* * *

Когда закончилась война, их осталось трое. А весной 41-го было шестеро.

Он — Семен Сергеевич — плечистый черноусый великан.

Она — Наталья Евсеевна — маленькая, светлоглазая и тоненькая, как стебелек.

Шестнадцатилетний Коля.

Митя — младше на год.

Десять лет Ивану.

А Юрке — один год.

* * *

Отец возвращался с работы поздно. Усталый. Но всегда — в отличном настроении. Его прихода ждали все.

Четверо «обормотов» бросались на батю, повисали на плечах, трепыхались в его могучих лапищах, как воробьишки.

Отец смеялся: своя ноша к земле не гнет!

Иногда во время этой веселой возни у отца задиралась сорочка и тогда на широкой спине четко проступали бледно-розовые полосы.

— Это что? — однажды спросил Иван.

— Это, друзья мои, память… От атамана Орлика. Спасибо — друзья-чоновцы на выручку подоспели…

* * *

В Новосибирске, куда они были эвакуированы, всей семьей пошли работать. Отец, Николай и Митя — на завод, вывезенный из Ленинграда. Мама брала домой заказы с швейной фабрики. Шили для фронта.

Когда у матери слипались глаза, за машинку садился Ваня. Старался, чтобы строчки на гимнастерках ложились ровненькие — как у мамы.

А Юрась работать еще не мог.

* * *

Первым на фронт ушел отец.

Враг стоял под Москвой.

Отец сказал матери:

— Пойду я в военкомат. Кажись, стрелять еще не разучился.

Мама ничего не ответила. Напекла на дорогу коржиков. Связала отцу теплые носки и рукавицы с двумя пальцами — чтоб можно было стрелять.

Все ребята с завистью примеряли отцовские обновки.

Когда от отца приходили письма, в маленьком деревянном домике, аж до окон занесенном снегом, наступал настоящий праздник. По очереди вчетвером читали они вслух эти коротенькие весточки с полей великой битвы:

«Гоним фашистов — бьем и в хвост и в гриву, однако моему «максимке»-пулемету предстоит еще много потрудиться».

Маленький Юрка-несмышленыш слушал, не перебивая.

* * *

Когда от отца перестали приходить письма, в военкомат пошел Николай. Он так и сказал матери:

— Пойду я, мама, в военкомат.

Мама не сказала ни слова. Ночью она распустила свою шаль — отцов подарок и связала Колюне рукавицы с двумя пальцами — чтоб удобно было стрелять.

От той распущенной шали остался большой моток — величиной с батин кулак.

И опять каждый вечер она подолгу поджидала письмоносца — не прилетит ли долгожданная весточка с фронта. И однажды почтальон принес весть об отце.

Отец погиб под Сталинградом.

* * *

«Каждый вылет сержанта Николая Перепелицы отмечен боевым успехом… Если он не подерется с вражеским истребителем, то непременно обстреляет группу фашистских солдат пли колонну автомашин. Мужество и отвага Перепелицы в бою — безграничны!..»

Мама много раз перечитывала вырезку из фронтовой газеты.

Потом читал Митя.

Потом Иван.

А Юрка слушал.

* * *

«…Ваш сын, Перепелица Николай Семенович, в боях за Советскую Отчизну, проявив геройство и мужество…»

В пакете вместе с извещением лежали фотографии. Много фотографий. Их прислали однополчане Николая. Вот он среди офицеров-летчиков, в расстегнутой меховой куртке, вот — в кителе, с двумя орденами Красной Звезды на груди… Вот Колюня в длинноухом шлеме, улыбаясь, выглядывает из задней кабины штурмовика. На обратной стороне снимка надпись незнакомой рукой:

«В последний полет».

* * *

Каждый вечер мать раскладывала на столе эти фотографии. И однажды Дмитрий не выдержал.

— Мама, я утром пойду в военкомат.

