенно безучастным.