Этот рюкзак сшили специально для него по заказу мамы в тот день, когда он пришёл домой побитый и с рваным портфелем. Ему было всего восемь лет. Одноклассники назвали его «заразным», потому что носит перчатки, не снимая. А затем стали издеваться и бить. Учителя еле оттащили их от мальчика. В этот день у него впервые зачесались ладони. Обе. Зуд прошёл только когда мама прижала его к сердцу и погладила по голове. «Как бы я хотела, чтобы мир был другим, – сказала в тот день она. – Чтобы люди опомнились и перестали травить тех, кто на них не похож. Не бойся, сыночек. Я буду тебя защищать. До последнего вздоха. Пока мама рядом, никто тебя больше не обидит». Спустя несколько дней она подарила ему чёрный рюкзак с нашивкой, изображавшей прекрасного лебедя. Ерофей очень радовался такому подарку.

Когда он плакал, мама часто повторяла, сжимая его в своих тёплых объятиях: «Мой чёрный лебедь. Да, может быть, ты не такой, как все, но разве это плохо? Значит, ты просто необыкновенный. Однажды люди об этом узнают и полюбят тебя также, как любим мы с папой, бабушкой и дедушкой». Она тогда ему ласково улыбнулась, и в самые чёрные дни попросила заглядывать внутрь, потому что вся суть человека именно там, внутри. Сын расстегнул блестящую застёжку и увидел на карманчике вышитые белыми нитями слова: «В каждом человеке живёт чёрный лебедь. А в тебе живёт белый». Мама призналась, что эту надпись она сделала сама. Чтобы он знал, что она всегда рядом. С тех пор рюкзак стал его оберегом. Вещью, с которой он не расставался на протяжении почти тринадцати лет.

И мама ему не соврала. До своего последнего вздоха она заботилась о сыне и ходила на каждое родительское собрание, чтобы вразумить грозных мам его жестоких одноклассников.

Без опеки родителей мальчик быстро узнал, что справедливости на свете нет, как нужно оплачивать счета за квартиру и почём фунт лиха. Годы нищеты, издевательств и слёз, чередой рваных кадров пробежались перед глазами Стигмата. Он задремал.

Когда проснулся, ладонь, облачённая в заскорузлую от глины перчатку, лежала на «чёрном лебеде». Он с трудом разлепил глаза. Перевернувшись на спину, стянул обе перчатки. Вытянул руки вверх, растопырил пальцы и осмотрел кисти с обеих сторон. Что же это за дрянь? Мутация или страшная болезнь? Если болезнь, то почему не умер сразу? Одни и те же вопросы, на которые парень пытался ответить всю жизнь, и ни одного достаточно правдоподобного объяснения.

В его кистях, прямо по центру ладоней, блестели крупные монеты из чистого серебра. Они будто были вшиты в его плоть. Когда он родился, врачи сказали отцу и матери, что удалять их нельзя. Монеты настолько сильно вросли в руки, что кости, жилы и сосуды оплетают их, как сеть, и, если нарушить эту связь, мальчик может остаться без обеих кистей. Поэтому родители оставили аномалию в покое и попросили мальчика на людях всегда носить перчатки. И ни в коем случае их не снимать.

Но самое странное было в другом: с тыльной стороны кистей монеты были совершенно гладкими, без единой царапины, даже когда он пытался чертить по ним ножом, а со стороны ладоней они были поделены на 10 равных секторов, в каждом из которых красовался причудливый узор или голова куклы. Сколько бы он над этим не размышлял, понять, что это и зачем нужно, так и не сумел. Совсем не набожная бабушка после рождения внука стала ходить по церквям, молиться и спрашивать батюшек о природе этого явления. В один голос они отвечали: «На всё воля божья. Не сетуйте на Создателя, он лучше знает, кого и чем одарить». Подарок так подарок! Клеймо. Как у коровы, только намного хуже. С детства «заразный» урод, к которому не разрешали подходить даже родители потенциальных друзей. Он сидел в песочнице и собирал полные перчатки песчинок. А маме приходилось их постоянно стирать.

Теперь мамы нет. Стирать приходится самому. Через ломоту и боль во всём теле парень поднялся с кровати, захватил перчатки и поплёлся в ванную. «Надо блюсти чистоту», как говорила бабушка Валя. В коридоре пусто, телевизор привычно орёт. Похоже, дед успокоился. Ржавенькая ванна местами потрескалась, но только в ней Стигмат находил желаемый покой. Это была его крохотная обитель, его пристанище, личный уголок счастья, куда не было доступа никому, даже дедушке. Он набирал воду и долго лежал в клубах ароматной пены, ощущая себя окутанным тёплым махровым полотенцем. Тишина. Только капли из подтекающего крана мерно разбиваются о водную гладь.

