– А почему нас должны схватить? – наконец выдавил Воесил. – Мы и не такие дома брали. К тому же что еще остается? Просто уйти?
– Именно.
– Ха! – пораженно выдохнул Воесил. – Ты что, привык жрать кашу из желудей? Жевать помои, жить как паршивая псина, что пнули на мороз? Скоро лето, а там опять зима. Нам надо готовить запасы по пути до зимовника, а отказываться от такой добычи… Ну, есть что сказать, Рун? Есть что предложить получше?
Яролик выпучил глаза, будто не веря в происходящее. Еще немного, и он разразился бы настоящей тирадой, обличающей неверие Руна, дурная доля которого передалась всей шайке. К счастью, тот просто безучастно пожал плечами.
– Ясно. Как я и думал. Значит, делаем как всегда. Расступитесь, сейчас нарисую. Ратибор и я перелезаем через стену. Идем до вот этих зарослей. Даем знак, Млад замыкает. Вот тут хорошая низинка, ползем до башенки. Там, знаете, у дома пристройка, но никто не смотрит с нее. Отсюда вон туда, перебежками. Ратибор, сможешь вскрыть замок? Не забыл еще? Добро. Рун, ты ждешь вот на этой стороне. Млад будет таскать мешки и перекидывать, вот тут или вот тут. Усек? Ты, Яролик, еще раз обратись к богам. Сделай все, чтобы завтра они были на нашей стороне. Если надо, возьми последнее из котомок, но завоюй их благодушие. Все за? Тогда делаем. И помните, никакой крови! Не хватало, чтобы за нами гончие бумаги были. Вовек не откупимся.
Глава 2
Петар неловко вылез из стога сена. Потянулся, глухо застонал, сделал несколько резких движений. Захрустели кости, щелкнули суставы. Прошлогодний сноп был весь покрыт снегом, из его норы разило прелой гнильцой, но это все же было лучше, чем получить палкой за сон на посту.
Он порылся немного в траве, нащупал дубинку. Вмерзший монолитный ком не хотел отдавать толстый плащ, лежанку Петара, но тот вырвал его и старательно отряхнул. Единственный скарб, что остался от прославленного отца, и так уже растерял всякий лоск, и теперь годился лишь на одеяло в убогой норе. Прослужит еще пару лет, подумалось ему. Пальцы нащупали новые дыры – видимо, часть плаща все же не пожелала возвращаться к хозяину. Петар пожал плечами и оглянулся на стремительно сереющие очертания господских полатей.
Вечер уж давно перевалил за половину, солнце догорало на западе. Он мельком глянул на тусклую полоску на противоположной стороне и побрел к воротам. Путь лежал через все поле, Петар часто оступался и падал на наледи, но продолжал упрямо пыхтеть. В голове вертелось неприятное ощущение грядущего горя, мысли занимали воспоминания о семье. Жену, как и детей, Петару содержать не посчастливилось, а родители давно уже улетели за птицами, померев от мирной старости. Дом однажды случайно сгорел, и Петару не осталось ничего, кроме ветхого плаща и советов с наказами. Его отец был прославленным воином, и сыну оставалось пойти по его стопам на службу к владыке. Но, не отмеченный ни одним из талантов предка, он так и остался дворовым охранником.
Впрочем, он не очень жалел о своей доле. Боги велели нести бремя с достоинством, без всякого сожаления, хотя и божественные заветы мало волновали Петара – как и все дети, рожденные вдали от сени милости богов, он лишь изредка смотрел на тонкую белесую полоску света, иногда угадывая в ней розовый цвет.
Начальник дозора, молодой сотник, уже издали вопил на опоздавшего увальня. Петар прибавил шагу, но стал чаще падать и обдирать руки. Кажется, все дворовые собрались у самых ворот. От света факелов чудилось, что весь двор полыхает.
Ночную тишину прервал резкий гогот толпы. Петар вновь упал, запыхавшийся, красный как рак, со сбитой шапкой. К самым ногам сотника. Кто-то свистнул, остальные дико заржали, тыча пальцами. Двое или трое тоже упали, но уже от хохота, прикрывая рассвирепевшие от хохота лица.
Петар не произнес ни слова. Лишь со свистом втянул воздух.
– Расходимся, – изрек он, когда смех наконец отгремел. – Все на старых местах. Петар, кроме тебя. Ты сегодня дежуришь у свиней. Может, хоть они тебя научат, раз я так и не смог. Как закончишь разгребать дерьмо, уходишь в патруль под стеной. Утром здесь же, как обычно. И не смейте спать!
