Знаменитый хирург служил попечителем Киевского учебного округа, однако медицины не оставлял и дважды в неделю принимал больных, не беря за это денег, и оплачивая лекарства из своего кармана. Так что в его приемной всегда стояла толпа бедняков с небольшой примесью публики более состоятельной, но готовой терпеть простолюдинов ради Пирогова.

Признаться, Саша побаивался этого визита. Неугомонный Пирогов всегда резал правду-матку, не любил терять времени и мог совершенно спокойно, не прощаясь, уйти со светского приема, если считал его бесполезным.

Поэтому Саша встретил гостя у дверей покоев Никсы вместе с лакеем. И подумывал, не принять ли у профессора пальто. Или это слишком?..

Пирогов избавил его от тяжелого выбора, явившись по случаю теплой погоды вообще без шинели, но не в положенном ему по чину генеральском мундире, а в поношенном рыжеватом сюртуке и видавших виды сапогах.

Профессор был невысок, обладал обширной лысиной, полностью открывавшей макушку, редкими волосами, зачесанными на виски, выпирающим бритым подбородком и усами с бакенбардами по здешней моде. Лоб пересекала пара тонких горизонтальных морщин, а из-под надбровных дуг остро и сосредоточенно пылали глаза.

— Ваше Императорское Высочество! — сказал гость.

И вполне прилично поклонился.

— Я прежде всего должен извиниться, любезнейший Николай Иванович, — сказал Саша.

Профессор посмотрел с некоторым удивлением.

— Я оторвал вас от больных и вашей службы и заставил ехать за тысячу с лишним верст ради моего брата. И я ужасно рад, что вы согласились.

И он заключил Пирогова в объятия, для чего ему пришлось несколько нагнуться: четырнадцатилетний Саша был выше почти пятидесятилетнего хирурга.

— Ну, как я мог отказаться! — с чувством сказал гость. — За кого вы меня принимаете, Ваше Высочество! Не поехать к спасителю моего ученика?

Саша усмехнулся.

— Прекрасно, что вы цените во мне именно это.

— Ну, где больной? — спросил профессор, прервав затянувшийся обмен любезностями.

Лакей распахнул двери, и они вошли в покои Никсы.

Брат сидел за столом, покрытым синей бархатной скатертью, и ответил кивком головы на поклон врача.

— Мне остаться? — спросил Саша.

— Да, Саш, — ответил Никса. — Останься.

И стал расстегивать ворот гусарской курточки.

Профессор сел напротив.

Любезные читатели!

Если вам понравилось, не забудьте подписаться и поставить лайк.

За каждые 200 лайков или 100 наград — дополнительная прода.

Обнимаю всех мысленно!

Ваш преданный автор,

Олег Волховский.

Пожалуй, стало хуже, язвы потемнели и увеличились в размерах. И чешуек прибавилось.

Профессор смотрел на воспаление, даже не дотрагиваясь до ран.

— По крайней мере, диагноз верен, — заключил он. — Так что должно помочь.

И выписал рецепт на клочке бумаги.

— Можно? — спросил Саша.

И потянулся за рецептом.

Пирогов усмехнулся и пожал плечами.

Рецепт был написан малопонятным медицинским почерком.

Саша поискал вызубренное со школьной скамьи слово «hydrargirum», но сдался. Зато присутствовало нечто, начинающееся на «s».

— Николай Иванович, это ведь дихлорид ртути? — спросил он.

Профессор перестал усмехаться.

— Да, дихлористая ртуть, — сказал он. — До меня дошел слух, что вы выписали из Гейдельберга химическую энциклопедию.

— Господи! — воскликнул Саша. — Я что в аквариуме живу?

— Просто мы с Дмитрием Ивановичем знакомы, — сказал хирург. — Он восторженно о вас отзывался.

— Лестно, — сказал Саша. — Но я не в лести сейчас нуждаюсь. Я, признаться, испугался. Я ведь знаю, и что такое хлор, и что такое ртуть.

— Не волнуйтесь, Ваше Высочество, — улыбнулся Пирогов. — Это просто мазь, наружное. Каломель вообще внутрь дают.

— Каломель? — переспросил Саша.

— Однохлористая ртуть. Еще её называют «сладкой ртутью», потому что в таблетки добавляют сахар.

