Оказавшись на крыше, Света ахнула от раскинувшейся вокруг панорамы: дома, проспекты, автомобили, фонари, вывески магазинов слились в единую картину – завораживающую, живую, переливающуюся. Никита уже стоял рядом и так же восхищённо смотрел на гостью.

– С днём рождения! Избавь меня уже от этой тяжести! – Света вручила имениннику подарочный пакет и чмокнула в щёку.

Никита вынул оранжевую тиснёную коробку и воскликнул:

– Серьёзно? Тот самый «Гленфиддик»?

– Тот самый односолодовый виски двадцатиоднолетней выдержки, который ты так вожделел.

– Спасибо! Я позову тебя на дегустацию!

– О нет. Ты же знаешь, я такое не пью. Наслаждайся. А где все?

Только сейчас Света заметила, что столик, к которому подвёл её Никита, накрыт на двоих.

– Сегодня мой праздник, так? Я решил, что хочу видеть только тебя.

Этого не может быть! Она что-то перепутала или Никита изменил планы? Именинник галантно отодвинул для Светы стул и сел напротив. Ласкающая слух мелодия саксофона, едва ощутимый на такой высоте гул вечернего города, сладковатый аромат лилий и роз, нежно окутывающий всё вокруг полумрак, мерцание свечей превратились в декорации искусной театральной постановки, в которой Света оказалась зрителем, насильно вытянутым на сцену.

Никита в тёмно-синем отлично сидящем костюме и белоснежной рубашке улыбался так, словно для него во всём мире существовала одна она. Ей же захотелось встать, подойти к невысокому ограждению у края крыши и броситься вниз, чтобы перестать притворяться нормальной и навсегда покончить с жизнью, в которой не осталось ничего настоящего. Но дома её ждала Алинка. Наверное, сейчас они с няней смотрят мультфильмы, после дочь получит традиционную порцию печенья с молоком, почистит зубы и ляжет спать в любимой пижаме с розовыми пони.

Официант разлил по бокалам охлаждённое белое вино, скоро на столе появились закуски. Никита оживлённо делился деталями рабочего дня, строил планы на будущее. Света слушала вполуха, настраивалась на предстоящий разговор и теребила в руках гладкую жёсткую салфетку. Она уже знала, к чему всё идёт, но пока не представляла, чем всё закончится.

После аперитива Никита заказал виски и, медленно процедив его сквозь зубы, заявил:

– У меня тоже есть для тебя подарок.

Достал из кармана красную бархатную коробочку. Раскрыл. Деликатный блеск золота не мог сравниться с сиянием крупного, искрящегося всеми гранями бриллианта.

– Ты станешь наконец моей женой?

Руки и ноги похолодели. Света не могла оторвать взгляда от кольца, боялась посмотреть в глаза Никите – другу, который столько лет был рядом: на их свадьбе с Максом и в тот день, когда муж пропал, на всех днях рождения, Новых годах, вечеринках в общежитии, а потом в их новой квартире. Своей неиссякаемой энергией он толкал её бизнес вперёд, не давал отчаиваться, когда всё шло наперекосяк. Никита забрал их с Алиной из роддома, дарил девочке подарки, возил их в зоопарк, в кинотеатр, к врачу. Он приносил Свете продукты, когда та, беременная, не понимая, как жить дальше, почти не вставала с дивана. Неужели всё это не стоит одного простого «да»? Логичного, ясного, чёткого ответа, который подарит её дочери отца, а ей – надёжное плечо, на которое можно опереться в минуты тоски.

Черты когда-то любимого лица начали стираться из памяти, но чёрные, пронизывающие насквозь глаза по-прежнему смотрели в душу из темноты. Макс не говорил ей, как поступить, не осуждал, не подталкивал, он просто был. Где-то далеко, где-то рядом.

Четыре года. За это время всё должно было перегореть и превратиться в пепел, но заглядывая внутрь себя, Света чувствовала жар: скрытый и губительный, как спящая в глубине вулкана магма.

Никита протянул руку и легонько поднял её подбородок.

