Саша сложил руки и нырнул с моста в прозрачную воду. Лягушатами попрыгали за ним Тоня и Алла. Генка тоже присел, ахнул и… отступил.

А внизу визжали, барахтались…

— Генка-а, — закричала Тоня, — чего же ты?!

Генка закрыл глаза и прыгнул. Тысячи острых иголок пронзили его. Он вынырнул и замолотил руками. Наверное, у него был очень смешной вид, потому что все захохотали.

— Обжегся? — спросил Саша.

— Угу.

Он подплыл к железному стояку и стал отдирать ракушки. И скоро согрелся. А когда набрали полную сетку-авоську, то уже и не хотелось вылезать из воды.

Потом валялись на песке, ели хлеб с черешнями и снова купались.

— Вы как хотите, а я буду загорать, — сказала Тоня и легла, раскинув руки, точь-в-точь чайка на ее купальнике.

Генка с Сашей ловили крабов, для которых Алла рыла колодец в песке, чтоб не подохли от жары.

— Дождя бы не было, — вдруг заметил Саша.

В самом деле, со стороны города плыла огромная, в полнеба, туча.

— Какой там дождь, — лениво ответила Тоня.

Она приподнялась, увидела бредущих вдоль моря курортников и села, завернувшись в полотенце.

Курортники с интересом уставились на Тоню. А один — толстый дядька в панаме — так зазевался, что нечаянно, прямо в туфлях забрел в воду.

Ребята расхохотались.

— Пошли, что ли, — резко оборвала их смех Тоня. — Сейчас польет, наверное.

Брови ее хмурились, черные глаза недобро следили за уходящими курортниками.

И сразу стало невесело.

Только встали, как начался дождь, крупный и сильный. Расхватали вещи и кинулись бежать.

Суматошно метались взъерошенные пляжники, прикрываясь от дождя зонтами, как только что ими же они прикрывались от солнца.

Генке давно уже хотелось пить. Он на берегу открыл рот и стал ловить ускользающие капли. И сразу вспомнилось, как весело смеялась Сима, когда он вот так же точно ловил губами из банки ягоды.

Генка скачками догнал Сашу, отнял у него дырявое ведро, напялил на голову и подскочил к Тоне:

— А ну постой.

Та остановилась.

Генка, важно выпятив живот, косясь на нее, сделал круг.

Тоня пригнулась от смеха.

— Ты что?

Генка и сам не знал — что, зато все снова засмеялись, и Тоня тоже.

Вдруг, точно с неба, грянул оркестр. Сколько было людей на пляже — все повернулись в одну сторону.

На штабелях строительного ракушечника под проливным дождем, в одних трусиках разместились отчаянные музыканты и дули в свои серебряные и медные трубы.

Горохом покатилась к оркестру малышня. За ними — взрослые.

А через минуту уже шлепался волейбольный мяч, танцевали мокрые пары. Все радовались небывалому развлечению.

— Здорово!

Ища, с кем бы поделиться, Генка обернулся и увидел счастливые лица Тони и Аллы. Сашки не было. Он стал искать его и не мог найти. Потом увидел маленькую одинокую фигуру на берегу. Она удалялась прочь от них, и в руке у нее было ведро с оторванной дужкой.

Генка бросился догонять его.

— Сашка-а! — кричал он.

Сашка наконец остановился, ждал, когда подбежит запыхавшийся Генка.

— Ты что ушел?

Саша не смотрел на него.

— Не люблю я.

— Чего не любишь? Духовой оркестр? Вот чудак.

— У меня отца хоронили… с духовым.

Генка пытался представить, как его собственный отец… Нет, нет, о таком нельзя даже думать.

Они медленно пошли домой.

— Семь лет мне было, — говорил Саша, — не маленький, а вот почему, скажи, я его не помню совсем? Как хоронили, как музыка играла — помню, а больше ничего. И хоть бы одна фотография. Ничего нет.

— А почему он… Саш? — осторожно спросил Генка.

— Рак у него был.

Дождь кончился, но в городе на неровном асфальте поблескивали лужи. Саша неожиданно поскользнулся и выронил ведро. Оно загремело и покатилось по мостовой. Генка посмотрел, как Саша бежит за ним.

Наверное, трудно им без отца, одна мать работает. Вспомнил, что дома у него большая коллекция марок, которая валяется в шкафу никому не нужная.

