Анна Ивановна воспитывалась и училась дома. Достаточно рано ей, вместе со своей старшей сестрой Агатой, пришлось самостоятельно вести хозяйство. Их дед, герой наполеоновских войн Яков Алексеевич Викторов, дожив до глубокой старости, впал в детство, и двум сестрам, переехавшим в его большое имение Викторовку под Старым Осколом, нужно было управлять делами. Анна Ивановна росла добродушной, красивой, здоровой девушкой и прекрасной хозяйкой. «Анна Ивановна была хороша собой, — пишет ее невестка, А. А. Гумилева-Фрейганг, — высокого роста, худощавая, с красивым овалом лица, правильными чертами и большими добрыми глазами; очень хорошо воспитанная и очень начитанная. Характера приятного; всегда всем довольная, уравновешенная, спокойная. Спокойствие и выдержанность ее перешли и к сыновьям, в особенности к Коле» (Жизнь Николая Гумилева. С. 63).
Когда брат, контр-адмирал Л. И. Львов, познакомил ее со своим сослуживцем, судовым врачом Степаном Яковлевичем Гумилевым, вдовцом, старше Анны Ивановны на 20 лет, и тот сделал предложение, она не колеблясь дала согласие на брак и прожила в нем счастливо до глубокой старости мужа. Как пишет падчерица Анны Ивановны, А. С. Сверчкова, «характер С. Я. был твердый и властный, кроме того он был ревнив, расчетлив и требовал безусловного повиновения. Жена с другим характером, возможно, не ужилась бы с ним, но Анна Ивановна старалась все сгладить и, в особенности когда подросли сыновья, изображала, как она говорила, буфер, чтобы избежать всяких столкновений. Поэтому дети боготворили мать...» (Жизнь Николая Гумилева. С. 12). «Это была умная и чуткая женщина, очень любившая своего сына и гордившаяся его литературными опытами, — свидетельствует О. Л. Делла-Вос-Кардовская, царскосельская соседка Гумилевых. — Она много рассказывала нам о нем и показывала его стихи. По-видимому, между матерью и сыном была большая дружба» (Там же. С. 30). Сам Гумилев говорил, что лучшие черты его личности, прежде всего — глубокая православная религиозность, патриотизм и приверженность к патриархальным ценностям — были сформированы в детстве матерью. «Когда сыновья были маленькими, А. И. им много читала и рассказывала не только сказки, но и более серьезные вещи исторического содержания, а также из Священной истории, — пишет А. А. Гумилева-Фрейганг. — Помню, что Коля как-то сказал: «Как осторожно надо подходить к ребенку! Как сильны и неизгладимы бывают впечатления в детстве! Как сильно меня потрясло, когда я впервые услышал о страданиях Спасителя». Дети воспитывались в строгих принципах православной религии. Мать часто заходила с ними в часовню поставить свечку, что нравилось Коле. С детства он был религиозным и таким же остался до конца своих дней — глубоковерующим христианином» (Там же. С. 30).
По многочисленным сохранившимся свидетельствам, Гумилев очень много писал матери, посылая ей письма при малейшей возможности из самых экзотических и труднодоступных областей, куда его заносила судьба. По-видимому, это была далеко не формальная дань сыновьим обязанностям, но живой интерес к личности корреспондента: мать поэта — «дорогая мамочка», как он неизменно обращается к ней, — была, действительно, замечательным человеком. К сожалению эта, по-видимому, очень большая часть эпистолярного наследия поэта разделила печальную участь всех семейных бумаг Гумилевых, оставшихся в 1917 г. в царскосельском особняке. От всех писем поэта к матери уцелел лишь маленький «осколок» — данное письмо и открытка из Окуловки, написанная в драматические дни февральской революции 1917 г. (№ 161 наст. тома).
Исторический контекст, в котором писалось данное письмо, воссоздается в «Хронике» Е. Е. Степанова: после того как поэт прошел курс лечения от последствий воспаления легких, которое он заработал в зимнюю кампанию 1915/1916 гг., в ялтинском санатории, 14 июля 1916 г. он вернулся в Петроград. «16.07 он был помещен в царскосельский эвакуационный госпиталь № 131 для медицинского освидетельствования и 18.07 был признан здоровым. Ему было выдано предписание вернуться в полк и 25 июля Гумилев был в Витенгофе, куда в начале июля перевели Гусарский полк. Полк отошел от линии фронта и составил резерв XII армии. 26 июля Гумилев был уже назначен дежурным по полку. <...> И на этот раз его пребывание в полку было недолгим. Еще в Петрограде он начал хлопотать о допуске к сдаче экзаменов на чин корнета. Все время, пока полк стоял в резерве, шло обучение офицеров и солдат, каждый день устраивались скачки по пересеченной местности. Об этих состязаниях Гумилев написал матери. <...> Район, где стоял полк, располагался южнее Зегевольда (Сигулда), недалеко от Лембурга (Малпилс). На мызе Витенгоф (Уеспилс) был штаб Гусарского полка, 4-й эскадрон, в котором служил Гумилев, стоял в Анкориже. Весь месяц шла подготовка к намеченному на 30 августа полковому празднику, на котором должны были разыгрываться призы на скачках. 15 августа очередное дежурство [Гумилева] по полку, 17 августа приказом по полку № 240 Гумилев был командирован в Николаевское кавалерийское училище» (Соч III. С. 396).
