Обозначил улыбку, окинул нас взглядом больших внимательных глаз.

— Здравствуйте. Меня зовут Цуканов Георгий Эммануилович, я помощник Леонида Ильича. Это я вам вчера звонил.

— Здравствуйте, Георгий Эммануилович. Полковник Ермолов Пётр Алексеевич, — представился отец.

Рукопожатие.

— Сергей Ермолов, — сказал я. — Здравствуйте, Георгий Эммануилович. Теперь я вижу, что вы — это вы. Точнее — слышу. Приношу свои извинения за вчерашнее.

— Здравствуй, Серёжа, — сказал Цуканов, протягивая руку. — Позволишь себя так называть?

Рукопожатие у него было крепким, уверенным. Но не чрезмерно.

— Разумеется, Георгий Эммануилович. По отчеству всё-таки рановато. Да и не по заслугам.

— Ну-ну, — сказал Цуканов. — Заслуги у тебя уже такие, что мало кто из взрослых похвастаться может. А возраст — дело наживное. Но ты прав — Серёжа удобнее. Что до извинений, то ты был совершенно прав. Бдительность прежде всего. Прошу за мной. Товарищи Петров и Боширов, вы свободны, спасибо.

Мы попрощались с Петровым и Бошировым и направились вслед за Цукановым по садовой дорожке в глубь сада.

Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза Леонид Ильич Брежнев, облачённый в синий полушерстяной спортивный костюм, пил чай в беседке и курил сигарету.

Я сразу его узнал по многочисленным фотографиям и телевизионным передачам. Как не узнать эти брови!

Рядом с Брежневым сидели двое: незнакомый мужчина лет шестидесяти в костюме, при галстуке и в очках в тонкой металлической оправе и товарищ генерал-лейтенант Бесчастнов Алексей Дмитриевич собственной персоной. Тоже в костюме, но без галстука. Увидев меня, Бесчастнов едва заметно улыбнулся и подмигнул.

— Вот, Леонид Ильич, — сказал Цуканов. — Привёл.

— Ага! — воскликнул Брежнев. — Замечательно. Здравствуйте!

— Здравия желаю, Леонид Ильич! — чётко произнёс папа.

— Здравствуйте, Леонид Ильич, — мягко сказал я.

— Садитесь, — пригласил Брежнев. — Знакомьтесь. Генерал-лейтенант Бесчастнов Алексей Дмитриевич, Комитет госбезопасности. Как я понимаю, ты, Серёжа, знаком с товарищем генералом?

— Ещё как, — сказал я. — Здравствуйте, Алексей Дмитриевич. Как ваше здоровье? Как давление?

— Я вам говорил, Леонид Ильич, — сказал Бесчастнов, обращаясь к Брежневу. — Этот парнишка лечит лучше всяких таблеток. У меня после него год почти давление в норме было, недавно только опять поползло. Здравствуй, Серёжа. Товарищ полковник, — он наклонил голову.

— Поправим, Алексей Дмитриевич, — сказал я уверенно. — Не вопрос.

Вот оно, подумал. Давно бы так. Все они, эти люди при власти, старые и больные. По-настоящему им помочь могу только я. Помочь так, что обойтись без меня они уже не смогут.

— О здоровье потом, — сказал Брежнев. — Это такая тема, что стоит начать — не закончишь. Сначала давайте я всех познакомлю. Вот этот интеллигентного вида мужчина в очках — Кириллин Владимир Алексеевич. Ученый, академик. Председатель Государственного комитета по науке и технике. Цуканова, моего помощника, вы уже знаете.

Кириллин улыбнулся тонкими губами, обозначил поклон.

— Вы завтракали? — спросил Брежнев.

— Благодарю, Леонид Ильич, — сказал папа. — Не голодны.

— Тогда — чаю. С вареньем! — Брежнев махнул рукой.

Женщина средних лет, одетая официанткой, до этого стоящая в отдалении, подошла и стала наливать нам чай в чашки. А я вдруг понял, что очень хочу кофе. Эх, была ни была.

— Прошу прощения, а кофе есть? — невинно осведомился я. — Соскучился по кофе.

— Думаю, найдётся, — усмехнулся Брежнев и посмотрел на официантку. — Кофе принесите, пожалуйста.

— Если можно, не растворимый, — добавил я.

— Хорошо, — женщина поспешно ушла в дом.

— В Америке привык, — пояснил я, встретив взгляд тёмно-серых глаз Брежнева. — Там больше кофе пьют, чем чай.

— Понравилось в Америке? — спросил Брежнев.