Она сказала:

— Попросись в авиацию, сынок…

Митя до войны увлекался авиамоделизмом. Его модели побывали на выставках в Киеве, Харькове, Москве… Дмитрия взяли в авиацию, хотя ему не исполнилось еще семнадцати лет. Военком мог отказать мальчишке, но матери он отказать не посмел. Ночью из оставшегося мотка пряжи мама и ему связала теплые рукавицы с двумя пальцами — чтобы удобнее было стрелять.

Уже отгремела Курская дуга. Уже над руинами родного города заполыхал наш багряный флаг… Кончался переломный, титанический 1943-й… Катилась война на запад…

* * *

У каждого в сердце есть свои зарубины, свои вехи. Незабываемые, неизгладимые. И у нее есть три зарубины. Три белых конверта, надписанных чьим-то незнакомым, неумолимым почерком.

* * *

Я был студентом и этой дорогой ходил в университет. И всегда на углу улицы Серова и проспекта встречал седовласую маленькую женщину.

— Доброе утро, Наталья Евсеевна!

Она в ответ улыбалась приветливо:

— А, гвардеец? Ну, как успехи? Латынь-то пересдал? Иван шлет тебе привет. Их крейсер сейчас в походе…

Отслужил Иван, вернулся, женился и дождалась бабуся внука. Мальчуган — вылитый Митя! И глаза большие, как сливы, и ресницы длинные и нос — кнопкой. Все Перепелицы — курносые, и оттого кажется, что все они в небо смотрят. Гордая порода.

А вскоре и Юрка привел невесту в дом. И скоро, возможно, появится на свет новый курносый человечек.

Может быть, внук удастся в дядьку своего, в Николая…

* * *

Председатель горисполкома Днепропетровска Николай Евстафьевич Гавриленко был человеком, далеким от пафоса и сантиментов. Но когда снесли старое здание треста «Южэлектромонтаж», а с ним — и крохотную квартирку, в которой проживала династия Перепелицы, он сказал:

— Дать матери квартиру просторную. На улице Ленина. Она это заслужила.

На улице Ленина!

ЖИЛ МАЛЬЧИК ЖЕЛТОВОЛОСЫЙ…

«Желтоволосый, с голубыми глазами…» Не знаю отчего, но стоило только взглянуть на автопортрет Володи, мгновенно выплыли из памяти и зазвенели в сердце эти щемяще-обнаженные есенинские строки.

…Некоторое время назад умерла одна старенькая женщина, наша землячка — Прасковья Павловна Евдокиенко. Родственники и знакомые похоронили ее, как положено, справили поминки, разделили нехитрый старушечий скарб — не корысти ради, а скорее для памяти. И мне досталось, хотя с Прасковьей Павловной я не был знаком и в родичах ее не числюсь. Принесли мне толстую пачку каких-то бумаг, обернутую целлофаном.

— Вот поглядите. Авось пригодится для работы. Покойница ими очень дорожила…

Я развернул целлофан, просмотрел пожелтевшие, побуревшие от времени письма, документы, рисунки и тотчас понял: пригодится. И сейчас мы с вами, читатель, рассмотрим это скромное наследство — стопку ломких листков, которые она бережно хранила до последнего вздоха.

Обложка от старинного альбома — сейчас таких альбомов не делают. Под обложкой рисунки — много рисунков, выполненных детской, но довольно-таки уверенной рукой. Даже не будучи тонким знатоком в области изобразительного искусства, можно с уверенностью заявить: юный художник был даровит. Все рисунки датированы 30-ми годами, последние выполнены накануне войны. Сегодняшним мальчишкам любопытно было бы поглядеть на то, что рисовал их сверстник почти полвека назад: контуры сказочных городов и самолетики, которых нынче уже нет и в помине. Огурец и спичечный коробок. Лица одноклассников и мордашки собак и кошек. Очень много днепровских пейзажей: мальчик жил на берегу, рисовал лодки, водные станции и берег — такой, каким его сегодня помнят разве что те, кому за полвека. На некоторых рисунках — поправки преподавателя, но везде одна оценка: «отлично», «отлично», «отлично»…

Отдельной стопочкой — портреты вождей и выдающихся людей той эпохи: Сталин, Стаханов, папанинцы…