Грянул ещё один тост.

Писатель в очередной раз учтиво откланялся, несколько раз подряд прикоснувшись рукой к жилету и к сердцу, отвернулся, чтобы поставить на поднос пустой бокал, рассеянно потёр влажной ладонью свой незначительный, убегающий подбородок.

В толпе гостей одна из приглашённых молодых женщин что-то сказала своему статному, холёному спутнику в смокинге и, бледная, чуть прихрамывая и сознательно избегая пустого внимания, прошла с сигаретой в дальний угол продолжающего сиять праздничного зала, устало устроилась там в кресле.

Наёмные репортёры воспользовались передышкой, обступили с края всё ещё полный дополнительный стол и, дрожа там, в толпе, багровыми смеющимися лицами, звонко чокались и жевали деликатесы. Кто-то из фотографов, тощий телом и острый взглядом, прятал в заранее приготовленную сумку нарезанное мясо и фрукты.

Хозяйка ещё раз, никого не выделив, дежурно осмотрела исполнительных официантов, без заметного утомления снующих от стола в направлении кухонных просторов. Кто-то из них улыбнулся ей, она ответила рассеянной гримасой.

В дальнем углу зала высокий, худощавый молодой официант уронил с подноса пустую кофейную чашку.

Дисциплинированно, точными движениями, безмолвно, без упрёков, он опустился на колено, собирая осколки.

Женщина встала с кресла, бросилась ему помогать. На поверхности холодного каменного пола его рука коснулась её тонких пальцев. Внезапно нахмурившись, она пристально взглянула в такие близкие и давно знакомые глаза, уже никак не сдерживая своей стремящейся сквозь уходящие слёзы восторженной улыбки.

А он, аккуратно положив на поднос последний звенящий кусочек фарфора, с изумлением спросил, вытирая ладонь о белую куртку.

– Лиза?!

– Басти?

– Ты здесь одна?

– С мужем. Нас пригласили. А ты?

– Работаю…

И снова в зале раздались громкие одобрительные крики.

Очередной значительный гость сказал что-то приятное о гениальном творчестве хозяина и о его красивом, богатом доме.

Аплодисменты.

Все ждали музыки.

В коротком перерыве оркестр готовился продолжить исполнение номеров приготовленного репертуара. Музыканты понемногу настраивали инструменты, негромко переговаривались, улыбались.

Со стороны кухни к руководителю оркестра подошёл Басти.

Он был уже не в куртке официанта, а в простой белой рубашке.

Несколько слов – и знакомый музыкант с улыбкой согласился, похлопал, передавая Басти, свой роскошный аккордеон, но тот покачал головой и взял прислонённую кем-то к стулу виолончель.

Сел, приготовил смычок, наклонился к грифу.

Лиза вздрогнула, нахмурилась, привстала с кресла, рассматривая музыкантов.

Приложила к губам, чтобы не закричать, дрожащую ладонь.

«Арпеджионе» …

Когда-то давно, в детстве, Басти пробовал играть для неё именно эту сонату.

Они мало тогда что умели, немного знали и не могли управлять своим будущим.

С тех пор гениальную музыку Шуберта Лиза не слыхала ни разу.

Звучала только виолончель, оркестр молчал.

Понемногу стихал шум зала, люди с удивлением оборачивались и слушали.

Басти играл технически сложную вещь безупречно.

Один из музыкантов тихо присел к фортепиано.

Легко, нежно, только для неё…

Одна и та же повторяющаяся тема каждый раз звучала по-разному.

Седой пианист предвосхищал движения смычка Басти и умело дополнял клавишами окончания фразы виолончели.

Ещё в начала исполнения руководитель оркестра бросился в коридор, к электрическим выключателям и безо всякого на то разрешения приглушил все люстры в зале.

Свет остался только на сцене.

В полном молчании прошло примерно полчаса.

Потом – ещё секунды тишины.

И крики восторга!

Такие, каких в этом доме никто и никогда не слыхал.

