Литмир - Электронная Библиотека

Станки стояли в цеху длинными ровными рядами, целыми улицами.

Они ещё несколько минут шумели, крутились их рабочие барабаны и нижние рулоны с навёрнутым блестящим алым шёлком, потом всё механизмы окончательно замолкли. Остановились в проходах тележки с материалами.

Всё было приготовлено и хорошо, правильно продумано.

Детей выстроили в начале зала в несколько рядов, за ними стояли радостные родители, а перед всеми приглашёнными, в нескольких шагах, была устроена небольшая трибуна.

– Товарищи!

Мишка знал начальника маминого цеха, она ему как-то показывала этого пожилого, солидного дядечку.

Начальник на трибуне бодро взмахнул рукой, заулыбался.

– Товарищи дети! Дорогие наши октябрята, будущие пионеры! Сегодня, в такой очень важный в вашей жизни день, мы пригласили вас к нам в гости, чтобы в торжественной и, одновременно, в рабочей обстановке, показать, как работают здесь ваши матери и отцы, старшие братья и сестры, какие они настоящие, заслуженные труженики, как хорошо они стараются, как ответственно относятся к своему труду, как много делают для нашей страны, для великого Советского Союза! Все мы, взрослые, надеемся, что и вы, когда станете постарше и закончите учиться в школе, придёте работать к нам на комбинат и смените своих родителей, бабушек и дедушек за этими замечательными станками!

Начальник цеха ещё раз по-доброму улыбнулся, достал из кармана пиджака платок, вытер потную шею.

– А теперь, уважаемые дети, с напутственным словом перед вами выступит заслуженный работник комбината, самая знаменитая ткачиха нашего цеха…

Голос своей сестрёнки Мишка узнал бы и из тысяч голосов.

Где-то в первых, детских, рядах Варюха кричала громко, звонко, нисколько никого не стесняясь.

– Мама, мамочка! Смотрите, смотрите! Это же моя мама! Видите, это она самая заслуженная и лучшая! Я же знала, знала!

Все взрослые засмеялись, начали аплодировать.

Мама тоже встала на трибуну, но не так быстро и уверенно, как начальник цеха, а немного устало и спокойно.

Она не переодевалась специально для выступления, а была в рабочем синем халате, в белой косынке.

– Даже не знаю, что сейчас вам, ребятишки, сказать, чего пожелать в первую очередь… Главное дело для нас, взрослых, чтобы у вас, наших детей, всегда было мирное небо, никогда не было злого горя, чтобы ваша жизнь была хорошей и счастливой, чтобы все вы хорошо учились, слушались старших и ничем не огорчали бы своих родителей! Сейчас, когда закончилась эта проклятая война, вы обязательно должны быть счастливы!

Мама помолчала, вытерла глаза.

– … Я пришла работать на комбинат в тяжёлые прежние времена, маленькой девочкой. Детство у нас, моих братьев и сестёр, было нелегкое, наша мама болела, вот поэтому я и не доучилась вовремя в школе. Мастера брать меня на работу не хотели, боялись, что до ткацкого станка не достану, я их уговорила, обещала подрасти.

Я работала, тянулась за стахановками, перевыполняла нормы. Училась в вечерней школе, поступила в техникум. Делала различные ткани, вот, ваши галстуки… В войну мы с подругами ткали здесь, на комбинате, парашютный шелк, работали сутками, себя не щадили. Дети у меня хорошие…

Мама улыбнулась.

– Помогали во всём. Росли понемногу, учились, вот, сегодня мою младшую, дочку, Вареньку, здесь принимают в пионеры. Вот…

Не выдержала, отвернулась, заплакала, махнула рукой, ушла с трибуны.

Подруги-ткачихи, все тоже в халатиках и косынках, окружили её в сторонке, принялись успокаивать.

– Мама, мама, я здесь!

Неожиданно и громко раздался звук горна, застучал барабан.

Взрослые школьники, комсомольцы, внесли в цех красное знамя.