Хорошо, что в запасе всегда были несколько пар перчаток. Поэтому грязные он бросил в стирку. Туда же улетели и джинсы с толстовкой.

– Еро-о-о-шка! – раздался протяжный крик из спальни.

С колотящимся сердцем парень поднялся, в две секунды выскочил из ванной, успев только обмотаться полотенцем, и влетел в дедову комнату. Старик спокойно листал «Российскую газету». Как только внук переступил порог, он поднял на него блестящие глаза, которые прятались под толстыми линзами очков.

– Долго я проспал? Обед, небось, пропустил?

Убедившись, что всё в порядке, Стигмат поправил полотенце на узких бёдрах, и приложил ладонь ко лбу.

– Пропустил, де. И я пропустил. Сейчас будем ужинать, – он вымученно улыбнулся и на ватных ногах прошёл обратно в ванную, смыть шампунь, который остался на волосах.

После ужина, который вчера назывался обедом, Стигмат проводил дедушку в кровать и пожелал доброй ночи. Но старик не дал ему просто так уйти – каждый вечер целовал внука в лоб, как маленького ребёнка. Так делала когда-то мама, потом бабушка. А значит, должен и он. Бывший военный выполнял все прихоти покойной супруги. Она завещала, когда её не станет, позаботиться о внуке точно также, как это делали они с дочкой. Приказы для него – это иконы, которым нужно поклоняться. Их не обсуждают и не осуждают. Их выполняют. Чётко и беспрекословно. По этой причине внук исполнял каждый из них, даже самый, казалось бы, нелепый.

В своей комнате Стигмат сразу же уселся за ноутбук. Ему, наконец-то, дали большой заказ по дизайну сайта для распиаренного салона красоты. Он не любил девчачьи штучки, но работа есть работа. Денег, которые он иногда зарабатывал на мелких заказах, хватало им на неделю, реже – на месяц. Но и этого было вполне достаточно для того, чтобы не умереть с голоду и покупать кое-какие вещи в «Смешных ценах» или секонд-хенде.

Закончив работу, парень надел толстовку потеплей, спортивные чёрные штаны и удобные кроссовки. Вытащил из ящика в шкафу пару свежих перчаток и туго набитый тёмный рюкзак. Мамин простирнул и оставил сушиться. С собой его брать нельзя – слишком ценная вещь.

Стрелки на часах показывали половину двенадцатого, а значит, пора выходить. Он не особо боялся, что грабитель или неформал нападёт: на дворе ночь, вряд ли бы хоть один из них стал следить за обычным студентом и поджидать его возле дома. Стигмат надел рюкзак и осторожно, стараясь не скрипеть старым паркетом, прошёл в коридор. Из спальни доносился громкий храп. Дед уснул. А спал он обычно крепко, утром не добудишься.

Парень выскользнул из квартиры и, перепрыгивая через несколько ступеней сразу, за пару минут оказался на улице. Вокруг тихо, только пьяные смеются и бьют бутылки, да подростки слушают через портативную колонку матерный рэп. Никого подозрительного не видно.

Для верности Стигмат осмотрелся ещё несколько раз, прежде чем идти к метро. Вот где народу было гораздо больше. Двенадцать, а люди всё ходят и ходят. Лето. Жизнь в этот сезон кипит даже по ночам. Особенно в выходные. Приложив социальную карту к терминалу, парень рванул вперёд и понёсся вниз по эскалатору. Благо, на нём стояло всего два человека. Заскочив в последний вагон, он забился в угол и скинул рюкзак на соседнее место. Как обычно. Сейчас бы очень пригодились наушники. Натянул капюшон, чтобы три тётки, подросток и мужик, случайным образом раскиданные по вагону, не увидели его лица. Сделал вид, что спит, а руки засунул в карманы толстовки.

Ему не нравилось быть на виду, особенно в поездах. Когда люди находились слишком близко, что бывало с ним каждый день перед учёбой, появлялась опасность раскрыть свой секрет. Если бы он порвал перчатку, на него смотрели бы совершенно иначе. Не как на обычного пассажира, а как на урода или инвалида, которого хочется пожалеть. Кинуть лишнюю копейку на лекарства или отвернуться и посочувствовать молча. Жалость к убогим он тоже испытывал, правда, давать им было нечего. Но себя таковым никогда не считал. Он полноценный здоровый парень, пусть и с небольшим изъяном.