На основе воспоминаний В. Пяста можно, однако, предположить, что работа по восстановлению лекций была все-таки доведена до конца Б. С. Мосоловым. В передаче Пяста (не упоминавшего в этой связи Гумилева или Дмитриеву), «Мария Михайловна Замятнина, интересуясь решительно всем в полной мере молодо, живо и понятливо, — несмотря на свои хозяйственные заботы, ставшие более тяжелыми после смерти хозяйки дома, помогала Б. С. Мосолову в составлении лекционных записей», и в результате «лекции «Про-Академии», записанные целиком Б. С. Мосоловым, составили бы превосходное введение в энциклопедию русского стиха...» (см.: Пяст В. Встречи. М., 1997. С. 100–101). Эти, увы, утерянные ныне записи, возможно, оставшиеся где-то в бумагах Мосолова, и явились по всей вероятности конечным плодом инициативы, о которой идет речь в письме Гумилева.
72
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.
Автограф — РГБ. Ф. 109. К. 17. Ед. хр. 33.
Дат.: 14 ноября 1909 г. — по содержанию письма.
Письмо вложено в конверт, адресованный: «Ея Высокородию Марье Михайловне Замятниной. Таврическая, 25, кв. Иванова». Штемпеля и марок нет (вручено нарочным).
Письмо написано в самый разгар финала «черубинианы» и относится по содержанию к 10-м числам ноября 1909 г. (см. ниже). Хронология событий, сохраненная в дневниковых записях М. А. Кузмина, следующая. 11 ноября Гумилев был на башне, где переводчик И. фон Гюнтер «выдал, что de Габриак — не более как Дмитриева, и еще разные разоблачения» (Кузмин М. А. Дневник 1908–1915. СПб., 2005. С. 184). Через четыре дня после этого, 15 ноября, Кузмин отметил в своем дневнике, что «Гумми пропал куда-то» (Там же. С. 186); но 16 и 17 ноября Гумилев снова появился у Иванова, а 18-го, после драматического объяснения с Е. И. Дмитриевой у Брюлловых (см. комментарий к № 66 наст. тома) — «сидел сам не свой в недрах “башни”» (С. 187). 19-го произошла стычка Гумилева с Волошиным в мастерской Головина и вызов на дуэль, которая состоялась 22 ноября 1909 г. Естественно предположить, что письмо было написано во время четырехдневной «пропажи» Гумилева, т. е. между 12–15 ноября — когда он решил «не показываться» в Петербурге, — то ли в результате последнего «отказа» Дмитриевой, то ли после общения с Гюнтером, опасаясь сплетен и уже неминуемого «скандала» (см. комментарий к № 66 наст. тома). Если также учесть, что день 13 ноября был для Иванова и Кузмина «театральным», а 15 ноября М. М. Замятнина уходила с Ивановым в Литературный фонд, то письмо Гумилева, скорее всего, можно отнести к 14 ноября — субботе, уже привычному дню совместной работы по лекциям «Академии стиха» (см. комментарий к № 70 наст. тома).
Стр. 3–4. — Как и в предыдущем письме к М. М. Замятниной, речь идет о коллективной реконструкции текста весенних лекций в «Академии стиха» (именно поэтому Гумилев отправляет свой текст на поправку «комиссии» — см. комментарий к № 71 наст. тома). Возможно, к тому же, что «восстановление» лекции о рифме представляло собой особенно сложную задачу. Рифма обсуждалась на двух заседаниях «Академии стиха» 14 и 23 апреля 1909 г., причем на первом из них выявились существенные теоретические разногласия между докладчиком Ю. Н. Верховским и Вяч. И. Ивановым, вызванные «противоречивостью высказываний Иванова». Лекция же о рифме, прочитанная Ивановым 23 апреля, носила «технически и теоретически сложный характер» (см.: Гаспаров М. Л. Лекции Вяч. Иванова о стихе в Поэтической академии 1909 г. // Новое литературное обозрение. 1994. № 10. С. 91–97). Стр. 6–7 — Осенью 1909 г., готовясь к первой поездке в Абиссинию, Гумилев искал попутчиков. 