151
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.
Неизд 1980 (публ. Г. П. Струве), Полушин, В мире книг.
Автограф — РГБ. Ф. 245. К. 6. № 20.
Дат.: 23 сентября 1916 г. — авторская датировка.
Рейснер Лариса Михайловна (1895–1926) — публицист, поэтесса, драматург, общественный деятель. Дочь социолога и правоведа М. А. Рейснера (1868–1928), в 1898–1903 гг. политического эмигранта, близкого к социал-демократическим кругам России и Германии (среди его знакомых были А. Бебель, К. Либкнехт, В. И. Ленин). Отец оказал огромное влияние на дочь, которая с детских лет была захвачена романтикой революционной борьбы. Л. М. Рейснер рано проявила себя как богато одаренная, творческая натура. В 1912 г., окончив с золотой медалью гимназию, она поступает в петербургский Психоневрологический институт, одновременно посещая занятия и на историко-филологическом факультете Университета. Здесь она становится сначала участником, а потом и лидером «Кружка поэтов» и начинает, будучи девятнадцати-двадцати лет от роду «открывать дорогу молодым талантам», издавая при помощи отца художественно-публицистические журналы «Богема» и «Рудин» (см. комментарий к № 39 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома). Публицистику она уже не оставит до конца своих дней: после закрытия «Рудина» она будет сотрудничать в горьковских «Летописи» и «Новой жизни», а в 1918–1923 гг. создаст несколько книг очерков «Фронт: 1918–1920», «Афганистан», «Берлин в 1923 году», «В стране Гинденбурга» и «Гамбург на баррикадах», блистательных по стилю и обнаруживающих неповторимую оригинальность журналистского мировосприятия. Л. М. Рейснер, работавшая специальным корреспондентом «Известий» и «Красной звезды», стояла у истоков советской художественно-публицистической традиции в журналистике. За ее плечами к 25 годам был уникальный опыт революции и гражданской войны. Легенда гласит, что именно она в решающий миг переворота, в ночь с 24 на 25 октября 1917 г. была направлена из штаба восстания на крейсер «Аврора» и заставила деморализованную команду начать обстрел Зимнего дворца, — что и решило дело в пользу большевиков. А строгая история рассказывает о ее работе комиссаром разведывательного отряда штаба 5-й армии, принимавшей участие в боевых действиях Волжско-Камской флотилии, а затем — в должности комиссара Генерального штаба Военно-Морского флота РСФСР (!!!) (декабрь 1918 — июнь 1919 гг.). Черты Ларисы Рейснер угадываются в образе Комиссара из «Оптимистической трагедии» Вс. Вишневского.
Л. М. Рейснер познакомилась с Гумилевым зимой 1915/1916 гг., как явствует из ее «Автобиографического романа», в артистическом кабаре «Привал комедиантов». «Частично об этом Рейснер рассказала в автобиографической повести, где главную героиню зовут Ариадной, а героя — Гафиз. Однажды в литературном кафе <...> она читала свои стихи о Петербурге. Строки “разбудили самых ленивых” посетителей. <...> “Жрецы чистого искусства опустили между собой и сценой непроницаемый занавес, их невысказанное отрицание пахнуло в горячее лицо Ариадны сквозняком и серым туманом. <...> Гафиз одобрил ее как красивую девушку, но совершенно бездарную”» (Шоломова С. Б. Судьбы связующая нить (Л. Рейснер и Николай Гумилев) // Исследования и материалы. С. 482–483). Гумилев, заводивший тогда один за другим «параллельные» «литературные романы» (с М. Е. Левберг, М. М. Тумповской, О. Н. Арбениной, А. Н. Энгельгардт), начинает ухаживать за юной поэтессой, обладавшей к тому же невероятной красотой (сын Л. Н. Андреева Вадим, воспитывавшийся в семье Рейснеров, описывает Ларису так: «Когда она проходила по улицам, казалось, что она несет свою красоту как факел, и даже самые грубые предметы при ее приближении приобретают неожиданную нежность и мягкость. Я помню то ощущение гордости, которое охватило меня, когда мы проходили с ней узкими переулками Петербургской стороны... — не было ни одного мужчины, который прошел бы мимо, не заметив ее, и каждый третий — статистика точно мною установленная, — врывался в землю столбом и смотрел вслед, пока мы не исчезали в толпе. Однако на улице никто не осмеливался подойти к ней: гордость, сквозившая в каждом ее движении, в каждом повороте головы, защищала ее каменной и нерушимой стеной» (цит. по: Неизд 1980. С. 209)).