– Посмотри на меня. Я очень долго ждал. Сначала ты была его девушкой, потом женой. Всё это время я любил тебя. Он погиб, и я снова стал ждать: когда ты успокоишься, забудешь, переживёшь. Света, да сколько можно? Алинка подрастает. Ты же знаешь, как хорошо мы ладим. Она вот-вот начнёт называть меня папой. Да и мы с тобой постоянно вместе. Общие дела, общие интересы. Мы уже одна семья. У нас всё будет хорошо, лучше, чем хорошо. Подумай сама. Вся жизнь впереди: вырастим Алину, родим ещё детей, будем вместе работать, отдыхать, ездить на море, летать на самолётах, прыгать с парашютом. Хочешь?

В его глазах перемешались страсть, злость, надежда. Света молча отвела взгляд. Собственное безразличие пугало. Она ждала конца света, и никакого альтернативного будущего для неё не существовало.

Никита положил раскрытую коробочку перед Светой, сцепил пальцы в замок и, чуть наклонившись вперёд, продолжил:

– Ты думаешь, что предаёшь его память? Да ведь он не любил тебя. – Его лицо и шея покрылись красными пятнами.

Света вышла из ступора.

– Что?

– А ты вспомни. Поначалу, может быть, он был увлечён тобой, но потом бытовуха превратилась в тюрьму. «Макс, ты поел? Макс, когда ты ляжешь спать? Макс, надень шапку!» Да ты носилась с ним как с ребёнком, а его это бесило. Сколько раз он говорил мне, что устал, что совершенно иначе представлял семейную жизнь…

– О чём ты вообще? Что за чушь?

– Так и было, Светочка. В точности так. И зачем, по-твоему, он вообще попёрся на этот сплав? Ну какой из него экстремал? Какие, к лешему, катамараны? Он и в тренажёрку-то не ходил ни разу, сколько я его ни звал. Никогда не мог понять, что его туда так тянет, в эту бывшую республику, а может, всё проще? У него там просто была другая баба? Он ни разу не проболтался, даже по пьяни, но нетрудно сложить два да три. Забудь его!

Никита схватил её руки и начал целовать, не обращая внимания ни на что вокруг.

– Счастье моё… Света… Я сделаю всё, что захочешь…

Света отдёрнула руки. Прикосновения чужих губ жгли, как затушенные о кожу окурки.

– Почему ты говоришь об этом только сейчас?

– Да почему я вообще ничего не сделал раньше?! Почему не увёз тебя подальше отсюда, чтобы ты забыла всё это, как страшный сон? Почему не проявил настойчивость? Потому что сначала ты сошла с ума от горя. Беременные женщины и так не в себе, а тут совсем труба. Потом ты родила, а кормящую мать нельзя волновать. Потом Алина была слишком маленькой. И вот когда ты только-только начала становиться похожей на прежнюю Свету, я решил, что пора.

– Ты это со зла. Не надо, Никит… Не черни память друга.

– Да к чёрту память, Света! Надо думать о будущем! Он умер, ты это понимаешь или нет? Где твоя хвалёная разумность? Тебе мужик нужен!

Её словно стегнули плетью.

– А ты думаешь, у меня никого не было за это время? Да я всё испробовала, чтобы его забыть, только не могу! И с тобой не могу! – Колючая злость прорвалась наружу, разрывая в кровь едва затянувшуюся рану. – У тебя же нет проблем с женщинами, ты весёлый, красивый, молодой, успешный – полюби нормальную, у которой сердце есть. Потому что у меня – уже нет. А новое-то не вырастет.

– Света! Стой! Куда ты?

Стул резко скрипнул ножками по деревянному настилу. Едва успев схватить сумочку, она поспешила на выход. Ей было наплевать на любопытные взгляды, брошенное на столе кольцо, испорченные отношения с Никитой, лишь бы поскорее оказаться в тишине квартиры, поцеловать спящую дочь и снова начать ждать, когда утихнет боль.

Никита не знал, были ли его воспоминания о матери настоящими. Иногда казалось, что дорогие сердцу моменты родились в воображении когда-то давно, на стыке детства и юности, запечатлелись в памяти, вросли корнями в душу и заменили собой реальность. Образ матери вставал перед глазами или в самые отвратительные моменты жизни, или в самые хорошие. Никита видел её светлые волосы, щекотно прикасающиеся к его лицу, добрые, лучистые глаза. Белый торт с толстым слоем крема и пятью свечками. Коньки в подарок, жёсткие, совсем как деревянные. Морозный воздух и снегирь с красной грудкой. Восторг, удар о лёд. Много-много нежности, такой мягкой и обволакивающей, что боль тут же растворялась.