— Я сегодня на мельнице. Евклид пришёл и сказал, что у нас гости, я почти сразу пошёл к тебе, — сказал Старший.

Старший осмотрел всех присутствующих и остановился взглядом на Григории. Было видно, как смягчается его лицо. Суровый взгляд сменяется улыбкой, а глаза слегка покраснев начинают моргать все быстрее. Не произнеся ни слова, слегка врезавшись в угол стола, Григорий подошёл к Старшему и крепко обнял его. Старший стоял, оцепенев, пока слёзы не потекли градом:

— Как тебе это удалось? — сквозь слёзы сказал Старший Григорию.

— Всё над чем ты работал, удалось не только сохранить, но и улучшить, — не отпуская Старшего говорил Григорий, — расскажи лучше, как ты здесь оказался, я был уверен, что тебя уже нет в живых.

— Как видишь, я жив и здоров, хоть и частично, — улыбнувшись, Старший показал культю, — если ты не против, Гриш, пойдём со мной и я тебе кое-что покажу.

Григорий повернулся к нам в поисках одобрения. На его лице я впервые увидела завтрашний день. Я даже и не задумывалась, что человек, у которого есть желание встретить завтра, может показать это одним лишь только взглядом. Отец кивнул им с одобрением, и Старший с Григорием вышли из дома. Отец и Фат Ил Ти пересели на диван рядом со мной.

— Дорогая моя, — тихо и ласково сказал папа, — Я понимаю, что у тебя миллион вопросов и прежде, чем ты начнёшь их задавать, я бы хотел тебя предупредить, что далеко не всё мне известно. Но если я что-то знаю, я непременно с тобой всем поделюсь.

— Я, признаться, сейчас озадачена только одним вопросом, — начала я, — реально ли это, вот буквально всё это? С тех пор как в том номере появился Григорий, вытащил меня оттуда, увёз, спасая от… от… каких-то мутных ребят.

— Прости меня, моё сокровище, — на лице отца проступили следы тревоги и печали, — я и не предполагал, что всё может обернуться таким образом.

— Пап, — ободряюще протянула я, — я понимаю, что бесполезно тебя утешать, но в том, что происходило со мной, твоей вины нет.

— Ты просто не представляешь, Сонь, я слепо рыл недра науки, как гном копал всё глубже и глубже, не понимая, что рисковал всем: тобой, собой, человечеством.

— Не ты себя таким сделал. И нет в том твоей вины. Тяга к знаниям и к разгадкам тайн, в том числе и тайнам вселенной — это божий замысел, ему и отвечать.

— А вот здесь я с тобой согласен, — улыбнулся отец, — то что нас создали, и создали для того, чтобы копать — несомненно.

— Ты уверовал? — улыбнулась я.

— Увидел своими глазами.

— Я очень рада тебя видеть, Папа, вот безумно рада, — сказала я, обнимая в сотый раз папу.

— И я очень рада тебя видеть, Антон, — сказала Фат Ил Ти.

— И я безумно рад, — прослезился Папа, — Вам, возможно, покажется странным то, что я расскажу далее, но всё, что случилось — так было не всегда.

Весь вечер отец рассказывал нам одну историю за другой. После всего, что довелось пережить мне, многие вещи уже не казались такими фантастическими. Но все рассказы про вселенные и поток не укладывались голове. Папа очень подробно рассказал про ту концепцию потока, с какой он познакомился, как только прибыл на эту планету. Нужно было видеть его воодушевление, когда он начал рассказывать про то, что он изменил в этой концепции, какую теорию перевернул с ног на голову.

— Всего лишь маленькая особенность процесса в потоке, причём не самого важного, помогла сначала направить поток в любом направлении, а затем и вовсе управлять им локально, — сказал Папа, явно гордый собой.

— Я всё равно ничего не пойму так с ходу, — сказала я и добавила, — Насколько я понимаю, аналогий с чем-то более знакомым ты привести не сможешь?

— Всё, в буквальном смысле всё, вокруг нас это одна сплошная аналогия, — отец задумался, — но поток настолько фундаментален, что его нельзя сравнить с потоком воды или каких-либо частиц. Уровней измерения в потоке настолько много, что этому можно было бы посвятить целый раздел математики.

