А по левую возвещали:

Симэнь приблизился к зале Сокровищ, над которой крупными знаками было начертано:

Параллельные же строки гласили:

и

Симэнь вошел в залу и предстал пред жертвенным столиком у самого алтаря. Мальчик-послушник поднес ему блюдо с полотенцем. После омовения рук Симэнь опустился на подстилку, возжег благовония и пал ниц пред алтарем, а когда встал, навстречу ему вышел настоятель монастыря У.

Надобно сказать, что настоятель У Цзунси, в монашестве У Даочжэнь – Правоверный, был рослым детиной богатырского сложения, с густой бородой и большими усами. Любитель возлияний и дружеских пирушек, он охотно привечал всех жертвователей и благожелателей. Оттого-то, как только У Цзунси был поставлен настоятелем, так сразу и потянуло в монастырь Нефритового владыки богатых да знатных. Уж больно торжественно служил он молебны, а какие пышные устраивал трапезы! Благодетелей встречал с великим радушием. Целая свита подростков и мальчиков, по первому зову исполнявших любые его повеления, состояла у него в послушниках.

Не раз бывало, что Симэнь с компанией побратимов заказывал у него молебны, а к празднику, равно как и ко дню рождения, не забывал послать подарки. Ну как же настоятелю было не поприветсвовать Симэня! А тем паче теперь, когда Симэнь получил пост в судебном управлении и, прежде чем молиться и нарекать имя наследнику, вручил щедрые дары.

И вот настоятель сам позаботился о трапезе, лично службу отправляя. Чело его венчал украшенный нефритовым кольцом даосский клобук, красным цветом символизировавший солнце, а формой – гром и молнию.[573] Облачением ему служило бледно-голубое с длинными рукавами платье из перьев аиста,[574] украшенное двадцатью четырьмя созвездиями.[575] Чресла его обтягивал шелковый пояс. Он поспешно оставил аналой и почтительным поклоном приветствовал Симэня.

– Обманул я вас, милостливый батюшка, в самых возвышенных ваших побуждениях, – обратился он к Симэню. – Сколько раз удостаивали вы меня, неблагодарного, щедрыми своими дарами! И всякий раз бедный инок не решался отказываться, дабы не выказать вам непочтение, а, принимая, мучался угрызениями совести. И ныне, когда вы пожелали наречь младенцу монашеское имя, меня обязывает долг приобщить его к Трем сокровищам, помолиться о его благополучии и долгоденствии, но мне прямо-таки нечем отплатить вам, почтеннейший мой благодетель, за все ваши милости. Вы же осыпаете меня все новыми дарами, столь щедрыми и обильными, что меня, право, заливает краска стыда. Вы прислали куда больше, чем требует отправление обряда. Я вам так обязан!

– Премного вам благодарен! – отвечал Симэнь. – Прошу меня простить за причиненные хлопоты и принять эти скромные знаки внимания.

После взаимных любезностей Симэня поклонами поприветствовали остальные монахи, а потом пригласили в келью настоятеля, состоящую из трех зал. Келья называлась Террасой аиста в соснах.[576] Залу украшали многочисленные ярко-красные ширмы. Здесь, чувствуя себя вполне непринужденно, они пили чай. Там и сям неподалеку от Симэня красовались причудливые каменные глыбы. Сверкали начищенные до блеска столы и стулья. Слева висела надпись: «С Терема Желтого аиста[577] белым днем в небеса взмывал», справа другая: «И озеро Дунтин пересекал три раза». Перед Симэнем стояли две ширмы, одна против другой, с параллельными строками скорописи:

– Возьми лошадь и ступай за дядей Ином, – велел слуге Цитуну Симэнь, усаживаясь за стол. – Ему, должно быть, не на чем ехать, вот он и не появился до сих пор.

– Тут вон и осел зятя Чэня стоит, – вставил Дайань.

– Ладно! Бери осла и поторапливайся, – распорядился Симэнь.

Цитун вывел осла за монастырские ворота и отправился к Ин Боцзюэ.

Между тем настоятель У кончил молитву и подсел к Симэню. За чаем завязался разговор.

– Решился бы я, почтеннейший мой батюшка, мешкать, брать на душу грех, в то время как вы с усердием стремитесь вознести молитву в святом храме?! – начал настоятель. – Мы с четвертой ночной стражи бодрствуем в неустанном бдении у святого алтаря. Долго читали из Священных канонов, отслужили особый молебен Нефритовому владыке, потом по случаю первого новолуния в новом году, которое празднуется сегодня, пропели хвалу Всевышнему Творцу круговращения светил, а послание с полными данными о рождении вашего наследника уже покоится на алтаре Трех сокровищ. Младенцу нарекли мы имя У Инъюань.[578] Дабы дух Тайи, покровитель судьбы,[579] даровал ему процветание и долгоденствие и не лишил его богатства и знатности, я воздал хвалу Небу и Земле с принесением двадцати четырех жертв, славу Всевышнему владыке с двенадцатью жертвами и двенадцать жертв усопшим. Всего было принесено сто восемьдесят жертв.

– Тронут вашим усердием! – отозвался Симэнь.

Послышались удары в барабан, и Симэня попросили приблизиться к алтарю, где зачиналось чтение обращенного к Небу послания. Симэнь переоделся в ярко-красный праздничный халат, поверх которого красовались цветной наперсник с изображением льва и носорожий пояс с золотой оправой, и подошел к алтарю. Сбоку встал псаломщик в темно-красной рясе и начал читать:

– У вас есть еще близкие, не внесенные в послание? – обратился псаломщик, прервав чтение, к Симэню.

– Запишите урожденную Ли, – сказал Симэнь. – Родилась в предвечерний час под знаком земной ветви шэнь пятнадцатого дня в первой луне года синь-вэй,[581] и сына Гуаньгэ, появившегося на свет в предвечерний час шэнь двадцать третьего дня в седьмой луне года бин-шэнь.[582]

– продолжал псаломщик,