Спустя два месяца врач, бывший одноклассник, поставил перед ним на стеклянный столик несколько упаковок лекарств.

– Вот, это всё тебе. Дальше обследовать твой организм, Басти, нет никакого смысла. Я полностью согласен с мнением столичных коллег. Сейчас я выпишу тебе необходимые рецепты и назначения, будь добр принимать лекарства дисциплинированно, по графику и в нужном количестве.

– Неужели всё?!

– Да, полностью здоровым ты уже никогда не будешь. Но лекарства поддержат тебя, сделают твою жизнь достаточно спокойной.

– Я – инвалид? Навсегда?

– Боюсь, что всё именно так, Басти. Твои кости и суставы не позволят тебе жить полноценно, но понемногу ходить и передвигаться по дому ты сможешь. Конечно, если не станешь пренебрегать моими советами и будешь вовремя принимать лекарства. Понял? Я не стремлюсь рекомендовать тебе плохое, Басти, или не хочу просто отвязаться от тебя. Мы с тобой знакомы давно – это всё, что я могу сделать для тебя. Извини.

– Понял…

Советоваться со своим отцом Басти перестал ещё в детстве, сразу же после смерти мамы. Она умерла, когда он только пошёл в школу. Внезапно, без причин. Отец молчал, никогда не говорил с сыном о той смерти.

Иногда, при случае, отец рассказывал Басти о его матери, улыбался, задумываясь.

Замолкал.

Исчезал из дома, оставляя Басти на попечение бабушки.

Возвращался, хохотал, они вместе ездили на море, в лес, на дюны.

Отец знал о любви Басти к музыке, восхищался его умением, даже устроил сына в музыкальную народную школу в их маленьком городке. И всё. Снова куда-то исчезал. На репетитора или на консерваторию у них не было средств.

Совсем.

Поэтому отец всё время много работал и всегда что-то придумывал.

Однажды он притащил откуда-то большую пачку денег, повёл Басти в его любимый музыкальный магазин и купил ему там настоящую виолончель.

На следующий день отец пришёл весь в синяках, с перебинтованной рукой, и после этого почти год работал ночами.

Отец жил в пригороде, в домике, который остался ему в наследство после бабушки.

Его квартиру в городе суд забрал за долги.

Басти, став взрослым, сам снимал себе жильё.

Иногда они встречались, при этом искренне радовались друг другу.

На следующий день Басти приехал к отцу.

– Всё, мне конец!

– Слабак.

В волнении отец расхаживал перед Басти, который устало прилёг на диван.

– Время твоей смерти тебе скажет Он! А ты, пока жив, должен бороться! Должен! У тебя есть цель, ради которой нужно жить?!

– Да.

– Вот и живи! Цепляйся зубами за малое, не тащись в сопливых слезах вслед за жизнью, а волоки её саму за шиворот за собой!

– Как ты?

– Как я…

Отец остановился.

– Да, и у меня есть цель. Она уже рядом, я знаю. Близок тот миг, когда я скажу и тебе, и всем людям в этом мире, что я смог, что я был прав! Моя жизнь была потрачена не на пустые фантазии и выдумки, моя цель – она настоящая, поверь, Басти! У меня есть документы, фотографии, диктофонные записи разговоров с реальными людьми. Это всё хранится здесь, в этой комнате. И начинался мой путь к мечте тоже здесь, с незначительных слов моей мамы, твоей бабушки… Это правда, потому что всё это было. Как и почему – пока не знаю, но разгадка тайны близка. Я обязан достичь цели, я обязан сделать это ради многих близких мне людей, ради тебя…

– Почему ты мне ничего не говорил об этом раньше?

– Ты был мал, а ребёнка нельзя разочаровывать несделанным.

– А сейчас?

– Думаю, что настало время, когда мои слова, пока ещё только слова, могут помочь тебе.

– Но что может сделать инвалид?!

Отец даже закричал на него тогда в свирепом возмущении.

– Не будь им! Не будь! Доверься необычному! И действуй!