66

При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.

Неизд 1986 (публ. М. Баскера и Ш. Грэм), Полушин (без стихов), НП.

Автограф — ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 3. № 474.

Дат.: около 20 мая 1909 г. — по датировке Р. Д. Тименчика (НП. С. 61).

Гумилев с интересом следил за творчеством Максимилиана Александровича Кириенко-Волошина (1877–1932), вероятно, со времени первых своих литературных шагов в качестве «ученика символистов». С Волошиным он мечтал познакомиться в Париже, однако поэты «разминулись» (см. стр. 70–71 № 6 наст. тома и комментарий к ним), причем дважды — через несколько дней после возвращения Гумилева в Россию весной 1908 г. Волошин, в свою очередь, снова уехал в Париж (см.: Купченко В. П. Труды и дни Максимилиана Волошина. Летопись жизни и творчества. 1877–1916. СПб., 2002. С. 204–216). Их личное знакомство, по-видимому, состоялось только по возвращении старшего поэта в Петербург в конце января 1909 г. (Волошин остановился тогда у А. Н. Толстого в той самой квартире на Глазовской ул., 15, которая в скором времени станет адресом редакции журнала «Остров» (см. комментарий к № 69 наст. тома)). До отъезда Волошина в Коктебель (около 12 апреля 1909 г.) Гумилев и Волошин встречались достаточно часто у Толстых, Ремизовых, на лекциях и литературных собраниях, но прежде всего — в связи с подготовительной работой по созданию «Аполлона» (см. комментарии к №№ 56, 62, 63 и № 10 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома). По свидетельству В. А. Пяста, Волошин был одним из трех «мэтров», к которым обратились Гумилев, Толстой и П. П. Потемкин с просьбой «прочесть по циклу лекций на тему о поэзии» в задуманной тогда же «Поэтической академии» (см.: Пяст В. А. Встречи. М., 1997. С. 100). От лекционного курса Волошин отказался, но присутствовал вместе с Гумилевым, Толстым, Е. И. Дмитриевой и др. на третьем заседании «Академии» в начале апреля (см.: Купченко В. П. Указ. соч. С. 220). О завязавшихся дружеских отношениях поэтов свидетельствует и конфиденциальное обращение Волошина к Гумилеву с просьбой стать секундантом в несостоявшейся дуэли с К. Лукьяновичем (см. №№ 11, 12 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» и комментарии к ним). Покидая Петербург, Волошин пригласил своего нового друга погостить летом у него в Коктебеле.

Однако в Крыму, куда Гумилев приехал в конце мая вместе с Е. И. Дмитриевой, которую считал своей невестой, произошел конфликт, предопределивший драматический характер его дальнейших отношений с «хозяином Коктебеля». Оказалось, что Елизавета Ивановна Дмитриева (1887–1928; псевдоним — Черубина де Габриак) ведет «двойной роман» с обоими поэтами. Е. И. Дмитриева была поклонницей и постоянной корреспонденткой Волошина с апреля 1907 г. (см.: Волошин М. А. История моей души. М., 1999. С. 195), но в Коктебеле между ними возникает внезапный «роман»: «То, что девочке казалось чудом, — свершилось. Я узнала, что М<аксимилиан> А<лександрович> любит меня, любит уже давно — к нему я рванулась вся, от него я не скрывала ничего. Он мне грустно сказал: «Выбирай сама. Но если ты уйдешь к Гумилеву, — я буду тебя презирать». <...> Мне все казалось: хочу обоих, зачем выбор! Я попросила Н. С. уехать, не сказав ему ничего. Он считал это за каприз, но уехал, а я до осени (сентября) жила лучшие дни моей жизни» (Черубина де Габриак. Исповедь. М., 1999. С. 273). 5 сентября Волошин и Дмитриева вернулись в Петербург, где оба они продолжали встречаться с Гумилевым, — в редакции новорожденного «Аполлона», на литературных собраниях у Толстого, Вяч. Иванова. Гумилев продолжал ухаживать за Дмитриевой: «Я вернулась совсем закрытая для Н<иколая> С<тепановича>, мучила его, смеялась над ним, а он терпел и все просил меня выйти за него замуж. А я собиралась выйти замуж за Максимилиана Александровича...» (Черубина де Габриак. Исповедь. М., 1999. С. 275). Несмотря на глубокую «конспирацию» в отношениях Волошина и Дмитриевой (обусловленную не только соображениями нравственности, но и затеянной ими мистификацией со стихами «Черубины де Габриак» — см.: Маковский С. К. Портреты современников. Нью-Йорк, 1955. С. 333–358; Волошин М. А. Рассказ о Черубине де Габриак // Памятники культуры. Новые открытия. 1988. М., 1989. С. 41–61; библиография по данной теме: Черубина де Габриак. Исповедь. М., 1999. С. 337), Гумилев, конечно, догадывался о причине такого странного поведения Дмитриевой, и его неприязнь к Волошину росла. 29 сентября Дмитриева писала А. М. Петровой о жизни в Петербурге: «Сперва <Волошину> было очень тяжело: больной, без денег почти что, и в «Аполлоне» большая интрига против него, главным образом Гумилев, который, как сам он сказал, «ненавидит М<акса>». Макс думал уходить из «Аполлона», но потом он очень сошелся с Маковским, который его очень ценит» (цит. по: Купченко В. П. Труды и дни Максимилиана Волошина. Летопись жизни и творчества. 1877–1916. СПб., 2002. С. 229). Впрочем, и Волошин в качестве «счастливого соперника» (хотя и тайного) также не выказывал великодушия. Согласно записям П. Н. Лукницкого, на одном из октябрьских заседаний «аполлоновцев» он «вызвал скандал грубыми выпадами против Гумилева» (Жизнь поэта. С. 94; см. также: Исследования и материалы. С. 538–539).