— Понравилось, — сказал я. — Но дома лучше.

— Это правильно, — сказал Леонид Ильич. — Дома всегда должно быть лучше. Даже если кажется, что хуже. Ну, рассказывай, Серёжа.

— Что рассказывать, Леонид Ильич?

— Откуда ты такой взялся. Потому что то, что рассказывает о тебе товарищ Бесчастнов, звучит как какая-то сказка. А я сказки только в детстве любил. Хотя помечтать люблю, не скрою.

— Мы рождены, чтоб сказку сделать былью? — я позволил себе широко улыбнуться. Со всем своим обаянием.

— Именно, — поднял вверх палец Леонид Ильич. — Преодолеть пространство и простор.

Аура Брежнева была не самой лучшей из тех, что встречались мне уже здесь, у людей Земли. Потрёпанная была аура, прямо скажем. Этот человек с юных лет очень много и напряжённо работал. Воевал. Был контужен. Потом опять работал. С годами работы становилось больше, а здоровья меньше. Годы. Сколько ему? Шестьдесят пять полных. По гарадским меркам — ерунда, возраст молодого человека. Но мы не на Гараде. А человек-то хороший. Искренний и добрый. Хотя, разумеется, закалённый властными интригами, по-другому здесь просто не бывает. Открытый. Жалко будет, если помрёт раньше времени. Или потеряет работоспособность. Кто ему на смену придёт, ещё неизвестно, а с ним точно можно работать. К тому же, я к нему не пробивался, сам пригласил. Это — шанс. Шансами нужно пользоваться, других может и не быть.

— Я расскажу, Леонид Ильич. Но сначала попрошу десять минут, чтобы немного подлатать вам здоровье. Это будет действенней любых слов, поверьте.

— Ого, — усмехнулся Брежнев. — Всего десять минут, чтобы подлатать здоровье, которое я гробил всю жизнь?

— Подлатать, — сказал я. — Совсем чуть-чуть. Для основательной поправки, конечно, потребуется гораздо больше времени.

Генеральный секретарь ЦК КПСС вопросительно посмотрел на генерал-лейтенанта КГБ.

Интересно, подумал я, а где Андропов? По статусу, вроде бы, ему положено здесь сейчас находиться, или я чего-то не понимаю?

Бесчастнов утвердительно кивнул головой и сказал:

— Он может. Ручаюсь, Леонид Ильич.

Десяти минут мне не хватило.

Уж больно несгибаемая внутренняя воля оказалась у этого, на вид столь добродушного и домашнего человека. Подсознательно он поначалу так мощно сопротивлялся моему воздействию, что пришлось потратить много времени и сил на то, чтобы заставить его расслабиться и поверить, что всё будет хорошо. Удалось. Дальше пошло проще. Наконец, понизив давление, поработав с сосудами головного мозга, другими сосудами и сердцем, я закончил. То есть, работы там было ещё непочатый край, но теперь я точно знал, что в ближайшие пару месяцев пациент будет в относительном порядке.

Семнадцать минут ровно — столько заняла вся процедура по часам. Где-то на пятой минуте Бержнев заснул, свесив голову на грудь. Папа, Цуканов и Кириллин смотрели на происходящее во все глаза. Только Бесчастнов не смотрел, а поглядывал и спокойно пил чай — ему это уже было знакомо. Всем хватало ума помалкивать. Только Цуканов в самом начале, когда Леонид Ильич уснул, произнёс негромко:

— Надеюсь, Серёжа, ты знаешь, что делаешь. О последствиях предупреждать не стану.

Я только кивнул — знаю, мол. Папа открыл было рот, чтобы что-то сказать, но в конце концов промолчал, за что я был ему благодарен, хотя и понимал, что он волнуется больше всех. Ещё бы. Его сын, по сути мальчишка, производит непонятные манипуляции над первым лицом государства. Не просто манипуляции, а связанные непосредственно со здоровьем упомянутого лица. А ну как, не приведи бог, что-нибудь и впрямь случится? Ох, лучше об этом даже не думать…

Разумеется, всё обошлось, и всё получилось. Я бы и не взялся, будь хоть малейшие сомнения.

— Просыпайтесь, Леонид Ильич. Можно.

Брежнев открыл глаза, поднял голову. Огляделся с немного ошарашенным видом.

— Ну надо же, — сказал.

Встал, прошёлся туда-назад по дорожке. Сделал несколько энергичных разминочных движений.

— Ух ты. Как будто десять лет скинул. Да ты волшебник, Серёжа!

— Что я говорил, — с довольным видом сказал Бесчастнов и отхлебнул чаю.