Как это я охарактеризовал Бетесде своё приобретение? «Ребята бойкие, проворные и сообразительные. Они внесут в наш дом новую жизнь». Тогда я ещё не подозревал, что новая жизнь уже внесена в наш дом – стараниями Дианы и Давуса. И не сомневался, что если уж Бетесда сумела вымуштровать охранников Помпея, то с двумя мальчишками она справится без особого труда.
Теперь я уже не был так в этом уверен.
Давус наконец-то перестал нервничать и заметно приободрился. Присутствие мальчиков явно придало ему уверенности: не стану же я убивать его на глазах у детей.
Ближе к вечеру мы вернулись в Бовиллы, не ища ничего, кроме сытной трапезы и достаточно чистого места для сна. Я рассчитывал лечь спать пораньше, чтобы завтра выехать с рассветом.
Сперва мне показалось, что хозяйка сильно похудела и умудрилась каким-то образом изменить цвет волос; но потом я понял, что это просто другая женщина. Похожая на ту, что встречала нас в прошлый раз, но моложе и миловиднее. Она бы даже была красивой, если бы не выглядела такой измученной. Я сказал ей, что мы хотим переночевать.
- А, ранние гости. – Она слабо улыбнулась. – Вам повезло; вы приехали первые. Так что можете выбирать.
- А что, богатый выбор?
- Вообще-то не особенно. У нас только одна комната для постояльцев. Но некоторые предпочитают спать у стены, а некоторые – наоборот, ближе к окнам и двери. Пойдёмте, я вам покажу комнату, а потом вы сможете взять свои вещи и поставить на занятые кровати.
Мы последовали за ней наверх. Верхний этаж оказался именно таким, каким я себе и представлял: одна большая комната с несколькими маленькими оконцами и койками.
- Отлично, - сказал я. – Давус, отведи с ребятами лошадей в конюшню, присмотри, чтобы им задали корм.
Давус тяжело затопал вниз; Мопс и Андрокл, проскользнув мимо него, наперегонки промчались по ступенькам. Женщина проводила их долгим взглядом.
- Мальчишки, - грустно улыбнулась она. – У меня у самой сын, но он ещё совсем маленький. Вы тут устраивайтесь, а я пока…
- Ты, верно, отсюда тогда смотрела, - сказал я, шагнув к окну с открытыми ставнями и выглянув наружу.
- Когда – тогда?
- Потом, когда всё кончилось, и ты решилась вылезти из-под кучи одеял. Твоя сестра рассказала мне, что ты выглянула в окно и увидела, что никого уже нет, кроме сенатора Тедия – он, должно быть, как раз подъехал в своих носилках. – Я смотрел в окно, представляя себя, что она тогда видела: убитых и лужи крови, носилки и свиту, и Секста Тедия с дочерью, стоящих над мёртвым Клодием.
- Кто ты? – Голос её дрожал.
- Меня зовут Гордиан. Я побывал здесь в феврале по поручению Фульвии, вдовы Клодия, и разговаривал с твоей сестрой. Она рассказала мне то, что узнала от тебя – про сражение между Клодием и Милоном. Ты ведь вдова здешнего хозяина?
- Да. Сестра мне говорила про тебя, - сказала она уже спокойнее. – И про того красивого юношу, твоего телохранителя. Это ведь он с тобой?
- Да. – Я невольно улыбнулся. - Я помню, он пришёлся ей по сердцу. Похоже, не ей одной.
- А кому ещё?
- Это я так, не обращай внимания. А ты на самом деле уехала тогда в Регий к тёте?
Она бросила на меня быстрый взгляд.
- Нет. Но мы решили всем говорить, что я уехала. На всякий случай.
- Значит, твоя сестра говорила неправду, когда сказала, что я не смогу с тобой поговорить.
- Я долго не могла прийти в себя. Моя сестра хотела уберечь меня от лишних потрясений. Если она сказала тебе, что ты не можешь со мной поговорить, она сказала правду.
- Я хотел спросить тебя, что ты тогда видела…
- Многие хотели. Моя сестра всем говорила, что я уехала. Она сама не боялась выступить на суде – кто-то же должен вывести Милона на чистую воду, сказала она. Но меня она защищала, как могла.
- Но суд закончен, и ты снова здесь. Так сказать, вернулась. Из Регия.
