Сагандер молча кивнул.

– Сержант приготовил кровяную похлебку, – выпрямившись, уже громче сказал Драконус. – Ты потерял слишком много крови, и нужно ее восполнить. Раз уж ты пришел в себя, распоряжусь, чтобы Раскан тебя покормил.

Сагандер посмотрел вслед уходящему Драконусу. В голове у него бушевала черная буря. Тот, чью честь он защищал, теперь собирался его уничтожить. Уж лучше бы казнил на месте. Вместо этого повелитель погубил его репутацию и доброе имя – и все из-за какого-то древнего запрета бить высокородных.

«Но Аратан не высокородный, – подумал Сагандер. – Он ублюдок. Я бил его несчетное количество раз, как и подобает поступать со своенравным, никуда не годным учеником. Он не высокородный! Я обжалую это в Харканасе. Заявлю протест перед представителями закона!»

Но старик знал, что никогда ничего такого не сделает. Вместо этого он пробудет несколько месяцев, а может и дольше, в одинокой келье монастыря в Абаре-Делак. Весь его гневный запал пройдет, а даже если он попытается распалить в себе злость, пробуя пошевелить несуществующей ногой, к тому времени, когда он наконец доберется до Харканаса, о его позоре давно уже будет всем известно. Сагандера ждут издевательства, его праведное возмущение поднимут на смех, и со всех сторон несчастного будут преследовать злорадные взгляды соперников.

Драконус и в самом деле его уничтожил.

«Но у меня есть и другие пути, – подумал наставник. – Тысяча шагов к отмщению или десять тысяч – не важно. В конце концов я своего добьюсь. Аратан, ты первым поплатишься за то, что сделал со мной. А потом, когда ты будешь холоден как камень, я займусь твоим папашей. Я еще увижу его униженным и сломленным. И узрею воочию его шкуру над воротами самого Харканаса!»

У него забрали ногу. Ничего, он в ответ заберет их жизни.

«Лед подо мной треснул. Я провалился, и мне невероятно холодно. Но это холод ненависти, и я теперь больше не боюсь».

Появился сонный Раскан, поставив перед стариком закопченный котелок:

– Ваш завтрак, наставник.

– Благодарю, сержант. Скажи, мальчик сильно пострадал?

– Не особо, наставник. Ринт, который все видел, сразу отметил, что, если бы не тяжелый шлем, могло бы обойтись без последствий.

– Ах вот как. Об этом я не подумал.

– Вам не стоит много говорить, наставник. Поешьте этой похлебки – слишком уж вы бледны, как я погляжу. Вам надо подкрепиться.

– Конечно, сержант. Спасибо.

«Мне следовало врезать этому ублюдку покрепче».

Когда Аратан снова проснулся, Ферен рядом с ним уже не было. Голова болела, а когда он попытался моргнуть, заболели и глаза. Юноша слышал шаги ходивших по лагерю и громкое фырканье Калараса, от которого, казалось, содрогались земля и камни. До него доносились запахи дыма и еды. Несмотря на теплые лучи утреннего солнца, он все равно дрожал под одеялом.

События прошлого дня и ночи путались у него в голове. Аратан помнил кровь и столпившихся вокруг солдат. Смотревшие на него лица напоминали маски, жестокие и лишенные какого-либо выражения. Вспомнив кровь на своем лице, он вновь ощутил стыд, преследовавший его с тех пор, как он покинул Обитель Драконс.

Но на фоне всех этих чувств в памяти всплывало и другое, подобное сладостному экстазу. Ферен вызывала воспоминания не о бесчувственной маске, но о заполненной теплом – а затем и жаром – темноте, пряном мире учащенного дыхания и мягкой плоти. Прежде Аратан не знал ничего подобного. Да, юноша уже несколько лет проливал семя в постель, и это доставляло ему удовольствие, но казалось лишь некоей слабостью, потворством собственным желаниям, пока он не повзрослеет в достаточной степени, чтобы стать отцом ребенка, хотя представление о том, как это вообще делается, у него имелось весьма смутное.

