— Свобода — это осознанная необходимость, — произнёс Брежнев. — Слышал такой афоризм? Иногда осознанной необходимостью может быть бетонная стена и колючая проволока.

— Ага, — сказал я. — Arbeit macht frei [1]. Кажется, так было написано на воротах немецких концлагерей.

— Дерзишь, — нахмурился Брежнев. — Ты кем себя возомнил?

— Никем, Леонид Ильич. Я простой советский школьник. Не более того.

Повисла тяжёлая пауза.

Чёрт, надо было, наверное, промолчать. А с другой стороны — всё правильно. Точки над «i» нужно расставлять с самого начала. Пока на берегу, как у нас говорят.

[1] Труд делает свободным (нем.)

Какое-то время Брежнев продолжал сердито сопеть. Потом они с Бесчастновым обменялись взглядами и словно договорились о чём-то без слов. М-да, всё-таки люди из высших эшелонов власти обладают столь отточенной ментальной чувствительностью, что никакой телепатии не надо. Хотя и мне для того, чтобы понять, о чём они договорились, телепатом быть не нужно. О моей охране, конечно же. Приставят. Незаметную. То есть, это они будут думать, что незаметны. Ну да бог с ними, пусть ходят, будет надо — всегда уйду из-под наблюдения.

Лето — пора отпусков и каникул. К тому же тот гигантский объём работы, который нам всем предстояло провернуть, требовал очень серьёзной организации на партийно-административном уровне. Здесь я был абсолютно бесполезен.

Кемрар Гели и на Гараде, где общество устроено во многом даже сложнее, чем в Советском Союзе, избегал всяческих организационных мероприятий и руководящих должностей. Характер, что поделаешь. Не думаю, что мой характер сильно изменился с переселением в тело земного подростка. По крайней мере, не замечал. С поправкой на возраст, разумеется. Но дело не только в характере. Когда по-настоящему чего-то хочешь, будешь заниматься любым делом, которое приближает осуществление твоих планов. А я хотел вернуться в космос и связаться с Гарадом. Очень хотел. Именно хотел — не мечтал. Потому что знал, что это возможно. Трудно, но возможно. А мечты — они, как правило, относятся к областям невозможного. Или бродят по самому краю этих областей.

Дело не в характере, повторю. Дело в возрасте и знаниях.

Как бы я ни выпрыгивал из штанов, я не мог вырасти быстрее. То есть, я мог действовать и вести себя, как взрослый человек, но окружающие продолжали видеть во мне подростка, фактически ребёнка.

С одной стороны, это давало определённые преимущества (к ребёнку относятся более снисходительно, на чём можно сыграть), но с другой — и это было очень важно — создавало массу проблем. Не будет взрослый человек, в особенности человек, обличённый властью и ответственностью, профессионал в своём деле, подчиняться ребёнку. Даже, если на этого человека надавить административно. В лучшем случае он сделает вид, что подчинился. В худшем — устроит открытый саботаж.

Теперь — знания.

Да, я уже собрал действующий гравигенератор, в котором имеется сверхпроводимый контур.

Знал в теории, как построить термоядерный и кварковый реакторы.

Как создать быстродействующие и компактные компьютеры, а затем объединить их в сеть.

Мог многое рассказать про невиданные материалы с потрясающими качествами — углерит, пластмонолит и некоторые другие.

Мог набросать проекты новых космических кораблей, способных достичь Юпитера или Сатурна за какие-то недели и надёжно защищённые от космической радиации.

Знал, в теории, как построить станцию Дальней связи на Луне.

В конце концов, мог, вероятно, научить отдельных, специально отобранных людей, вхождению в орно, работе с аурой человека или животного, гипнозу-внушению, «туманному плащу» и другим вещам, вполне нормальным для гарадца и фантастическим для землянина.

Мог.

Но вот организовать систематическую работу по достижению всего этого, работу, в которой будут задействованы тысячи и тысячи людей, громадные научно-исследовательские, конструкторские, производственные и даже воспитательно-образовательные мощности и ресурсы — не мог. Не было у меня в этой области ни достаточных знаний, ни опыта.

Таким образом и появилось у меня неожиданно свободное время.

— Минимум — до августа, — сообщил Леонид Ильич, когда через десять дней я закончил приводить его организм в относительный порядок. — А скорее даже до сентября. Страна у нас большая, а люди не то чтобы ленивые, но раскачать их… — он вздохнул. — Очень трудно бывает.

— Есть такое слово — инерция, — сказал я. — Чем больше масса, тем труднее разогнаться.