- Да. Вернулась. – Вдова снова слабо улыбнулась. – Хорошо снова быть здесь. Снова работать. Мне всегда это нравилось. Прежде мы с Марком…
- А в тот день…
Она покачала головой.
- Я всё ещё не могу об этом говорить.
- Совсем не можешь?
Она ухватилась за перила и несколько раз судорожно вдохнула.
- Я никогда об этом не говорю. Только один раз – когда рассказала всё своей сестре. Больше никогда ни она, ни я об этом не говорили. Просто не можем.
- Понимаю, - отозвался я и про себя отметил, что её старшая сестра была совершенно права: вдова просто не смогла бы выступить свидетельницей. Даже сейчас она вся дрожала. О том, чтобы она свидетельствовала в разгорячённой атмосфере суда, когда у самого Цицерона язык одеревенел, не могло быть и речи.
Она глянула вниз.
- Даже сейчас, когда мне приходится спускаться по лестнице, я всякий раз боюсь найти его внизу, как тогда.
- Твоего мужа?
- Да. Лежащего в крови…
- Тебе помочь сойти вниз?
- Не сейчас. Я пока не хочу спускаться.
- Сходить за твоей сестрой или её мужем?
- Нет! – Это прозвучало с внезапной яростью. – Думаю, они сыты мною по горло. А уж меня от них просто тошнит. Как они быстренько перебрались сюда, всё забрали в свои руки – о, конечно, ради моего малыша, чтобы сохранить для него харчевню, чтобы она не пришла в упадок, пока он подрастёт. А пока что они здесь всем распоряжаются, как будто всё это принадлежит им, а Марка никогда не было. Они даже имени его никогда не произносят, чтобы не огорчать меня. О, если бы только всё могло стать как раньше! Будь прокляты и Клодий, и Милон! Будь прокляты боги!
Я думал, она расплачется, но глаза её оставались сухими. Она выпрямилась и перевела дыхание.
- Что ты хочешь знать?
- А ты можешь говорить об этом?
- Спроси меня и увидишь.
Я выглянул в окно. Давус и мальчики уже успели отвести лошадей в конюшню и теперь все трое с хохотом гоняли кожаный мяч. Давус смеялся, как мальчишка. Интересно, что за отец из него получится?
Я оторвал взгляд от окна и обернулся к вдове. Собственно, что мне ещё требовалось узнать? Все детали легли на место, все события того дня были полностью восстановлены, задокументированы должным образом и представлены на рассмотрение суда. Суд вник в обстоятельства дела и вынес своё решение; показания вдовы даже не понадобились. Вроде бы ни к чему ворошить прошлое; и всё же…
- Что ты увидела, когда решилась выглянуть в окно?
Она опустила глаза.
- Мёртвых. Кровь. Сенатора с дочерью. Их свиту. Их носилки.
- А Евдама и Биррию? Других людей Милона?
- Их я не видела. Они все куда-то подевались. Не знаю, куда.
- Ну, да; они гонялись по лесу за человеком по имени Филемон и его друзьями, которых угораздило как раз тогда заявиться в Бовиллы и угодить в гущу событий.
- В самом деле? Я об этом не слыхала.
- Сестра не рассказала тебе? Филемон тоже давал показания в суде.
- Нет, она ничего не говорила. Наверно, не хотела лишний раз напоминать мне. Что ты ещё хочешь знать? – Лицо её приняло выражение мрачной решимости, какое бывает у человека, решившегося покончить с чем-то неприятным раз и навсегда.
- Значит, ты выглянула, увидела Тедия с дочерью, их носилки и свиту. А Клодия?
- Да. И Клодия. Они склонились над ним.
- А как ты узнала, что это Клодий?
Она пожала плечами.
- Что значит, как узнала? В лицо.
- То есть, он лежал лицом вверх?
- Да. Лежал на спине и смотрел на них.
Я почувствовал, как по спине прошёл озноб.
- Как ты сказала?
- Я сказала, что Клодий лежал на спине и смотрел на сенатора с дочерью.
- Как это «смотрел»? У него что, глаза остались открытыми?
- Обыкновенно смотрел. Сенатор и его дочь стояли над ним, а он смотрел на низ снизу вверх. Они ему что-то говорили. Он ответил. Потом они помогли ему подняться и сесть в носилки.
- Он был жив, - медленно сказал я.
- Да. Чуть живой. Так мне показалось.
Я выглянул на дорогу, пытаясь представить эту сцену. Мог ли у вдовы от горя помутиться рассудок?
