На Олимпе творилась какая-то суматоха, и Персефона в поисках Деметры случайно столкнулась с Афродитой. Наименее желанная встреча из тех, которые только можно было представить. Они ненавидели друг друга с тех самых пор, как бедного Адониса – их свет, их самое яркое солнце – убил на охоте Арес, обратившись в вепря. Афродита винила Персефону – она всерьёз считала, что та из ревности рассказала о новой и очень искренней привязанности Афродиты к Адонису. Но Персефона никогда не говорила с Аресом даже по менее значительным поводам и точно не ревновала. Афродита сама отдала его на воспитание, и он стал сыном, которого у Персефоны не было, человеком, скрашивающим её одиночество в дни, когда любимый супруг не мог находиться рядом. Будь у неё любовный интерес к Адонису, Аид расправился бы с ним в ту же минуту – она понимала это так же ясно, как и то, что ни она сама, ни Афродита в смерти Адониса виноваты не были. Кто-то другой, желая отомстить им обоим сразу, призвал Ареса и лишил Персефону названного сына, а Афродиту – единственной настоящей любви.

– Я ищу Деметру, ты её не видела? – Персефона начала с прямого вопроса, не желая задерживаться рядом с Афродитой дольше положенного.

Афродита смерила её взглядом. На самом деле, с тех пор как погиб Адонис, они ещё не встречались в личном разговоре, всегда избегали друг друга и старались не появляться в одном и том же месте одновременно. Персефона была наслышана о заявлениях Афродиты на её счёт и не питала надежд на примирение.

– Выползла из своей пещеры, змея? – Афродита усмехнулась. – В Подземном царстве, наверное, уже не хватает места для твоего раздутого самомнения?

Персефона стояла, расправив плечи. Она не уступала Афродите ни в чём, но и не метила в самые красивые богини – ей было достаточно, что Аид считает её самой красивой.

– Ой, – она наигранно приложила пальцы к губам, – а разве не тебе я отсыпала большую часть этого самомнения, когда ты отправила несчастную Психею ко мне?

Афродита изменилась в лице. Она всегда злилась, когда её желание кого-то унизить работало против неё. Сегодня ситуация осложнилась тем, что перед ней был не просто кто-то, а та, кого она больше всех ненавидела.

– Я тебя… – прошипела Афродита, неожиданно для Персефоны, потянувшись к её лицу. – Смотри мне в глаза!

Персефона спокойно ушла от прикосновения, сделав шаг назад. Она находилась в числе тех богинь, которые умели сражаться, но предпочитали не делать этого без крайней нужды. С Афродитой такой нужды не было. Персефона и без того знала её слабые места: она изогнула уголок губ и взмахнула длинными ресницами, встречая гневный взгляд Афродиты. Какое же злорадное наслаждение испытала Персефона, заметив, как гнев сменяется удивлением, неверием, страхом, пониманием и принятием. Богиня Любви и Красоты, страстная и открытая, дерзкая и отчаянная менялась, стоило ей только увидеть проявление настоящей любви – она отшатнулась, словно глубины глаз Персефоны обожгли её.

– Так это не выдумки? Ты влюблена? – это прозвучало так, будто Афродита сделала какое-то значительное для мира открытие. – Ты влюблена столько веков? Я не верю… Кто в состоянии полюбить его так сильно? Как такое может быть?

– Ты мне скажи, знаток любовных дел, – ответила Персефона, стараясь не выдавать своего ликования.

– Так вот о чём говорили Мойры… я никогда такого не видела…

Персефона небрежно взмахнула рукой.

– Ну да, где уж тут… На Олимпе все так непостоянны, – она обвела взглядом аллею земляничных деревьев, в которой они стояли, и снова посмотрела на Афродиту. – Только ты лжёшь! Есть ещё одна битва, в которой ты проиграла, и ты предпочитаешь не замечать оставшейся после неё любви, потому что завидуешь. Потому что сама никогда так любить не сможешь!

– О чём ты?

– Тебе напомнить ещё раз? – Персефона склонила голову. – Психея. Смертная, взошедшая на Олимп, супруга твоего сына. Их любовь достойна быть увековеченный в статуях и храмах в мире смертных.

Афродита испытывала сразу множество чувств – она злилась и удивлялась, была тронута и разочарована, напугана и счастлива, как любая богиня, нашедшая истинное воплощение своей силы. Она не справилась с эмоциями и, в конце концов, воскликнула.

