...выписал через Вольфа (угол Морской) Georgiques Chretiennes. — Т. е. заказал для Гумилева через книжный магазин товарищества М. О. Вольфа книгу французского поэта и романиста Ф. Жамма (F. Jammes, 1868–1938) «Georgiques Chretiennes» (1912). См. № 37 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву».

Писал также, что Платонова и Кареева у меня нет, равно как и твоего Rossetti. — Платонов Сергей Федорович (1860–1933) — профессор русской истории, с 1920 г. — академик. Кареев Николай Иванович (1850–1931) — историк, публицист. Россетти Данте Габриэль (1828–1882) — английский живописец и поэт, основатель «Братства прерафаэлитов».

37

Печ. по автографу (РНБ. Ф. 474 (альбом П. Н. Медведева № 1. Л. 34–40)). Опубликовано: Гумилевские чтения 1984, Ахматова А. А. Десятые годы. М., 1989, Ахматова А. А. Сочинения. В 2 т. М., 1990. Т. 2, Хейт.

Два письма Ахматовой Гумилеву из Слепнево, написанные 13 и 17 июля 1914 г., в самый канун мировой войны, — единственные дошедшие до нас из всего их эпистолярного цикла. В сочетании с письмами Гумилева от 10/23 июля 1914 г. из Териок и от 17 июля 1914 г. из Петербурга (№№ 135 и 136 наст. тома) они дают возможность хотя бы частичной реконструкции стилистики утраченной переписки, позволяют услышать голоса великой супружеской пары в их диалогическом общении.

Предвоенные месяцы в жизни супругов Гумилевых были крайне драматичными и насыщенными всевозможными событиями, так что для лучшего понимания писем необходим исторический экскурс. Гумилев и Ахматова переехали из Царского села в Слепнево в конце мая 1914 г., рассчитывая, очевидно, на длительный совместный летний отдых. По приезде Гумилев пишет письмо М. Л. Лозинскому (см. № 133 наст. тома), приглашая его в гости («У нас дивная погода, теннис, новые стихи...», стр. 9). И, действительно, как фиксирует в своих записях П. Н. Лукницкий, «до 20-х чисел июня занятиями сменивших обитателей были “игра в лон-теннис, встречи с соседями по именьям”» (Труды и дни. С. 240). Затем следует тяжелейший конфликт, повод к которому нам неизвестен, но причина несомненна — с января 1914 года Гумилев серьезно увлекается Татьяной Викторовной Адамович (1892–1970, в замужестве — Высоцкая), сестрой юного Г. В. Адамовича, самого молодого участника «Цеха поэтов», в то время — выпускницей Смольного института и подающей надежды танцовщицей, в будущем — известной балериной, создательницей собственной балетной школы (см.: Tacianna Wysocka. Wspomnienia. Warszawa, 1962).

В материалах П. Н. Лукницкого сохранились любопытные материалы, связанные с этой важной биографической коллизией, существенно повлиявшей на творчество поэта (Т. В. Адамович посвящена книга стихов «Колчан», непосредственно с событиями лета 1914 г. связано появление рассказа «Путешествие в страну эфира» (см. № 15 в т. VI наст. изд. и комментарии к нему)). «Я вчера много говорил с В. С. Срезневской о Татиане Адамович. Та мне рассказала, что считает роман с Таней Адамович выходящим из пределов двух обычных категорий для Н. С. (первая — высокая любовь: к АА, к Маше Кузьминой-Караваевой, к Синей звезде), вторая — ставка на количество девушек... Роман с Таней Адамович был продолжительным, но, так сказать, обычным романом в полном смысле этого слова. В. Срезневская сказала, что однажды в разговоре с Николаем Степановичем она упомянула про какой-то факт. Он сказал: “Да, это было в период Адамович”» (Жизнь поэта. С. 162). Легко представить, как этот «обычный роман в полном смысле этого слова» действовал на Ахматову, тем более что «Таня Адамович, по-видимому, хотела выйти замуж за Николая Степановича» (Там же. С. 163), вела себя, насколько можно судить, достаточно «жестко» и без стеснения появлялась в царскосельском доме Гумилевых. Она была расчетливым, сильным, лицемерным, прагматичным до цинизма, обаятельным и талантливым человеком, любящим и понимающим искусство и умеющим окружать себя изысканным обществом («Мама позволила нам иметь jour-fixe, день приемов, и каждый понедельник по вечерам у нас всегда бывало по десять-пятнадцать гостей. Играли, пели, читали стихи, спорили. О, это были воистину очаровательные вечера. Всегда бывали Анна Ахматова [sic!], Михаил Кузмин, Николай Гумилев, Георгий Иванов. <...> Приходили и играли Лурье, Ирена Энери и — когда бывал в Петербурге — Николай Орлов. У наших вечеров была артистическая, дружеская атмосфера, и хотя моя сестра Габриэль и я, быть может, и составляли для некоторых особ своего рода магнит, то все же, а это — самое главное — объединяла нас всех общая приверженность искусству» (Жизнь Николая Гумилева. С. 89)).

