Дураком Рудольф не был. По-настоящему тупой человек не сумел бы сделать карьеру следователя и льстивого политикана. За свойственным ему отрицанием стояла не столько реакция рассудка, сколько полное отсутствие морального мужества и парализующая неспособность посмотреть в глаза истине, которую Рудольф находил кошмарной.

Другими словами, он был трусом.

– Стрелковая дисциплина, детектив, – тихо напомнил я, не двигаясь с места. – Я недостаточно близко, чтобы представлять реальную угрозу, и вдобавок сижу на треклятом велосипеде, так что класть палец на спусковой крючок совсем необязательно.

– Заткнись на хрен! – рявкнул он, слегка поежившись на бранном слове. – Руки вверх! Медленно и аккуратно!

Его голос полнился агрессией, и Зимней мантии это не понравилось. Или, наоборот, понравилось сверх всякой меры. Слепой инстинкт подсказывал, что пора рискнуть, броситься к этому голосистому балбесу и свернуть его тощую куриную шею. Но это было бы невежливо.

Поэтому я без резких движений выполнил приказ, хотя торопился и вдобавок кипел от растущего гнева. Адские погремушки! Если мещанская бюрократия иногда и уместна, то явно не этой ночью.

Хотя… Быть может, дело не в бюрократии.

Мы не сомневались, что с некоторых пор Рудольф получает зарплату не только в департаменте полиции Чикаго. Что, если ему велели задержать меня и обездвижить до самого утра?

Или навсегда?

А происшествие с духовзглядом и Брэдли обеспечило ему удобное оправдание.

Пускай Рудольф чей-то прихвостень, но трус есть трус, к тому же напуганный, и, если я выставлю щит или попробую провернуть какой-то из стандартных фокусов, этот парень, недолго думая, спустит курок. И с такого расстояния он не промахнется. В первозданном виде мой костюм, пожалуй, остановил бы пули, ведь портные-фэйри считают пуленепробиваемость важнейшей особенностью своих изделий, но местами кракен порвал одежду на лоскуты. К тому же нельзя исключать, что Рудольф попадет мне в голову или шею, или пуля залетит в рукав, или случится еще какая-нибудь неприятность. А пока я буду ставить защиту, он успеет выстрелить трижды, если не четырежды.

Рискнуть я, конечно, могу. Но на самом деле проблема состояла не в Рудольфе.

Проблема в том, что я окажу открытое сопротивление сотруднику департамента полиции Чикаго, исполняющему должностные обязанности. Как только Рудольф откроет огонь, мне придется, по меньшей мере, разоружить его. Затем дело может принять по-настоящему скверный оборот, причем в мгновение ока, а числиться в розыске мне как-то не хотелось.

Разве что я убью их обоих.

Вокруг было темно. Ни уличных камер, ни надежды на быстрое подкрепление. Игра по старым добрым правилам, как подсказывала Зимняя мантия. Рудольф вконец оборзел. Брэдли, конечно, жаль. Он производит впечатление порядочного парня, но, если рассудить логически, у меня имеется примерно восемь миллионов причин покончить с этой парочкой и заняться обороной города. Может, Рудольф работает на фоморов и пытается обезвредить одного из чикагских тяжеловесов… Ладно, середнячков, но тем не менее. Как знать?

Эти двое не смогут меня остановить, если только Рудольфу не повезет с первым выстрелом, а в реальных условиях такое бывает куда реже, чем кажется.

«Убей», – кровожадно шептал внутренний голос.

На секунду я закрыл глаза. Может, не стоило брать велосипед? По всей видимости, Зимняя мантия реагировала на пропитанный страхом воздух, чуяла, что в городе полно вкуснейшей добычи, уже дрожащей от страха, и голодным зверем рыскала по клетке, которую я выстроил у себя в голове.

«Нет, – ответил я внутреннему голосу. – Решать проблемы, убивая всех подряд, не так просто, как кажется. Чтобы выжить, надо вести себя скромнее».

Я не стал утруждать себя спорами насчет «хорошо» и «плохо». Такие концепции недоступны пониманию магического конструкта.

При условии, что я беседовал с Зимней мантией, а не… Ну, вы поняли. Сам с собой. Упс…

Не опуская рук, я открыл глаза:

– Рудольф, дружище, сейчас самое неподходящее время…

– Заткнись! – крикнул он. – Еще одно слово – и я буду стрелять!