Когда все набрали свежих факелов про запас и понемногу разошлись, сотник крепко схватил его выше локтя и тихо, но четко произнес:
– Ты должен служить своему господину. И в жизни, и в смерти. Не забывай об этом, олух. Твой папаша наверняка не может упокоиться из-за такой бестолочи в роду. Погляди, что ты сделал с его имуществом! Рванье! Позор! Собери силы в кулак и стань мужчиной. Если не сможешь, то, когда господин вернется, я спрошу его еще раз. Не будет же он вечно жалеть тебя, пусть и в память о подвигах отца. А теперь шагай.
Самое приятное в ночной работе – это тишина. Даже не тишина природы, а тот покой, который вынуждает всякого человека вести себя гораздо тише обычного. Некоторые говорят, что ночью можно творить только темные и злые дела, потому что в темноте скрываются одни убийцы и чудовища из легенд. Говорят также, что ночью можно увидеть призраков и даже поговорить с ними, однако это тоже обернется несчастьем для человека. Впрочем, в ночи найдется место и для обычных дел.
Петар смахнул пот со лба и с силой вогнал лопату в кучу навоза. Копать было тяжело, оставшийся с зимы холод крепко сковал дерьмо, – будто пытаешься выкопать яму в лесу, постоянно натыкаясь на переплетение корней. И никак ни подкопать, ни исхитриться. Остается колоть и кромсать лопатой корни деревьев, пока не доберешься до нормальной земли.
Иногда мимо хлева проплывал огненный шар факела. Лицо дворового стража перекрывало ревущее пламя, тени плясали по уголкам сарая, и на мгновенье Петару казалось, что товарищ вот-вот зайдет внутрь, чтобы предложить помощь. Но тот замирал ненадолго, поднимая факел повыше, чтобы разогнать темноту по кустам, и уходил дальше.
Лопата в очередной раз врезалась в камень. Кажется, погнулась.
Петар вдруг ощутил злость и отбросил бесполезный инструмент. Отряхнул руки, вытащил из-за пояса дубинку. Увесистое орудие усмирения любого пьяницы, почти бесполезное против сколько-нибудь серьезного противника. Все мечи забрал с собой тиун: в походе железо гораздо важнее, чем здесь, на родной земле. А топор Петару почему-то не доверили.
От этого в очередной раз на душе стало еще паршивей. Слова сотника, его ровесника, но уже гордого командира, звенели в ушах. Обида прокралась в самое сердце, темные мысли зашевелились между ушей.
Петар пинком выбил дверь.
На улице было тихо, спокойно и почему-то страшно. Все огни мерцали вдали, патрульные, как и всегда, к середине ночи прекратили обходить весь забор. И пуще всего сторонились свинарника, хоть и опустевшего и промерзшего насквозь. Сотник сейчас, должно быть, где-то в сторожке у ворот, дрыхнет в тепле и уюте.
И совсем один.
Петар поудобнее перехватил дубину и пошел к воротам.
– А ты еще что за хрен?
Петар инстинктивно обернулся. Раздался свист.
Петар упал на спину. Все смешалось. Он схватился за горло. Меж пальцев хлынуло, как из фонтана.
– Ты посмотри, – звонко произнес Млад, склонившись над судорожно булькающим мертвецом. – Цепкий, еще борется.
– Стрелу потом не забудь, малой, – отозвался Рун, недоверчиво озираясь по сторонам. Напружиненный, сгорбившийся, с новой стрелой на тетиве. – Ну что там он, отмучился?
– Да, – завороженно сказал Млад, с интересом заглядывая в стекленеющие глаза. Мерцания звезд едва хватало, чтобы увидеть водоворот блестящих в их глубине воспоминаний. Когда скрюченные, перепачканные пальцы обмякли, он дернул древко. – Ай, черт. Обломилась. Слушай, может, зря мы так? Воесил будет не рад. Он точно говорил, без крови делаем. Как всегда.
Рун глухо хмыкнул. Разногласия с главой шайки его явно не беспокоили, как и само убийство. Убедившись, что пятнышки дрожащего света так и продолжают держаться подальше от их стороны стены, Рун немного успокоился и заткнул стрелу за пояс. Млад завороженно смотрел на старшего товарища, подмечая каждое движение темного силуэта. Тот склонился над телом совсем рядом и вдруг начал шарить по карманам мертвеца.