– Вон там, в том белом домике, дежурный сидит. У него и спроси.
Утро.
Пронзительное солнце.
Насыпь.
Рельсы, рельсы, рельсы…
Брюки, широкие, чёрные, вельветовая курточка, рабочие ботинки.
Кепка, тельняшка.
Мишка постучался в дверь домика.
– Да-а!
– Можно?
– Заходи!
В небольшой комнатке, за столом, сидели два мужика, один в солдатской форме, другой – в железнодорожной, с молоточками на петлицах.
– Чего надо?
– Я…, я, мне спросить надо…
– Чего?
– У меня брат пропал. Здесь. Я брата ищу.
– Проходи, садись.
Мужики взрослые, дядьки.
Тот, что железнодорожник, толстый, другой обычный, с седыми усами.
– Москвич?
– Я? Да. Только что приехал.
– Выпить не хочешь, москвич, а? Мы тут празднуем…
Железнодорожник поднял из-под стола спрятанную бутылку.
– Сегодня, двадцать шестого апреля, ровно год назад, мы фашистов здесь окончательно добили! Недалеко отсюда, в городке, в немецком, на море, в Пиллау, меня в башку ранило, вот, чуть выше виска. А друзья мои почти все там погибли… Но мы всё равно победили! Тебе наливать?
– Нет, нет, я не пью! Мне брата надо искать…
Железнодорожный дядька, дежурный Лазков, как он представлялся, часто отвечая на телефонные звонки, вскипятил для Мишки чаю, достал баранки.
– Садись, перекуси с дороги. Где, говоришь, братишка-то твой пропал?
– Здесь, здесь! А где точно, не знаю… Он телеграмму отсюда, с вокзала, дал! Что уже в Кёнигсберге, приехал, идёт на завод, в общежитие. И всё. Пропал. Мама искала Славку и через милицию, и через горисполком. Нигде его нет, никто ничего не знает.
– Вот что, парень… Смотри в окно. Видишь, вон там, у дальних путей, здание стоит красное, целое, кирпичное?
– Вижу.
– Топай туда. Это почта временная, почтовое отделение при железной дороге. Может оттуда твой братишка телеграмму-то давал? Поспрашивай там, может что узнаешь… Здесь это самая ближняя почта, другая – в городе, до неё только к вечеру доберёшься.
– Хорошо! Спасибо!
Мишка подхватился было, не допил чай, не догрыз баранку, схватил в охапку свой чемоданчик.
– Стой! Куда без приказу?!
Мужики захохотали.
– Куда тебе направление-то в Москве выписали? На какое предприятие в Кёнисберге идти надо? Город большой, разрушенный вдрызг, заплутаешь, не дай боже. Куда идти-то, знаешь?
Мишка задумался, вспоминая написанное в комсомольской путёвке.
– Ремонтно-механический завод. На какой-то аллее… Вроде Кранц, так улица называется…
Мужик в гимнастёрке поправил ус.
– Кранц-аллея. Знаю я этот завод, мы недавно туда рельсы для узкоколейки возили. Далековато отсюда будет, все ноги посшибаешь, полгорода почти протопать нужно! Часа три дороги.
– Я дойду! Вы не переживайте! Вы только мне объясните, как туда идти, а остальное я соображу, не сомневайтесь!
– Как бы тебе половчее всё рассказать-то?
Дежурный Лазков задумался.
– А вы мне нарисуйте, как на карте! Вот, прямо в моём альбоме!
Мишка грохнул на стол чемоданчик, щёлкнул замками.
– Вот, рисуйте, объясняйте!
– Да и объяснять-то тут особо нечего, топай по городу, по центральной улице, только по сторонам никуда не суйся, в развалины какие или куда ещё… Так, чтобы солнышко сначала было чуть справа, сзади, а потом, после моста и, как площадь пройдёшь, – прямо в спину! Давай-ка твою бумагу, рисовать буду подробно. И пояснять, а ты слушай!
– Ага!
Через рельсы Мишка перепрыгивал легко и ловко, ни разу не запнулся.
В почтовом красном домике тоже дежурил мужчина, только совсем пожилой, в очках.
Из большой боковой двери в грузовик с открытым задним бортом солдаты грузили ящики, свёртки, какие-то запечатанные рулоны, фанерные ящики обычных посылок.