Я стиснул зубы и приготовил щит. Проклятье! Если этот болван откроет огонь, придется рискнуть, поднять защитный барьер и дать деру. Брэдли с Рудольфом бросятся вдогонку, но скоро непременно отстанут. Черт! Чтобы выставить защиту, потребуется где-то около секунды. Я решил, что метнусь в другую сторону, чтобы велосипед остался между мной и полицейскими. В темноте Рудольф провозится пару секунд, прежде чем засечет меня и прицелится. Быть может, я успею поднять щит еще до первого выстрела.

В тени что-то мелькнуло. Почти незаметно.

За спиной у Рудольфа я увидел сияющие огоньки. Одна, две, три, четыре пары глаз приближались к нам в ночи, двигаясь над самой землей и периодически исчезая там, где потемнее.

Затем раздался хор гортанных волчьих рыков, внезапно и со всех сторон.

Глаза Рудольфа сделались совершенно круглыми. Он нервно дернулся вбок, взгляд его метался влево-вправо.

– Что это было?

Я замычал, не открывая рта, не двигая подбородком и покачивая поднятыми руками. Наконец выговорил:

– Масленку мне, масленку!

– Проклятье, Дрезден! – взвизгнул Рудольф. – Отвечай!

– Это волки, Руди, – сказал я. – Самые обыкновенные лесные волки. Они находились неподалеку, и они мои друзья.

Рычание сделалось громче. Уилл и Альфы знакомы с уличной жизнью не понаслышке. Они умеют выживать, сражаться, побеждать и при необходимости наводить страх на окружающих.

Вы когда-нибудь слышали рык разгневанных волков? Не сказал бы, что этот звук способствует релаксации.

– Видал, как волк разбирается с бычьими мослами? – спросил я. – Впечатляющее зрелище. А по сравнению с ними человеческие кости все равно что жареная кукуруза.

– В центре Чикаго не бывает никаких волков! – возопил Рудольф, надежно отгородившийся от реальности. – Это все твои фокусы!

– Строго говоря, ты прав, – ответил я. – Это не волки, а оборотни. Но насчет фокусов ты погорячился.

Рудольф издал пронзительный писк. Так скрипят замерзшие дверные петли.

Откуда-то снизу донесся стон:

– Иисус, Мария и Иосиф! Рудольф, придурок, что ты творишь?

Рудольф тут же перевел взгляд на Брэдли.

Именно такого момента я и ждал. Я направил волю в защитный браслет на левом запястье, поднял руку повыше и прошептал:

– Defendarius.

Когда Рудольф снова взглянул на меня, между нами мерцала светопрозрачная полусфера. Щит искажал образы, и Рудольф теперь выглядел не таким рослым и поджарым. Пистолет у него в руке задрожал, но каким-то чудом не выстрелил.

– Черт возьми, что тут происходит? – проблеял Рудольф.

Брэдли поднялся на ноги. Вид у него был ошарашенный и весьма недовольный. Первым делом Брэдли с тревожным любопытством уставился на мой щит и легонько потряс головой. Затем повернулся к Рудольфу, осторожно положил руку ему на предплечье и надавил, заставляя опустить пистолет.

– Какого хрена? – Рудольф попытался стряхнуть его ладонь.

– Такого, что твоя жалкая карьера висит на волоске. – Брэдли надавил чуть сильнее.

Этот кубический парень был сильнее полудюжины Рудольфов. После недолгого сопротивления усатый щеголь сдался и опустил пистолет.

Посмотрев на меня, Брэдли обратил взгляд во тьму, где не прекращались порыкивания.

– Отзови их, Дрезден.

Я взглянул на Брэдли и крикнул:

– Ладно, ребята, спасибо! Похоже, у нас наладился диалог.

Рычание стихло. Наступила тишина. Я не сомневался, что Альфы отступили, да и заметил их только потому, что они сами захотели показаться.

Как я и говорил, хорошие ребята. А в образе волков еще лучше.

– Убери пушку, – велел Брэдли. – Прямо сейчас.

Рудольф бросил на него свирепый взгляд, но послушался. Я опустил левую руку и расслабился, позволив щиту померкнуть, и мы остались в сумраке, где виднелись только силуэты, пока наши глаза не привыкли к новому освещению.