В послевоенном разрушенном почти до основания Воронеже существовали целые династии корифеев-голубятников и на Чижовке, и на Гусиновке, и на Троицкой, и на Левом берегу в районах Придачи, Отрожки. Машмета, Песчановки. Водили голубей и в Сомово, Боровом, Графской. Так и стоит перед глазами картина детства, майского утра, когда все вокруг цветет и благоухает, и в этой тишине, в дымке восходящего солнца вдруг раздается молодецкий посвист, за ним другой, третей. и вот уже скрипят калитки, хлопают двери, народ проснулся и высыпал на улицу. Это заядлые голубятники: полковник дядя Жора, по-уличному «Гвардия», пожарник Буней и заядлый картежник Валет поднимают своих любимцев-голубей в небо, ввысь, к утренним звездам. Открываются лазы на чердаках, голуби, воркуя и отряхиваясь, вылетают на крыши и в ход идут длинные шесты и палки с привязанными на конце тряпками. «Фить-фить-фить» – посвистывают со всех сторон и машут шестами, подгоняя с крыш своих любимцев.

Вокруг орава шмыгающих, свистящих что есть мочи пацанят, любопытных зевак, комментирующих это восхитительное зрелище. Голуби воркуют, чистят хвосты и крылья, танцуют с «потрясом», разминаются перед долгим полетом и сначала то поодиночке, то парами, как бы нехотя, не спеша поднимаются, кувыркаются, переворачиваются через голову и снова садятся на крышу. Но неумолимый хозяин упорно подгоняет их шестом, не давая покоя, и, наконец, поднимает стаю в воздух. Все выше и выше кругами парят птицы.

– Глянь у Валета какой почтарь-красавец, так и свистит крыльями как мессершмит. – И вмиг все головы поворачиваются направо.

– Давеча из Одессы за пазухой привез, в карты выиграл, чертяка. Везет же людям, – раздается чей-то завистливый вздох.

– Да что толку, – перхает самосадом Михеич, – все равно в Одессу улетит.

– А вон смотри у Бунея голубка белая лодочкой стоит не шелохнется, словно пава, хороша! – И синеглазые белобрысые головки крутятся влево, наблюдая за величественным полетом белого луганского голубя.

– Тысячу за нее отвалил, не пожалел.

– А вон глядите, глядите у полковника Чеграш стаю повел, да как повел, как командир эскадрилью. Вот это да! Вот это выучка! На той неделе у Вовчика с «Заречной» пару Петровских вертунов привел с собой и посадил на крышу, так Вовчик еле сторговался с «Гвардией». Магарыч ставил.

Сотни голубей различных пород, мастей и окрасов парят в безоблачном небе, реют над городом, стремясь все выше и выше, превращаясь в еле видимые точки, а иногда и исчезая с глаз. На улицах стоит невообразимый шум, гомон, свист. Радости нет предела. Весна-красавица пришла в наши края. Спустя некоторое время, мальчишки идут играть кто в «жошку» (подбивание ногой кверху свинцовой пуговицы с пришитым и расчесанным кусочком овчины), кто в «кон» (игру на копейки и пятаки, путем бросания на расстоянии 5-6 м в горку сложенных монет свинцовой круглой битой. Победителем считался тот, кто попадал ею в кон, а затем ударяя «шагом-битой» по монетке, переворачивал ее на «орла»), кто в «пристенку» (игру в стуканье монеткой об забор. Выигрывал тот, кто своей монеткой попадал так близко к монетке играющих, что мог достать ее раздвинутыми пальцами рук). Голубятники же оставались на своих местах, кто на крыше, кто во дворе, восхищаясь и наслаждаясь полетом своих любимцев, распахнув душу небу.