Директор школы по одному вызывала из строя маленьких, взволнованных, мальчишек и девчонок, те по очереди читали торжественное обещание, им повязывали пионерские галстуки и прикалывали на рубашки и платьица значки.

Начальник цеха каждому торжественно жал руку, говорил напутственные слова.

Варьке галстук повязала мама.

Потом они все вместе, хором, и родители, и ткачихи, и даже строгий начальник цеха спели песню "Взвейтесь кострами, синие ночи".

После комбината Варька с подружками, с сиренью, все в красных галстуках, с криками и смехом, умчались гулять по тёплым весенним улицам.

Дома, вечером, уже было совсем поздно, мама на кухне собирала Мишкин чемоданчик.

– Давай, пальтишко ещё в узел возьми, теплое бельишко тоже положу. Зима же скоро, не заметишь, как холода наступят…

– Мам, я же работать туда еду! Заработаю, куплю.

Мишка собирал своё.

Хмурился, чтобы не забыть ничего важного; потом улыбнулся, положил в чемоданчик, на самое дно, небольшой альбом для рисунков и два простых карандаша. Ещё завязанные в отдельный бумажный пакет все письма и ответы из милиции по Славке…

Паспорт, две бумаги из комитета комсомола, комсомольский билет, рабочие карточки.

– Документы твои, Миша, я вот сюда, в карманчик, в свитерок, во внутренний, в пришитый, положу.

Мама охнула, присела на табуреточку у кухонного стола, тронула себе лоб.

– Что с тобой, мам, плохо стало? Попить?

– Ничего, ничего… Вспомнилось. Как и Славке тогда… Тоже в свитерок, изнутри…

Около пяти проснулись, поднялись.

Совпадало, что выходить им нужно было в одно время: маме – на работу, Мишке – на вокзал.

– Успеваешь, точно?

– Я с запасом!

Попили чайку.

– Поставь Варе будильник. Да, на подоконник… Чтобы в школу не проспала.

– А я уже здесь. Доброе утро!

Стояла в дверях, сонная, в ночнушке с бантиками.

Розовая, улыбалась, тёрла глаза ладошками.

– Миша, ты только не пропадай там, ладно?! Обещаешь?

– Обещаю! Я скоро приеду, может, в отпуск попрошусь… Ты учись, Варюха, учись! Не скучай, береги маму.

– Хорошо.

Заревела.

Бросилась к Мишке, обняла.

Маленькая, тёплая…

Случилось тревожное, важное, огромное.

Почти половину ночи Мишка смотрел в чёрное вагонное окно.

Стучали колёса, часто гудел где-то впереди далёкий паровоз.

Рассвет всё никак не приходил.

И вдруг, как призраки, как тени, в медленно исчезающей заоконной темноте появились первые дома чёрного города.

Ни огонька.

Страшно…

Но солнце было и в Кёнигберге!

Через два часа их поезд ещё немного погудел и наконец-то остановился посреди просторного, залитого уверенным солнечным светом пространства.

Никакого вокзала.

Ничего вокруг не было, только рельсы, рельсы, тысячи блестящих металлических линий убегали куда-то далеко, перекрещиваясь, соприкасаясь, исчезая за случайными деревьями на горизонте.

И ещё какие-то домики около остановившегося поезда.

Всё.

– Всё! Приехали! Конечная остановка – станция Кёнигсберг! Выходите, граждане пассажиры, только осторожней со ступенек, здесь высоко, перрон временный, деревянный, держитесь за поручни!

Проводница говорила громко и уверенно. Сразу было видно, что ей хочется, чтобы приехавшим в поезде пассажирам было тоже не страшно.

– А вокзал здесь где?

– Вокзала здесь, паренёк, нет. На самом деле он есть, но не в этом месте; главный вокзал в Кёнисберге сильно разбомблен, вернее, железнодорожные пути вокруг него. Вот поэтому поезда временно останавливаются здесь, на сортировочной станции.

– Мне бы спросить…

Мишка стоял на насыпи, проводница махнула ему сверху, из пустого уже тамбура.

4
{"b":"883472","o":1}