Дежурный считал груз, отмечал что-то в истрёпанной конторской книге.
Мишка постоял, подождал, пока грузовик отъедет.
– Чего тебе?
– Я старшего брата ищу…
– Его здесь нет. Здесь вообще посторонних не должно быть! И ты давай, уходи, я дверь закрываю!
– Он пропал. Здесь пропал, у вас. Приехал на поезде, телеграмму дал и всё…
– Как это всё?!
– Никто Славку после поезда так и не видел…
Мишка ни за что не хотел плакать, он ещё дома дал себе слово в Кёнигсберге ни перед кем не плакать, но тут не сдержался.
– Ладно, не реви. Пошли внутрь, расскажешь.
Пожилой почтовый дежурный взял Мишку за плечо.
– Пошли, пошли…
И снова чай, такие же баранки.
Мишка не отказывался, молчал.
Слушал.
– Так, так… Какого числа, говоришь, твой брат давал телеграмму из Кёнигсберга?
– Вот, вот она! Шестого января этого года!
– Шестого?! Забавно…
– Почему?
– Шестого числа я здесь дежурил, прекрасно это помню! Смена спокойно прошла, из московского поезда две машины выгрузили, быстро, без происшествий, без порчи отправлений, без недостач. Кто-то, человека два-три, телеграммы отправляли, да, помню…
– А вы не ошибаетесь?! Столько времени прошло…
Пожилой дежурный улыбнулся, сверкнул круглыми очочками.
– Прекрасно помню тот день, молодой человек, потому что именно шестого января у моей супруги был юбилей и вечером, когда я сменился, мы его дома, в семейном кругу, отмечали! Так что не волнуйтесь, я ничего не забыл! Народу было тогда с утра немного, и я уверен, что даже по приблизительному описанию узнать вашего брата. В чём он был одет?
Мишка с облегчением вздохнул, радостно заторопился.
– Славка уезжал из Москвы в пальто, в таком хорошем, в сером, и шапка у него была зимняя, меховая. И ещё шарф, красный, его мама Славке в дорогу вязала. Им на комбинате тогда премиальные выдавали в ту зиму красными шерстяными нитками, по два мотка, вот она и связала…
– Вы прекрасный рассказчик, молодой человек! Всё сходится!
Почтовый дежурный взмахнул рукой.
– Этот парень, ваш брат, сказал ещё, что приехал сюда, вроде как, что-то завоевывать…
– Покорять новые пространства!
– Да, да, именно так он мне и сказал, пока заполнял телеграмму!
– Это мы со Славкой так дома шутили, в Москве… Такими словами…
– Вот, факт установлен – ваш брат шестого числа был здесь и сам посылал именно эту телеграмму. Всё, ничем больше помочь вам, молодой человек, не могу.
– Как?! А…
– Он дал телеграмму, оплатил, я принял, расписался. И он ушёл.
– А куда?!
– Вот этого я никак не могу знать. Наверно, на предприятие, где собирался работать.
Мишка нахмурился.
– А милиция где тут у вас? Ну, где новых людей, приезжих, прописывают?
– Лучше всего тебе обратиться в комендатуру. Знаешь, где она расположена?
– Откуда, я в этом городе пока ещё ничего не знаю…
На втором листе альбомчика пожилой почтовый работник красивым, чётким почерком нарисовал и подписал дорогу к комендатуре.
– Идти туда долго, не меньше часа. Городского транспорта в Кёнигсберге нет. Выдержишь?
– Конечно. А это по пути к Кранц-аллее?
– Не совсем. До площади – да, идти нужно в одну сторону, а после площади – в комендатуру налево, а на твой завод – направо.
– Разберусь. Вы всё очень понятно нарисовали. Спасибо!
– До встречи, паренёк! Встретимся ещё, обязательно! Ты, самое главное, сам не пропадай… Обещаешь?
Старик улыбнулся.
– Обещаю!
Мишка махнул рукой на прощанье и снова запрыгал через тысячи рельс.
Мише обязательно нужно было идти пешком по этому мрачному городу.
Он хотел подробно рассмотреть дорогу, по которой когда-то шёл его брат.
Улицы были разрушены странно – и длинными многометровыми прогонами, и отдельными домами.