— Так и в чём была особенность, как ты говоришь, процесса?

По окнам начинал постукивать лёгкий дождь, и веки тяжелели с каждой минутой. Отец пододвинул табурет и сел напротив нас. Он попросил нас слушать внимательно, так как боялся, что во время рассказа, может запутаться сам, и начал: — Представь, что ты смотришь кино, старое плёночное, у тебя нет доступа к киноаппаратной и тем более к проектору. Всё, что ты можешь — это смотреть фильм, сидя в своём кресле, а также выбирать, какой фильм посмотреть следующим. Но тебе очень захотелось перемотать фильм, который уже идёт, на начало. И вот что мы имеем: есть ты, есть твёе место в зале, есть энное количество зрителей (которые смотрят фильм вместе с тобой и не дадут тебе его перемотать, всячески препятствуя тебе в этом). Помимо этого, твой кинозал закрыт, и не просто на замок, он изолирован стеной без дверей и каких-либо проходов. Есть также экран, который показывает объёмное и осязаемое кино, и ты вынужден смотреть на этот экран и только. Плюс ко всему есть проектор (который был уже упомянут), он находится не просто в соседнем помещении, он находится в таком помещении, которого, на твой взгляд, не существует. Ты никак не можешь представить себя в этом помещении, но само оно представляется тебе с точки зрения процессов и устройств. Ты без проблем представляешь себе проектор, в который заряжена плёнка, а на плёнке есть кадры, и кадры движутся один за другим. Ты, выбирая следующий фильм, меняешь и киноаппаратную, и кинопроектор, и в придачу киномеханика. Так как каждая киноаппаратная, кинопроектор и киномеханик могут показывать только тот фильм, который заложен в них, и это правило не изменить, да в этом и нет смысла, ведь чтобы вы не поменяли в любом фильме, уже есть такой другой фильм, а два одинаковых фильма существовать не могут, и нет в этом ограничения как такового, есть просто отсутствие смысла это делать.

И вот имея весь этот набор правил, ты пробуешь перемотать фильм на начало. Ты вместе со всеми, кто смотрит фильм, ищешь пути для реализации этого мероприятия. Думаешь о том, как бы взять штурмом киноаппаратную, сперва ищешь её, потом находишь, но не можешь в ней существовать, далее ты находишь способ создавать конструкты, которые могут существовать в киноаппаратной, но ввиду своей простоты (которая необходима для того, чтобы существовать там) эти конструкты не могут сделать ничего, кроме того, что дать тебе представление о том, что из себя представляет киноаппаратная и процессы, протекающие в ней.

Потерпев фиаско с конструктами, ты предпринимаешь попытки создать собственную киноаппаратную и натыкаешься на процессы киноаппарата, который бы смог показывать не просто нужный фильм, но и мог перематывать его в нужном направлении. Любая попытка создать такую киноаппаратную, приводит к тому, что ты находишь, что такая киноаппаратная уже существует. А создать ещё одну попросту не получается из-за запрета, да и смысла в этом нет никакого. Ты-то по-прежнему в зале и смотришь фильм, который идёт. А тот, что ты создашь, в лучшем случае был бы показан в пустом зале.

Вот как и всегда, любой мало-мальски ра́звитый разум ищет способ что-то поломать, чтобы подчинить. И пусть не всегда есть очевидное решение для управления, а порой такого решения может и не быть. Но в случае с потоком, нам удалось управлять им, сперва получилось обратить его движения вспять, а после и вовсе разрезать его и соединить между собой разные его части. И решение было найдено в энергии сил взаимодействия, которые удерживают между собой и создают связь между частями потока. Именно здесь вселенная и её правила оставили инструментарий для управления потоком; лазейка-то была или полноценный функционал, для нас так и осталось загадкой.

Это не очевидно, но мы управляем потоком в каждый момент времени. Грубо говоря, мы выбираем что будет дальше. И в тот момент запускаются механизмы потока, которые непосредственно управляют им, и это нарушает его естественный ход. Это может происходить миллиарды раз в нашу секунду, потому-то мы и не замечаем этого управления. Когда чего-то очень много, легко упустить это из виду, приняв это за естественность и натуральность.