Неминуемая развязка, приведшая к дуэли Гумилева с Волошиным, наступила из-за того, что Дмитриева «попутно» затеяла третий (!) «параллельный роман» с переводчиком «Аполлона» Иоганнесом фон Гюнтером (последний элегически прокомментировал этот эпизод своей петербургской молодости так: «...Красивой она не была, но весьма своеобразной, и флюид, от нее исходивший, сегодня обозначили бы словом “sexy”» (см.: Жизнь Николая Гумилева. С. 50)). Новый любовник «рассказал тайну Черубины Кузмину, а тот Маковскому» (Ланда М. Миф и судьба // Черубина де Габриак. Исповедь. М., 1999. С. 33). Узнав правду о тайных похождениях «невесты», Гумилев публично оскорбил Дмитриеву («Вы распространяете ложь, будто я собирался на вас жениться. Вы были моей любовницей. На таких не женятся»), — и тут же был вызван Волошиным, который во время собрания сотрудников «Аполлона» в мастерской театрального художника А. Я. Головина нанес бывшему «другу» «оскорбление действием». Событийная «хронология» с этого момента (19 ноября 1909 г.) до дуэли (22 ноября 1909 г.) содержится в письме одного из секундантов, художника А. К. Шервашидзе: «Я поднялся в ателье Головина в момент удара. Волошин, оч<ень> красный, подбежал ко мне <...> и сказал «прошу тебя быть моим секундантом». Тут же мы условились о встрече со Зноско-Боровским, Кузминым и Ал. Толстым. Зноско-Бор<овский> и Кузмин — секунданты Гумилева. Я и Алеша тоже — Волошина. На другой день утром я был у Макса, взял указания. Днем того же дня в ресторане «Albert» собрались секунданты. Пишу Вам оч<ень> откровенно: я был очень напуган, и в моем воображении один из двух обязательно должен быть убит. <...> Результатом наших заседаний было: дуэль на пистолетах, на 25 шагов, стреляют по команде сразу. Командующим был Алексей Толстой.

Рано утром выехали мы с Максом на такси — Толстой и я. Ехать нужно было в Новую Деревню. По дороге нагнали такси противников, они вдруг застряли в грязи, пришлось нам двум (не Максу) и шоферу помогать вытянуть машину и продолжить путь. Приехали на какую-то полянку в роще; полянка покрыта кочками, место болотистое.

А. Толстой начал отмеривать наибольшими шагами 25 шагов, прыгая с кочки на кочку.

Расставили противников. Алеша сдал каждому в руки оружие. Кузмин спрятался (стоя) за дерево. Я тоже перепугался и отошел подальше в сторону. Команда — раз, два, три. Выстрел — один. Волошин: «У меня осечка». Гумилев стоит недвижим, бледный, но явно спокойный. Толстой подбежал к Максу взять у него пистолет, я думаю, что он считал, что дуэль кончена... Гумилев или его секундант предложили продолжать. Макс взвел курок и вдруг сказал, глядя на Гумилева: «Вы отказываетесь от Ваших слов?» Гумилев: «Нет». Макс поднял руку с пистолетом и стал целится, мне показалось довольно долго. Мы ясно услышали звук падения курка, выстрела не последовало. Я вскрикнул: «Алеша, хватай скорее пистолет!» Толстой бросился к Максу, выхватил <...> пистолет <...> и дал выстрел в землю.