— Таблетки есть?

— Конечно, синие таблетки или синие массы.

— Николай Иванович, а известно, что это яд? — поинтересовался Саша.

— Разумеется, Ваше Высочество. Медицина широко использует яды. Знаете, в 16-м веке в Гейдельбергском университете медицинский факультет со всех врачей требовал клятву не назначать препараты ртути. Но, спустя век, это правило отменили, потому что другого ничего нет.

— Понимаю, — вздохнул Саша.

Тем временем Никса передал рецепт лакею и приказал принести кофе.

Чашечки прибыли, ложки звякнули на блюдцах, и Пирогов полез в сахарницу прямо пальцами.

Глаза Никсы выразили смесь ужаса и отвращения, он слегка побледнел, но смолчал. В общем, кролик был очень хорошо воспитан.

— А вы пробовали лекарство из плесени? — как ни в чем ни бывало, поинтересовался Саша.

— Наслышан, — сказал Пирогов. — Уж, кто мне только не писал про этот ваш грибок пеницилла! Он не работает, Александр Александрович. Вообще никакой реакции у больных золотухой.

— Не может быть!

— Увы!

— Может быть, это не тот вид? Это же род пеницилла…

— Да, там несколько видов, но я попробовал все.

— Может быть, что-то не то делаем? — сказал Саша. — Не так применяем?

Пирогов пожал плечами.

— А может быть ты просто ошибся? — вмешался Никса. — Как с Шамилем.

— С Шамилем? — переспросил профессор.

— Саша предсказывал, что Шамиль будет пленен, — пояснил Никса, — а он ушел из Веденя.

— Война с Шамилем не кончилась, — возразил Саша. — Вот, если убьют — тогда точно не возьмут в плен. И война с туберкулезом не кончилась. Николай Иванович, вы плесень только против золотухи пытались использовать?

— Да, — кивнул Пирогов.

— Если это настоящий пенициллин, он должен работать против нагноения ран, воспаления легких, ангин, дифтерии, скарлатины. Возможно, холеры, сибирской язвы и чумы.

— Панацея, — усмехнулся гость.

— Не панацея, — возразил Саша. — В последних трех я не уверен. Но стоит попробовать.

— Хорошо, — вздохнул Пирогов.

И во вздохе послышалось «только ради вас».

— И надо использовать двойной слепой метод, — заметил Саша.

— Ох! — сказал Николай Иванович.

И потянулся за булочкой.

— Нет, я все понимаю, — добавил он. — Важно, конечно, исключить эффект плацебо. Но это так громоздко! Основная группа пациентов, контрольная группа пациентов! И даже врач не знает, что он дает! Так можно с морскими свинками. Но не с людьми!

— Понимаю, — серьезно сказал Саша. — Люди, конечно, не такие милейшие существа, разные бывают.

Профессор усмехнулся.

— Хорошо, по мере возможности. Ваши идеи впечатляют, конечно. И иногда работают. С теми же свинками, и с золотухой. Это переворот в науке. И сделали его вы.

— Я рядом постоял, — скромно возразил Саша. — Сделал Склифосовский и моя питерская команда.

— Излишняя скромность — тоже лицемерие, — сказал Пирогов, — Николай Васильевич мне писал, что все идеи ваши.

— Идей мало, — заметил Саша. — Нужно много черной и муторной работы, чтобы из них что-то вышло.

— Да, без этого никак.

— У Саши идеи из его снов, — вмешался Никса. — Он видит сны о будущем.

— Точнее видел, — уточнил Саша.

— А хирургию будущего вы не видели во сне? — поинтересовался Пирогов.

— Видел, — кивнул Саша. — Правда, со стороны. Я не участвовал в операции.

— И? — спросил Пирогов с плохо скрываемым любопытством.

Саша полуприклыл глаза, чтобы больше походить на провидца.

— Начинается, по-моему, с того, что в операционной включают бестеневые лампы.

— Бестеневые? — переспросил профессор. — Вы присутствовали при операциях?

— Только во сне, — улыбнулся Саша.

— Николай Александрович, — обратился Пирогов к цесаревичу. — Вы с братом никогда не присутствовали при операции? Может быть, он не помнит?

— Никогда, — подтвердил Никса.