— И как устроена бестеневая лампа, Александр Александрович? — спросил Пирогов. — Она действительно тени не даёт?

— Почти, — кивнул Саша. — Да это просто сделать. Нужно много источников света, расположенных по кругу, тогда свет от одних источников освещает тени от других. Их нет ещё?

— Есть, — сказал Пирогов. — В госпиталях. А как выглядела та, которую вы видели во сне?

— Круглая, большая, где-то полметра… точнее аршин. И несколько кругов света по периметру.

— Вы точно описываете, — кивнул профессор. — Газовая?

— Электрическая. Но, видимо, можно использовать и газ. И даже свечи.

— В полевых условиях только свечи, — сказал Пирогов. — Там не до ламп. И свечи нельзя подносить близко, потому что могут вспыхнуть пары эфира. Так что иногда почти наощупь.

— Сальные свечи? — спросил Саша.

— Стеариновые, они подороже сальных, но дешевле восковых.

— И давно появился стеарин?

— Да лет тридцать уже.

Угу! Значит сальные свечи для фрейлин — следствие дворцовой бюрократии, скрепа так сказать.

— Итак, включили бестеневую лампу… — продолжил Пирогов.

— Потом хирург моет руки с мылом до локтя, и надевает резиновые перчатки.

— Резиновые перчатки? — переспросил Пирогов.

— Нет их, да? Как же вы оперируете?

— Голыми руками, естественно. И как можно оперировать в перчатках? Ничего же не почувствуешь!

— Они очень тонкие, — сказал Саша. — Но мы, наверное, не сделаем такие.

— А зачем вообще перчатки? — спросил хирург.

— Наверное, чтобы не мыть руки хлорной известью, она очень агрессивная. А перчатки уже стерильные, они запечатанными продаются.

— Стерильные? — переспросил Пирогов. — Это бесплодные?

— Освобожденные от микробов.

— Да, Склифосовский говорил, что вы последователь этой теории.

— Да, именно, — кивнул Саша.

— Вы как будто их покупали, — удивился Пирогов.

— Видел во сне, что покупал. Тогда была эпидемия, и всех заставили носить стерильные перчатки.

— А чего эпидемия?

— Гриппа. Точнее какой-то опасной его формы. Или чего-то похожего. Из симптомов сначала появлялся насморк и кашель, потом человек терял обоняние, а потом начинал задыхаться.

— Ну, по сравнению с холерой, кажется ерундой.

— Там нет холеры, — сказал Саша. — Антибиотики же. Так что и грипп — катастрофа.

— Пенициллин — это антибиотик?

— В частности, есть ещё. Чуму иногда находят где-то в степях, но быстро уничтожают. А оспу извели совсем, даже прививки перестали делать.

Профессор недоверчиво покачал головой.

— Давайте вернемся к хирургии, Ваше Высочество. А пациент где? На кушетке?

— На кушетке? — удивился Саша. — Нет, конечно! На операционном столе. Вы что на кушетках оперируете?

— По-всякому бывало. На войне и кровать-то не всегда есть. На Кавказе раненых укладывали на каменные скамьи, покрытые соломой. Тогда становишься на колени прямо на землю или на пол. И оперируешь.

— А операционных столов нет?

— Есть, в больницах. Они называются хирургическими, Ваше Высочество. А наркотизацию используют?

— Наркотизацию?

— Наркоз. Обезболивание. Анестезирование.

— Конечно.

— Эфир или хлороформ?

— Не знаю, Николай Иванович. Хотя слышал и про то, и про другое. По-моему, что-то новое. В голове вертится: барбитураты.

— Никогда не слышал.

— Может быть, путаю. Я не уверен. А сейчас как?

— Эфир и хлороформ. Но это последние годы, а раньше только водка. И крик стоял, как в аду. Я привозил на Кавказ ящики с банками эфира. По горным дорогам, в летнюю жару. А потом появился хлороформ. С ним проще: маска не нужна, достаточно смочить тряпицу.

— Мне кажется, я не видел маску. По-моему, анестетик закачивали в вены через катетер.

— Катетер? В вену?

— Катетеры не известны?

— Катетеры известны со времен Галена, но они же для выведения мочи…

— И только?

— Были попытки переливания крови от человека к человеку, но это очень рискованно.