— Саш, ведро-то зачем? То есть деньги… купить что-нибудь?

— На микроскоп я коплю.

— Что-о-о?

— Рот закрой, — засмеялся Саша. — Ну чего уставился? Микроскоп хочу купить.

— За-зачем?

— Так, — уклончиво ответил Саша, — проверить кое-что надо.

— Расскажи, а? Я никому, честное слово.

— Потом, может быть, расскажу.

На столе дымилась целая гора блинов. Мать уже была дома. Она отругала Генку, что он ушел без завтрака. Генка съел штук десять блинов с творогом и, подумав, взял еще. Он ждал, что мать похвалит, потому что обычно она всегда жаловалась, что он мало ест. Но, к своему удивлению, услышал другое:

— Вот что значит с утра голодный ходишь, никак не наешься.

Вскоре пришла Тоня. Она тащила целую сетку мидий.

— Сами убежали, а я вам носильщик, — несердито сказала она и прожорливо набросилась на еду.

Под вечер, когда во дворе подсохло, стали варить мидии. Собрались все: Федя — брат Аллы, ученик городского ремесленного училища, Тоня, Алла, Генка и Саша.

Сначала поставили боком два кирпича и развели между ними огонь. На кирпичи пристроили чугунок с водой, а когда она закипела, всыпала туда рис, вымытые мидии прямо в скорлупе и соль.

Все с нетерпением ждали, когда сварится рис. Но когда чугунок сняли, к удивлению Генки, Тоня и Федя от своей доли отказались. Саша положил себе на тарелку одного риса. Только Алла набрала мидий и стала их есть, причмокивая и пофыркивая.

— А ты чего не ешь?

Генка взял одну ракушку. Створки ее были раскрыты, и внутрь набился рис. Он осторожно сглотнул рис — вкусно. Под рисом что-то желтело. Генка поборол в себе брезгливость и, выковырнув, надкусил. Было что-то похожее на курицу, а в общем, кто его знает. Лягушка жареная, возможно, еще вкуснее. Он сплюнул.

— Не нравится? — разочарованно спросила Тоня. — Вкусно ведь.

— А сами чего не едите?

— Ну мы… мы раньше ели. Знаем.

Часто вечерами ребята ходили на набережную. Там они садились на парапет и смотрели, как от причала отходят прогулочные катера, переполненные нарядно одетыми, веселыми людьми. Один раз и они всей компанией — Тоня, Алла и Саша с Генкой — отправились на морскую прогулку.

Палуба под ногами слегка дрожала от двигателей, через борт долетали редкие брызги. Генка только засмотрелся на открывшуюся как в кино панораму города, как услышал позади себя громкие голоса. Он обернулся и увидел, что перед каким-то мальчишкой в коротких штанах и рубахе с диковинными птицами остановился матрос.

— Не хочешь билет брать — штраф будешь платить.

— Чего привязались, — нахально отбрехивался мальчишка, — проверяли у меня билет. Я на берегу покупал.

— Не было у тебя билета, — настаивал матрос. — Ты говорил, что с матерью. А где мать?

— Врете, не говорил я про мать. Сами отобрали билет, а теперь придираетесь.

Полная женщина с голой спиной и в бусах, похожих на грецкие орехи, вступилась за мальчишку.

— Выходит, если ребенок один, без матери, значит, каждый может оскорблять его? Раз он говорит, что был билет, значит, был.

— Да я ж его знаю, он в который раз мне так попадается, — заверял матрос.

«Ребенок» насмешливыми глазами поглядывал на женщину и матроса.

— Ну хорошо, — сказала женщина, — я за него заплачу. Сколько стоит детский?

Наконец мальчишку оставили в покое. Он сел на скамейку и, оглянувшись — не смотрят ли на него, — вытащил из кармана измятое, подтекающее молочными струйками эскимо.

И то, как он воровато вытащил его, окончательно убедило ребят, что он ехал «зайцем».

— Дает, — засмеялся Генка, — такой нигде не пропадет.

— Паразит он, — хмуро заметил Саша.

Генка удивился:

— Что особенного? Мы ведь, помните, из-за ограды кино смотрели, тоже вроде «зайцем» получается.

— Так если бы у него денег не было, а то… ловкач он, не видите, что ли. Сожрет свое мороженое — ситро пойдет пить. Спорим? Я таких знаю.