У двадцатипятилетней Ахматовой впервые в ее отношениях с Гумилевым появилась сильная, настоящая «соперница», и она очень болезненно переживала это. Отношения между супругами с зимы 1914 г. совершенно разладились, и нужен был лишь внешний толчок, чтобы скрытое неблагополучие вырвалось наружу. Именно это и произошло в середине июня в благополучной, с теннисом и гостями-соседями «дачной» слепневской жизни. Реакция Гумилева была резкой и недвусмысленной: «Николай Степанович предложил АА развод (!). АА: “Я сейчас же, конечно, согласилась!” <...> Сказала Анне Ивановне [Гумилевой], что разводится с Николаем Степановичем. Та изумилась: “Почему? Что?” — “Коля сам предложил”. АА поставила условием, чтобы сын остался у нее в случае развода. Анна Ивановна вознегодовала. Позвала Николая Степановича и заявила ему, тут же при АА: “Я тебе правду скажу, Леву я больше Ани и больше тебя люблю...” <...> АА снова рассказывала, как она “всю ночь, до утра” читала письма Тани и как потом никогда ничего об этом не сказала Николаю Степановичу» (Жизнь поэта. С. 163). Кончилось все тем, что Гумилев уехал из Слепнево «в Либаву и Вильно, где жила Т. В. Адамович» (Труды и дни. С. 240), а Ахматова — «в Петербург (одна, к папе) <...> Пробыла у папы несколько дней, неделю — не больше, и поехала в Киев. Не в самый Киев, а в Дарницу (мама жила там)» (Черных В. А. Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой. Ч. 1. М., 1996. С. 74). Состояние ее исчерпывающе выражено в письме к М. Л. Лозинскому от 25 июня 1914 г. «За границу я не поеду, что там делать! А дней через 10 буду опять в Слепневе и уж до конца там останусь. Если даст Бог, помру, если нет — вернусь в Петербург осенью глубокой. <...> Лето у меня вышло тревожное: мечусь по разным городам, и везде страшно, пусто и невыносимо» (Там же). Действительно, в Дарнице Ахматова пробыла лишь несколько дней (приблизительно с 25 июня по 7 июля 1914 г.) — ведь в Слепнево на руках у А. И. Гумилевой оставался маленький сын. 9 июля она уже в Москве (где, пересаживаясь «в первый попавшийся почтовый поезд», идущий до Подобино или до Твери, она случайно встречает... Блока: «С кем вы едете?» — «Одна»), а 10-го — снова в Слепнево.

Между тем Гумилев пребывает в Либаве, и никакой связи между ним и Слепнево нет. Обстоятельства этого пребывания неизвестны, но не надо забывать, что буквально сразу же по отбытию из Либавы создается «Путешествие в страну эфира» — рассказ, дающий богатую пищу для размышлений, в том числе и в биографическом плане. Можно также с уверенностью сказать, что перспектива бракосочетания с Т. В. Адамович по истечении достаточно небольшого срока стала казаться ему все менее и менее заманчивой — и тогда же, 9 июля, когда Ахматова в Москве, удивляя Блока («Анна Ахматова в почтовом поезде»), на перекладных спешит в Бежецк, Гумилев «выныривает» в Териоках, в равном удалении и от Либавы, и от Слепнево (дом в Царском селе, по всей вероятности, как обычно, сдавался на лето дачникам). Здесь, в Териоках (ныне — Зеленогорск), он, здраво обдумав обстоятельства, принимает «соломоново решение» и дает знать о себе — другу, Лозинскому, причем — посланием самого «обтекаемого» содержания (см. письмо № 134 наст. тома). Лозинский, который из-за последнего срока беременности жены не может отлучиться из дому, все же идеально выполняет взятую им на себя «миссию примирения»: пишет блестящее в своем роде — «успокаивающее» и со многими ободряющими «подтекстами» — послание попавшему в затруднительное положение Гумилеву (см. письмо № 36 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома) и немедленно связывается с Ахматовой, сообщая ей точные координаты затерявшегося мужа. Та, подавив гордость, первая пишет настоящее — удивительное! — «примирительное» письмо: