— Давайте, правда, проверим, что он будет делать? — загорелся Генка.

И все четверо, даже Алка, уставились на мальчишку.

Мальчишка ел свое мороженое, облизывался. Потом заметил, что на него смотрят и попытался сделать равнодушное лицо. Но не так-то просто это сделать. Мальчишка ерзал, мороженое текло у него по пальцам… Наконец он не выдержал, встал и ушел на другой конец палубы. Ребята — за ним. И хотя мальчишка стоял у борта спиной к ним, видно было, по тому, как он ежится, что он знает — его преследователи здесь.

Вот он не выдержал, оглянулся и пошел искать новое место. От жары, от сладкого мороженого мальчишке, видно, в самом деле захотелось пить. Стараясь не обращать внимания на ребят, он пошел к буфету.

— Что я говорил! — торжествующе сказал Саша.

Мальчишка сунул руку в карман, но ребята уже были рядом с ним. Сглотнув слюну, он все-таки не посмел купить воды: кто его знает, что задумали эти ребята. Тоскливо покосившись на бутылки, он пошел дальше.

До самого конца путешествия ребята не оставляли его в покое. Как охотники, стерегли каждый его шаг, не давали подойти к буфету.

Когда же катер прибыл в город, мальчишка первым сбежал по трапу и, втянув голову в плечи, юркнул в толпу.

— Ну вот, — меланхолично сказал Генка, — съездили, виды посмотрели.

— А я ничего не видела, — удивленно откликнулась Алка.

Ребята так и прыснули.

Дни катились за днями, как веселые Алкины камушки.

Как-то бабушка послала Генку за хлебом. У булочной была вырыта канава, и через нее перекинут почти новенький кусок рельса. Люди поругивались и осторожно ступали на рельс. Впрочем, канаву можно было и так перешагнуть, стоило сделать шаг пошире, но почему-то никто этого не делал. Генка машинально стал в маленькую очередь, образовавшуюся у рельса, потом, спохватившись, перепрыгнул канаву.

Когда он вышел из булочной, никто уже и не думал пользоваться неудобной переправой, и почти новехонький рельс сиротливо поблескивал на солнце.

Генка посмотрел на рельс и… помчался к Саше.

Мать Саши — тихая женщина, с большими ласковыми глазами — сидела за столом, склеивала листы потрепанной книги. Она работала в детской библиотеке и часто приносила домой то одну, то несколько таких вот замурзанных книжек.

— Нет уж, Сашок, давай на этот раз договоримся: тебе надо новую форму, — говорила женщина.

— А на кой она мне, — отвечал Саша, — что я, по очереди то одну, то другую носить буду?

— Старая-то уже мала тебе.

— Скажешь — мала. Хоть еще десять лет носить, все впору будет. Купи вон себе кофту или туфли.

Женщина засмеялась. Смеялась она так, что не поймешь, если не видеть ее лица, смеется она или плачет.

— Да что ж это такое, а? Мать я тебе или дочь?

Саша тоже засмеялся.

— Внучка. Ну я пойду, мам.

— Иди-иди. — Она ласково посмотрела на обоих.

Генка рассказал о рельсе. Саша так и загорелся:

— Большой? Килограммов двадцать будет?

— Может, и больше.

Саша живо притащил из сарая доску:

— Подойдет заменить?

— Подойдет, велика даже.

рельс, поволокли. В сарае у Саши в углу были свалены старые консервные банки, железные дужки от тележного колеса, знакомое ведро.

Саша подошел к клетке с двумя кроликами, бросил им капустных листьев. Кролики, поглядывая преданными глазами, принялись с хрустом разгрызать их. Генка заметил, что один кролик странно острижен и один бок у него черный.

— Чего это он? — спросил Генка.

— Сажей я его.

— Покрасил, что ли?

Саша посерьезнел:

— Говорят, трубочисты часто болеют раком. Проверить надо.

Опять этот рак! Генка начал догадываться, что именно здесь где-то скрывается Сашина тайна.

У малюсенького, чисто промытого окошка стоял стол, на нем стопка брошюр. Генка взял одну, другую… «Ранняя диагностика рака», «Пособие для учебного микроскопа».

— А сколько микроскоп стоит?

Саша помрачнел.

— Разные есть. Простой школьный… Тут надо электронный… Ну ничего, у меня глаза хорошие, я даже в темноте, как кошка, все вижу.

Генка опять вспомнил про коллекцию. Ведь и в самом деле она ему не нужна.

— Сашк, — предложил он, — у меня марки есть… коллекция старая. Если продать…

— Ну?

— Моя, собственная. Если хочешь, я пришлю.

Саша помолчал.

— Нет, — сказал он наконец, — я сам.

Но Генке уже понравилась эта мысль. А вдруг Сашка и правда найдет этого рака? Тогда вспомнит, что помог ему в трудную минуту не кто-нибудь, а он, Генка.

— Да чего ты! Ведь она никому не нужна, все равно валяется. А там знаешь какие марки!

— А мать что скажет?

— Вот еще — она же моя, я ее собирал. А теперь валяется — ни себе, ни людям.

Саша пристально посмотрел на него:

— Ты только не думай… я ведь для дела.

— Ну, конечно! — Генка положил ему руку на плечо. — Врачом тебе надо стать.

— Сам, что ли, не знаю. Кончу восьмой — в училище пойду в медицинское, потом в институт.

— Хорошо тебе, — позавидовал Генка, — а я вот ничего про себя не могу придумать.

— Придумаешь, — успокоил его Саша.

А на другой день случилась беда. Пришла мать и заметила, что у Генки насморк.

— Купаться сегодня не смей.

Генка попробовал было спорить, но мать пригрозила:

— Выкупаешься — неделю будешь дома сидеть!

Не слишком весело сидеть на берегу, когда палит рассвирепевшее от жары солнце. Тонька на пляж не пошла, видимо, опять задумала вертеться перед зеркалом, потому что слишком уж нетерпеливо выпроваживала Генку, а на столе у нее лежали Шекспир и ночная рубашка.

Алла взяла с собой автомобильную шину и сейчас заботливо опустила ее в воду, чтоб та не потрескалась на солнце.

— Ген, а у вас море есть?

— Есть. Белое.

— Совсем белое?

— Да нет, называется Белое. У вас Черное, а у нас Белое.

— Лучше, чем у нас?

Генка вспомнил свое море. Оно, пожалуй, светлее этого и мельче у берегов. Долго идешь, чтоб до колен стало. И дно ребристое от плотного песка, смятого водой. Идешь и чувствуешь ногами песчаные ребрышки.

Хорошо. И ничего, что вода холодная и много не накупаешься: там ведь жары такой нет.

— Летом у нас хорошо.

— А зимой?

— Зимой еще лучше. Снег сухой, морозный, как стекло толченое, под ногами хрустит. На лыжах с горы — вззз! — катишься, не остановишься.

— А у нас снегу нет, — вздохнула Алла.

— Совсем нет? — удивился Генка.

— Есть, — неохотно сказал Саша, — слякоть от него одна.

— Нет, у нас сугробы — во! — Генка поднял руки над головой. Ему вспомнилось, как барахтались однажды в таком сугробе Никитины братья, похожие на грибы подосиновики, а потом, заразившись их веселой возней, и он с ребятами. — Зима у нас что надо!

— Геночка, — уважительно сказала Алла, — ты посиди тут, мы недолго покупаемся.

Она бросилась в воду, и забрызгала, запенилась вода вокруг ее маленького, худенького тела.

Саша заходил в море иначе. Он подходил к воде, пригибался и с вытянутыми руками рывком кидался в нее.

Генка с завистью смотрел на них. Ну какой у него насморк? Разве это насморк? Один раз носом потянул, и готово — «купаться не смей».

Первым из воды вылез Саша. Он повалился на песок и долго лязгал зубами — никак не мог согреться. Генка накрыл его полотенцем, рубашкой.

— Грипп схватишь — узнаешь.

— И… и… ничего, п-первый озноб не страшен, в кннн-иге написано.

И тут с моря донесся истошный крик. Генка вскочил и увидел, что двое каких-то мальчишек тянут в глубь моря шину с накрепко вцепившейся в нее Аллой. Алла то высовывалась из воды, то совсем изчезала. Саша одним прыжком влетел в воду.

Он пытался отогнать мальчишек: то брызгал им в глаза водой, то молотил по рукам, но мальчишки только гоготали и тащили, тащили шину с замолчавшей уже Алкой. И вдруг она странно взмахнула руками и… пропала.

— Сашка! — заорал, замахал руками Генка. «Неужели Сашка не видит? Захлебнется ведь». — Сашка! — Генка изо всех сил вглядывался туда, где только что была Алла. «Ну же, ну оглянись!» — мысленно приказывал он Сашке. И облегченно вздохнул, когда Алла снова показалась из воды.