9 ноября он поговорил об этом с Ивановым в присутствии адресата настоящего письма М. М. Замятниной и М. А. Кузмина: «Гумилев уговорил Вяч<еслава> ехать с ним, но даже убедил М<арию> М<ихайловну> в полезности этого. Mais il est farce («Но он же очень смешон» (франц.)), Вячеслав!» (Кузмин М. А. Дневник 1908–1915... С. 183). Намерение Иванова поехать в Абиссинию, по-видимому, получило поддержку со стороны не только Замятниной, но и падчерицы Иванова и его будущей жены В. К. Шварсалон, которая была обеспокоена состоянием поэта в «мучительное, трудное» для него время: «Ведь выход же есть один — уехать. Но туристами не хочу, не могу, слишком душа против этого <...> — а в Рим он сейчас не соберется — значит, он должен ехать в Абиссинию, дальше от союза и всего» (Дневниковые записи В. К. Шварсалон // Богомолов Н. А. Михаил Кузмин: Статьи и материалы. М., 1995. С. 331). 16 ноября 1909 г., как записывал Кузмин, «Гумми без конца толковал с Вяч<еславом> о путешествии...», причем к этому времени «абиссинский» замысел у Иванова уже несколько видоизменился: «Теперь Вяч<еслав> хочет ехать в Нубию и по Нилу...» (Кузмин М. А. Дневник 1908–1915. С. 186). В течение следующих двух-трех недель Иванов колебался, но в конце концов, как известно, все же не поехал. 3 января 1910 г. он сообщил Брюсову: «Чуть-чуть было не уехал с Гумилевым в Африку... но был болен, оцеплен делами и — беден, очень беден деньгами» (Переписка <Брюсова> с Вячеславом Ивановым (1903–1923) / Предисловие и публикация С. С. Гречишкина, Н. В. Котрелева и А. В. Лаврова // Валерий Брюсов. (Лит. наследство. Т. 85). М., 1976. С. 523). Возможно, окончательный отказ Иванова был как-то связан и со смертью И. Ф. Анненского. 2 декабря 1909 г., вернувшись из Киева, Кузмин записал: «Вяч<еслав> болен, Анненский умер на вокзале от разрыва сердца. Как неожиданно!». В день похорон, 4 декабря: «Вяч<еслав> все болен <...> Картолинку получил от Гумилева из Одессы. Жаль все-таки, что он уехал» (Кузмин М. А. Дневник... С. 191, 192). В это время Гумилев подплывал к Константинополю, ничего не зная о смерти своего «Учителя».
73
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.
Неизд 1986 (публ. М. Баскера и Ш. Грэм), Полушин, НП.
Автограф — РГАЛИ. Ф. 5. Оп. 2. Ед. хр. 2.
Дат.: 24 ноября 1909 г. — по датировке Р. Д. Тименчика (НП. С. 56).
Письмо вложено в конверт, адресованный: «Его Высокородию Валентину Иннокентиевичу Анненскому». Штемпеля и марок нет (вручено нарочным).
Стр. 3–4. — Ср. дневниковую запись М. А. Кузмина от 24 ноября 1909 г. о поездке в Царское село: «...Ехали со Зноской; он показывал письмо к Маковскому, <...> которое его будто несколько расстроило. Были Чулков, Мейерхольд, Бородаевский и Потемкин. Женя читал свою вещь, кажется, не очень понравившуюся. Потом ужинали и дивагировали. Коля поехал нас провожать, чтобы делать мне конфиденции, но я был так расстроен Женей, что не был склонен их выслушать...» (Кузмин М. А. Дневник 1908–1915. СПб., 2005. С. 189). Евгений Александрович Зноско-Боровский (о нем см. комментарий к № 78 наст. тома), читал на этом вечере пьесу «Крейсер «Алмаз» (Цусима). Сцены из войны» (вышла отдельной книжкой в 1910 г.). Адресат данного письма, Анненский-Кривич, Кузминым не упоминается, и можно предположить, что он на вечере не присутствовал. «Конфиденции» Гумилева, по всей видимости, касались В. К. Шварсалон (см. о ней комментарий к № 77 наст. тома). Стр. 4–5. — 27 ноября 1909 г. Гумилев выехал из Петербурга в Киев, где вместе с Кузминым, А. Н. Толстым и П. П. Потемкиным выступал на вечере «Остров искусства» 29 ноября 1909 г. После окончания вечера Гумилев пригласил учившуюся тогда на киевских Высших женских курсах А. А. Горенко в гостиницу «Европейскую» пить кофе и получил ее «последнее и окончательное» согласие на брак (подробнее см.: Тименчик Р. Д. «Остров искусства»: Биографическая новелла в документах // Дружба народов. 1989. № 6. С. 244–253; а также: Кузмин М. А. Дневник 1908–1915... С. 190–191, 655–657; Черных В. А. Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой. Ч. 1. М., 1996. С. 32–33). В следующий день, 30 ноября (день кончины И. Ф. Анненского), Гумилев отправился из Киева в Одессу и оттуда на два месяца в Абиссинию.