– А я тебе скажу, почему я никогда не смогу полюбить ТАК! – в глазах Афродиты появились слёзы. – Потому что из-за тебя я потеряла свою любовь. Ты убила его!

Персефона покачала головой.

– Я бы не убила того, кого считала своим сыном. Арес сделал это. Мы обе знаем, что, кто бы ни стоял за богом Войны, Адонис умер от его рук… – она с сочувствием посмотрела на неё и добавила. – Века ненависти впустую, да? Как жаль, что у богини Любви ненавидеть получается лучше.

– Замолчи! – Афродита смахнула слёзы. – Нет нужды напоминать мне об этом. Ты искала мать? Она в чертогах Зевса, оставь меня, – она посмотрела вслед Персефоне, когда та, молча пожав плечами, ушла, и тихо добавила, – не забывай, что любовь никогда не бывает полностью взаимна, и проигрывает всегда тот, кто любит сильнее.

Персефона услышала её. Она стойко держала лицо, и всё-таки её беспокойство усилилось, а желание вернуться к Аиду увеличилось во сто крат.

На удивление, Деметра была в хорошем расположении духа и, не задумываясь, отпустила дочь раньше времени. Она обняла её на прощание и пожелала удачи, чего не случалось со времён вечной весны. Персефона обрадовалась – наконец-то, мать поняла и приняла её чувства, что непременно влекло за собой и принятие её брака. Больше никаких ссор, только мир, покой и семейный уют. Вдохновлённая этим, Персефона поспешила вернуться к супругу.

Царство Теней накрывал защитный божественный купол, из-за чего всем, кто хотел встретиться с Владыкой или с другими обитателями безжизненных мрачных равнин, приходилось сначала пройти через Врата царства, и только добравшись по тропе до Стикса, перемещаться дальше. Эффект защиты работал в обе стороны, поэтому даже Владыка Аид не мог мгновенно перенестись из своего дворца в чертоги Зевса на Олимп или в подводный дворец Посейдона, без промежуточной остановки у Врат.

Персефона спешила.

Забыв погладить Цербера, она пробежала по тропе, сменяя весенний цветущий наряд на тёмное платье царицы, а венок в волосах на корону, украшенную драгоценными камнями, и, растворившись в воздухе золотистым сиянием, мгновенно появилась в придворцовых садах.

Её не ждали. Это было и неудивительно, ведь она явилась за половину луны от назначенного срока. С нетерпением Персефона вошла во дворец и стала открывать все двери в поисках супруга, каждый раз представляя его удивлённое и счастливое лицо, и каждый раз натыкалась на бескрайнюю пустоту комнат. Тишина казалась подозрительной, а отсутствие прислуги – зловещим предзнаменованием. Персефона добралась до тронного зала и прошла через него в сад, где в последнее время часто заставала Аида в одиночестве. И правда, где ещё ему было скучать по ней, если не в этом месте? Персефона взволнованно улыбнулась и открыла дверь.

Первым, что она услышала, был счастливый смех её супруга, а затем тихий женский голос, что-то игриво щебечущий. Затаив дыхание, ещё не желая ничему верить, Персефона тихо пошла на голоса – ветви деревьев расступились перед ней, открывая взору их любимый уголок для бесед и отдыха. Там на зелёной траве у высокого клёна сидел Аид – он приобнимал лесную нимфу в вызывающе откровенном платье, а она шептала ему что-то на ухо, изредка касаясь носом его щеки. В какой-то момент он повернулся к ней, и их губы встретились…

Персефона пошатнулась и схватилась за веточку дерева – та хрустнула, но не выдала её присутствия. Сердце замерло и словно перестало биться, мир поплыл перед глазами, а дыхание стало неровным, рваным. Персефона сглотнула ком, подступивший к горлу – ей не следовало поддаваться панике, она не могла позволить себе ни слёз, ни отчаяния – царицам не пристало идти на поводу эмоций. Персефона отвернулась, но взгляд так и приковывало к этим двоим, к её супругу, который целовал нимфу… так, как целовал только её. Её одну. Девушка рядом с ним казалась столь подходящей ему и этому месту, что Персефона не могла не признать в ней себя саму. Страшнее осознания измены, страшнее невзаимной любви было знание, что тебя можно заменить, что не бывает мест, которые после тебя не сможет занять кто-то другой.