— И затормозить, — засмеялся Брежнев, и я в очередной раз с удовлетворением заметил, что наши сеансы принесли Генеральному секретарю пользу большую, — Леонид Ильич даже внешне помолодел, у него изменился голос и походка. Более того, он даже похудел на шесть с половиной килограмм.

— Если бы не видел своими глазами, не поверил бы, — сказал по этому поводу Евгений Иванович Чазов — личный врач Леонида Ильича, известный кардиолог и большой медицинский начальник, без участия которого, разумеется, подобные «ненаучные» эксперименты со здоровьем первого лица государства обойтись не могли. Более того, Чазов буквально поднялся на дыбы, когда услышал, что какой-то безвестный мальчишка собирается шаманить (чуть ли ни в прямом смысле этого слова) над «нашим дорогим» Леонидом Ильичом. Только очередная наглядная демонстрация моих возможностей (зарастил перелом шейки бедра одному престарелому заслуженному товарищу в «Кремлёвке» — Центральной клинической больнице) заставила его осадить назад и дать своё осторожное согласие.

— Давление, анализы… — продолжал он. — Десять лет, я так скажу. Такое впечатление, Леонид Ильич, что вы сбросили десять лет.

— Я и чувствую себя лет на десять моложе, — довольно усмехнулся Брежнев.

— Отдайте его мне, Леонид Ильич! — воскликнул Чазов. — Это же не мальчик, а гений-чудотворец какой-то… Хотя нет, не отдавайте. Наши эскулапы-консерваторы его вмиг сожрут и косточек не оставят.

— Не сожрут, — сказал Брежнев. — Не дадим. Но ты прав, он мне для других дел нужен в первую очередь.

— Здоровье человека, Евгений Иванович, — сказал я, — на девяносто процентов зависит от него самого, и только на десять от уровня медицины и таланта врача. Вы и сами это прекрасно знаете. Поменьше водки и сигарет, побольше спорта и нормального питания, и вы не узнаете людей.

— Легко сказать, — вздохнул Чазов. — Но ты прав, конечно. Что не отменяет, надеюсь, нашего будущего сотрудничества.

— А как же злые эскулапы-консерваторы? — усмехнулся я.

— Как всегда, — сказал Чазов. — Будем убеждать и бороться.

— Только под вашим руководством, Евгений Иванович, — польстил я. — Иначе я даже соваться не буду.

— Конечно, — довольно улыбнулся Чазов.

— Молодец, — хлопнул меня по плечу Брежнев. — Учишься на ходу!

Вот так и получилось, что в начале июля я фактически оказался предоставлен сам себе и мог делать, что хотел. Как раз к этому времени поспели и «корочки» от ЦК, Верховного Совета и КГБ. Новенькие, обтянутые алой кожей и золотым тиснением. Даже я впечатлился. Внутри — моя фотография, печати, подписи. Срок действия — до 1 января 1973 года, с возможностью продления. В первых двух значилось, что я консультант (просто консультант, без уточнения), в последней — внештатный сотрудник.

Лето и свобода!

Восхитительное чувство. У Рэя Бредбери, в книге «Вино из одуванчиков» хорошо описано. Вслед за воспоминанием о Брэдбери пришло воспоминание о Сэмюеле Кушнире, рыжеволосом дальнобое Сэме на жёлтом Mack B75 шестьдесят четвёртого года. Он ведь в Уокигане живёт, на родине Бредбери. Надо будет написать ему, поблагодарить за помощь, сказать, что у меня всё хорошо и когда-нибудь мы обязательно увидимся. Адрес я помню. В Circus Smirkus тоже хорошо бы написать. Мэт Раймонд как-то говорил, что в крупных городах на главпочтамтах у него имеются абонентские ящики. Можно написать до востребования, получит. Нельзя связь в Америкой терять. Во-первых, чисто по-человечески нельзя. А во-вторых, нельзя допустить, чтобы наши страны превратились в непримиримых врагов. Я слишком хорошо знаю, чем закончилась такая вражда на Гараде — едва планету не угробили. А что способствует предотвращению вражды? Связи. В том числе и дружеские. Вот и будем налаживать. Под руководством старших товарищей, разумеется. Но и моё слово должно что-то значить. Что в «корочках» написано? Консультант. Значит будем консультировать. Помнится, в ЦРУ моим условием сотрудничества было три завода. Три завода с нуля. Станкостроительный, радиоэлектроники и машиностроительный. По-моему, нормальная цена. Детали, как и было сказано, уточним позже. Обязательно намекну советскому руководству об этих заводах, если сами не догадаются. И не только о заводах. Всё равно такого «шила» как антиграв в «мешке» отдельной страны, пусть и великой, пусть и за «железным занавесом», не утаишь.