И вдруг вся улица всполошилась, огласилась тревожными криками, побежала к проулку. «Копчик! Гля, копчик налетел!» – заверещали мальчишки. В воздухе со стороны Шипова леса показалась пара быстрых и проворных хищников-копчиков. В голубином царстве суматоха и переполох. Птицы бросились в разные стороны, поумнее вверх, на недосягаемую высоту. Да разве ж убежишь от лесного разбойника. Выпущенный как стрела, мчится копчик за голубем – «Трах!» – следует молниеносный удар когтями и только перья посыпались книзу. ”Э-э-э-х!” – сокрушенно застонала толпа. «Улю-лю-у-у!» – орут, ревут мужики. «Ши-ши-ши! Ссы-ссы-сы!» – свистят разбойничьим посвистом, чуть не в кровь раздирая пальцами губы пацаны, бросают вверх шапки, картузы. Да разве этим поможешь? И уже несет стервятник голубку в когтях, тяжело взмахивая крыльями. «Гвардия», гэпая сапогами по ступенькам, выскакивает из хаты с двустволкой – «Бах!-Гах!» – бухают дуплетом выстрелы вдогонку. Да где там, смылись разбойники. «Каков наглец! Фашист проклятый! Такую голубку сцапал», – разноголосо шумит толпа, и долго еще обсуждают по дворам происшедшее. Ушли в прошлое, в небытие поколения послевоенных голубятников. Народ стал тянуться к другим ценностям, жить богаче, отделяться, отгораживаться друг от друга.

Редко сейчас увидишь, а практически не найдешь на Птичьем рынке, не то что раньше на Мясной площади, настоящего почтаря, мощного, резвого, не боящегося ни ветра, ни грозы красавца-голубя, голубой мечты каждого голубятника, с крыльями как стрелы, ясным и гордым взглядом. Или Николаевского высоколетного, единственного в мире представителя бескружной породы, гордости довоенных и послевоенных голубятников, способного летать в небе на недосягаемой для глаз человеческих высоте по 8-10 часов «бабочкой», зависать, как жаворонок. Или уникальной породы наших, чисто воронежских белозобых и зоревых голубей, способных подняться в полет в вечернее время и возвратиться к своему хозяину лишь поутру, на зорьке. Или «царицынских», «царей», луганских белых. Да разве ж всех перечтешь. Все больше продают хилые породы дилетанты, либо дешевые подделки нечистые на руки люди. Да и голубятников и голубятен стало значительно меньше, их можно по пальцам пересчитать. В угоду моде, многие из них бросились разводить декоративных с виду, пышных в наряде голубей. Спору нет, красивы ленчатые, якобинцы, дутыши, но не летают они, а лишь вальяжно шествуют по клеткам и вольерам. Подустали, обленились нынешние голубятники, да и копчик не тот стал, не часто увидишь в небе над городом парящие стаи голубей.

И вот однажды, проходя мимо проходной завода им. Тельмана, я увидел сказочную картину, настоящее воронежское чудо. В уютном дворике, похожем на старый купеческий двор, на красивых отполированных и отлакированных лабазах, лазах-вольерах, покрытых декоративной сеточкой, порхали, ворковали десятки разномастных голубей, от которых в глазах зарябило. «Господи, неужто настоящее голубиное царство, да в наши-то дни?» – подумалось мне. Навстречу мне вышел сухощавый, пожилой, но еще крепкий на вид мужчина. Разговорились. Познакомились.

– Рязанов Александр Константинович, – представился он. – Голубями болею с детства. Еще на старый птичий рынок на Мясной площади у Покровской церкви хаживал. Какие там собирались голубятники, какие разговоры, истории голубиные рассказывались, каких только голубей там не было. Но увы, разогнали, запретили старый Птичий рынок. Но в последнее время тянется народ, особенно дети к птицам, животным. Ведь от них исходит божья благодать. радость для души человека. Глянь, какие красавцы. Вон гордость моя – «ленчатые», вон «челябинские» – за ними я аж в Сибирь ездил, вон «пермяки», вон «царицынские», вон «пегие», а вон и наши, воронежские, «белозобые», «зоревые», чистейшая, уникальная порода. О каждой парочке можно часами рассказывать. Мало осталось в Воронеже «голубятников», – продолжал он, – трудное, хлопотное это дело. Душой надо болеть за него. Десятки лет потребовалось мне, чтобы создать, собрать эту коллекцию, вывести, отобрать ценные породы, но зато есть на что посмотреть, есть что показать людям, – гордо произнес он.

– Да ведь сюда можно экскурсии водить, школьников, туристов, – восторженно подумал я. – Но не дай бог прервется, угаснет это волшебство и исчезнет с земли русской еще одно увлечение, еще одна соломинка из прошлого. И захотелось мне поблагодарить и низко поклониться старому воронежскому голубятнику, донесшему до наших дней эстафету послевоенных голубятников.

Каждый кулик свое болото хвалит…

У страха глаза велики…