Ты можешь представить, что наши с тобой встречные письма лежат где-то в соседних почтовых мешках неделю, а может и больше?! Рядышком… Полежат, полежат – и снова в путь. Я получаю твои ровно через месяц, после того, как ты их отправляешь. Не успеваю толком прочитать – сразу же связываюсь по рации с плавбазой. Допрашиваю их, есть ли письма для нашего экипажа ещё…

Хочется сказать тебе много хорошего, прехорошего. Но не могу – тебе нельзя волноваться… Не хочу ничего без тебя! Ничего, ничего! Только ты, моя родная Наташка! Хочу быть всегда рядом. Ты сделала меня сильным: без тебя я ничто.

За три часа до полуночи. Я верю в тебя. Без тебя не будет и меня. Не предавай…

Твой…

Сегодня, милая Наташка, ещё раз убедился, какой же я у тебя странный…

Два дня назад пришла почта, твоих писем там не было, и сегодня передали с берега целую пачку писем для нашего экипажа. Кто-то ляпнул громко, вслух: «А тебе и сегодня ничего нет!».

Стало так обидно – мне и нет писем! Сразу выдумал мелкую месть тебе: «Вот возьму и порву приготовленное к отправке письмо, пусть ей тоже станет плохо!..».

Идиот!

Через полчаса поднялся в рубку третий помощник капитана, славный парень, говорит: «Тебе письма в каюте лежат…».

Я слетел вниз по трапу, рванулся в каюту – целых три письмища! И так я переверну их, и этак. И на штемпеля почтовые посмотрю, на даты – как ребёнок с ненаглядной игрушкой! Прости меня, родная, прости! За злые случайные мысли, за глупые слова!

А твои письма, милый мой черноглазик, милые! Только пишешь ты их как-то растрёпанно… вчера перечитал твоё письмо, в котором ты говоришь про нашего будущего сына. Когда читал эти строчки первый раз, показалось, что что-то тревожит тебя, а вчера я понял – это просто растерянность без меня. Стало легче.

Постой, постой! Написал эти слова и неожиданно вспомнил, как мы ездили в тот приморский парк. Как рыжий котёнок бежал за нами по дороге, как долго мы сидели на поваленном дереве посреди поля; орлов, которые долго, долго кружились над нами в небе…

Такое со мной часто случается, каждую минуту: делаю что-нибудь штурманское и неожиданно вспоминаю наше. Застываю на месте или машинально кручу пальцами карандаш, а сам далеко-далеко – с тобой… Думаю об одном – сколько же у нас тобой впереди!

Рад, что ты взялась за Ремарка. Но ведь и он не прав: «…Только тот, кто не раз оставался один, знает счастье встречи с любимой». Ерунда! Никакое счастье будущих встреч не уничтожит горечь, страшную горечь разлуки! Сознательно, из-за денег, идти на долгие месяцы беспросветной тоски ради мгновения радостной встречи?! Нет, больше никогда!

Я так думаю, потому что люблю. Ты далеко от меня. Мне плохо от того, что я ничем сейчас не могу помогать тебе. Береги себя, больше отдыхай, не пиши писем каждый день, не волнуйся. Ты должна быть уверена – у меня всё хорошо! Не может быть плохо – у меня есть ты. Целую. Спасибо за будущего сына.

Не обижайся, родная, из-за моих писем! Вот и это – старое, которое я берусь дописывать каждый вечер.

Наш промысловый отряд вот уже полмесяца работает вдалеке от основного флота: плавбаза и восемь маленьких добывающих корабликов. Нет никакой возможности ни отправить письмо, ни тебе получить от меня весточку. Бешусь, срываю злость на любом, кто упоминает в разговоре о почте. А спрашивают многие, ведь знают, что я самый из них ждущий…

Нет счастливее человека, чем я. Ни у кого нет настроения радостнее, чем у меня. Почему?! Потому что есть у меня такая жена, как ты, Наташка, потому что сегодня я получил от тебя сразу восемь (!) писем.

…Моё последнее письмо я писал двадцать дней января, не было никакой попутной оказии отправить, работали в дальнем районе океана, практически в одиночку, и эти дни были тяжёлыми для меня.