— Не было удачных опытов? — переспросил Саша.

— Были. Около сорока лет назад британский акушер Джеймс Бланделл перелил кровь пациентке с послеродовым кровотечением. Донором был её муж. Женщина выжила. Но потом из десяти переливаний удачными оказались лишь пять. Чуть позже это повторили у нас, в Петербурге, и в первый раз тоже удачно. Но потом почти половина пациентов умерла.

— Не везло, — сказал Саша. — Я видел во сне… Просто есть четыре группы крови, нельзя переливать неподходящую. Но я не отличу одну от другой, я же не врач. Если посмотреть в микроскоп, они как-то отличаются.

Пирогов задумался, взял булочку и отхлебнул простывший кофе.

Между прочим, Саша своей чашки не касался вовсе.

— Все равно потом придется экспериментировать на людях, — заметил хирург. — Хотя, если человек умирает и нет другого метода, можно попробовать и переливание крови.

— Не стоит, — сказал Никса. — Может быть, это просто Сашины фантазии.

— Это не фантазии! — воскликнул Пирогов. — Ваш брат знает то, что не каждый врач знает!

— Про четыре группы крови? — поинтересовался Никса.

— Про это никто не знает, — сказал хирург.

И посмотрел на Сашу. Потом на Никсу.

— Ваше Высочество, откуда ваш брат знает про бестеневые лампы?

— Где-нибудь прочитал, — улыбнулся Никса. — И логика. Он умный.

— Может, и с группами крови логика? — вздохнул Пирогов. — Звучит правдоподобно.

— По крайней мере, в микроскоп стоит посмотреть, — заметил Саша. — И почему от мужа? Он же не родственник по крови. Мне кажется, лучше, чтобы донором был брат или сестра. Группы крови наследуются. Хотя я бы сначала с пенициллином разобрался.

— Посмотрим, — сказал хирург.

— А можно мне будет поприсутствовать при операции? — спросил Саша. — Может быть, я что-то замечу.

Пирогов задумался.

— Понимаю, — сказал Саша. — Недосуг ловить падающих в обморок праздношатающихся принцев, которым делать нечего.

— Мысли вы тоже читаете? — поинтересовался Пирогов.

— Только в самых очевидных случаях, — улыбнулся Саша.

— Обмороки у него бывают, — заметил Никса. — Так что приготовьте запас нашатыря.

— Я болел, — сказал Саша. — И думаю, что в операционной не накурено так, что топор можно вешать.

— Меня предупредили насчет табака, — признался профессор.

— Ого! — обрадовался Саша. — Ещё немного и папа́ перестанет курить в моем присутствии.

— А мысли вы не угадали, Ваше Высочество, — сказал Пирогов. — Я понимаю, что это совсем не праздное любопытство. Я думал о том, как это сделать в Питере, чтобы вам не ехать в Киев. Во втором военно-сухопутном госпитале при Медико-хирургической академии, думаю, можно будет договориться.

— Господи! — воскликнул папа́. — Что ты там потерял? Ты хоть понимаешь, что такое наши больницы?

Дело было во время семейного завтрака, и кроме Саши и государя присутствовали мама́ и Никса.

— Вот и посмотрю, — сказал Саша.

И посмотрел на матушку. Она Пирогова уважала, точнее возлагала на него надежды, так что вроде не возражала.

Никса тонко улыбался, но молчал.

— Тебе четырнадцать, — возразил царь. — Взрослые мужчины там теряют сознание.

— Я крепкий.

— Видел я, какой ты крепкий! — усмехнулся папа́.

— Мне сейчас гораздо лучше.

— Саша! Я впервые попал в клинику, когда мне было девятнадцать. Батюшка сам провел меня по всем палатам. Я, конечно, не просил сесть и воды, как потом болтали, но это было тяжелое испытание.

— Дедушка организовал экскурсию в больницу? — удивился Саша.

— Примерно.

— Значит, и мне не зазорно.

— Это была особая больница.

— Да? А что за клиника?

— Тебе еще рано, я потом объясню.

Саша пожал плечами.

— Между прочим, Пирогов не возражает.

— Пирогов! Мне уже доложили, что он явился к вам в сюртуке и без орденов. К цесаревичу!

— Мундир и ордена как-то помогают в лечении золотухи?