…Твои письма стали взрослыми. Поверь мне, ты очень изменилась. Это и огорчает, и радует. В памяти ты – на перроне вокзала, в лохматой шапке, кричишь что-то злое, а в глазах – чёрные блестящие слёзы… Маленькая, беспомощная, обиженная, а я – уезжаю…

Родная, я помню тебя такой. Ты встретишь меня после этого рейса не взъерошенным воробушком, а спокойной, взрослой, беременной женщиной! Тебя немного пугает предстоящая встреча?! Я это чувствую. Ты думаешь, как же я увижу тебя такую изменившуюся, и переживаешь? Глупая моя, милая! Это вокруг меня всё застыло, как в болоте, никаких новостей, а ты живёшь в такое волшебное время – готовишься стать мамой и все изменения так идут тебе! Я знаю, я верю в это.

…Недавно на вахте я вспоминал, как мы с тобой однажды поссорились. Причина была пустяковая, оба надулись, я лежал на диване, пытался что-то читать, а сам украдкой наблюдал за тобой. Ты сидела за столом и что-то грустно рисовала в нашей общей тетради. Обоим было плохо, но мы тогда были такими упрямыми! А потом ты как-то решительно, вдруг, сказала: «Послушай…», и не успела ещё договорить, как я понял, что это – мир! Бросился к тебе и целовал, целовал…

…Ну вот, к нашему борту подходит попутный «почтовый ящик». Время отдавать это письмо. Ребята сменяются с промысла, улетают, через день будут в столице, а ещё через неделю ты услышишь мой голос, читая эти строчки. Я буду разговаривать с тобой. Осталось восемьдесят восемь дней. Целую, хоть и отвык…

Здравствуй, самая лучшая на свете жена Наташка! А я – болван… Ты пишешь, что ревела из-за одного моего дурацкого письма?! Сейчас я буду говорить тебе много всего, слушай внимательно и знай, что даже самые плохие мысли, о которых я пишу тебе, уже не страшны нам с тобой! Это как нарыв – мучительно больно, а потом резанёшь ножом – ужасная боль, но уже всё позади…. И никогда она больше к нам не возвратится. Никогда. Так было и в том письме…

Здравствуй, милая! Завтра – половина рейса. Половина разлуки, половина мучений… А ещё через двадцать четыре дня исполнится год, как я увидал абсолютно незнакомую мне, но очень красивую девушку! Ты не догадываешься, кто же это тогда была?! Вот так, родная, понемногу и появляются в нашей совместной жизни замечательные даты, любимые праздники.

Сейчас лежу в каюте, придумал себе игру: над моей койкой есть полочка, такая же, как в железнодорожном вагоне. Там хранятся все твои письма, а поверх их стоит ежик, охраняет тайну нашей с тобой переписки. Я наугад вытягиваю из пачки письмо и стараюсь угадать, о чём именно в нём ты мне когда-то написала… Но потом всё равно увлекаюсь и читаю их все подряд!

В первом своём письме ты очень дельно и серьёзно рассуждаешь, что с первой же своей получки на новом месте работы начнёшь готовиться к нашей встрече, экономить деньги и планировать, а во втором – что купила на них пятнадцать своих любимых эклеров!

Вчера пришло твоё письмо – отправлено тринадцатого… пришло тринадцатого, через месяц.

Мы с тобой так хотели, чтобы я быстрее ушёл в море, а сами, глупые, не представляли, как же это плохо. Плохо, очень-преочень… Но бывает – просыпаюсь, а на подушке – письмо от тебя!

Неправильно мечтать о счастье поодиночке. Начался самый страшный месяц – четвёртый…. Я выдержу – ты не волнуйся.

Сейчас я скажу немногое, а остальное – когда будем рядом.

Мне кажется, что это письмо должно быть особенным, ведь оно – последнее! Самое последнее в нашей жизни, Наташка…

Никогда не придётся нам писать друг другу писем, потому что никогда, никогда мы не будем разлучаться! Осталось двадцать четыре дня без тебя. Я ненавижу эти дни. Я проклинаю их, рву по кусочкам, по часам!

Ты же не рассердишься, если, когда мы будем рядом, я расскажу тебе всё, что намечтал здесь, в океане, без тебя, без моей сумасшедшей девчонки!

…Я пишу это письмо слишком медленно, вот уже четвёртые сутки. Осталось каких-то двадцать дурацких дней. И всё.

Сам я замуровался в себя. Так легче.