Теперь оно уже не было смутным. Аратан подумал, раздуется ли теперь у Ферен живот, отчего ее движения станут медлительными, а настроение изменчивым, – по крайней мере, так он заключил по обрывкам разговоров, которые слышал от солдат во время тренировок.

«Они становятся просто несносными. У бабы, которая носит ребенка, броня во взгляде и торжество в душе. Да поможет нам всем Бездна».

Услышав приближающийся топот сапог, юноша повернул голову и увидел сержанта Раскана.

– Аратан, ты как, оклемался?

Он кивнул.

– Тебе решили дать поспать – сегодня нам предстоит ехать верхом, хотя и не столь быстро, как, возможно, хотелось бы твоему отцу. В любом случае, если тебе хватит сил, мы намерены нынче добраться до реки. А теперь иди-ка поешь.

Сев, Аратан взглянул туда, где пограничники готовили на костре еду. Он видел только Ринта и Ферен. Вилл и Галак куда-то пропали. Быстро окинув взглядом лагерь, юноша понял, что Сагандера тоже нигде нет. Его охватил внезапный страх.

– Сержант… а наставник… он умер?

«Не ушли ли остальные строить надгробие из камней?»

– Нет, – ответил Раскан. – Его увезли в Абару-Делак, где старик останется до нашего возвращения. Они уехали рано утром.

На юношу вновь нахлынула волна невыносимого стыда. Не в силах смотреть в глаза Раскану, он встал, закутавшись в одеяло. Мир вокруг закружился, а от яростной боли в черепе с губ сорвался судорожный вздох.

Шагнув к нему, Раскан протянул руку, но Аратан отстранился:

– Все в порядке, спасибо, сержант. Где тут отхожее место?

– Вон там. Осторожнее на краю ямы: ее копали в спешке.

– Хорошо, – кивнул Аратан.

Отец, ухаживавший за Каларасом, пока что даже не обернулся; впрочем, Аратан этого и не ожидал. Еще бы, ведь сын Драконуса разрушил жизнь преданного наставника, давно ему служившего. Аратан с горечью вспомнил, как радовался Сагандер, узнав, что отправляется в это путешествие. Неудивительно, что отец был в ярости.

Отхожее место располагалось за зарослями папоротника. Обойдя кругом колючие кусты, Аратан остановился как вкопанный. Яма была мелкая и в самом деле с неровными краями.

В ней, будто принесенная в жертву, лежала нога Сагандера, замотанная в окровавленные тряпки. Здесь уже успели побывать другие, и их испражнения пятнали бледную безжизненную плоть.

Аратан уставился на изуродованную конечность, на белую как снег обнаженную ступню, по которой ползали первые мухи, на желтые, словно лепестки лесных цветов, заскорузлые ногти, на серые следы вен и артерий под тонкой кожей. С другого конца торчала сломанная кость, окруженная порубленной плотью. Ссадины тянулись до самого колена.

Отведя взгляд, юноша обошел край ямы и сделал еще несколько шагов через просветы в папоротнике.

Естественно, ногу должны были закопать, когда свернут лагерь. Но ее все равно найдут падальщики – лисы, вороны, дикие собаки. Как только после ухода Аратана и его спутников поднимется ветер и разнесет запахи крови и смерти, эти твари подберутся ближе и начнут копать.

Слушая, как журчит струя среди колючих веток и острых листьев, сын Драконуса снова вспомнил ладонь, касавшуюся его между ног. Струя быстро иссякла. Выругавшись про себя, Аратан закрыл глаза и сосредоточился на пульсирующей под черепом боли. Несколько мгновений спустя он был уже в состоянии продолжать.

Возвращаясь в лагерь, юноша увидел Ринта, который стоял неподалеку, держа на плече лопату с короткой ручкой. Кивнув, пограничник прищурился и, задержав взгляд на Аратане, отправился засыпать яму.

У костра Ферен выскребала из котелка на оловянную тарелку еду. Раскан ушел помогать повелителю Драконусу с лошадьми. Плотнее запахнувшись в одеяло, Аратан направился к женщине.

На мгновение подняв взгляд, она протянула ему тарелку.

Ему хотелось что-нибудь сказать, чтобы Ферен взглянула на него, посмотрела ему в глаза, но мгновение спустя стало ясно, что она не желает с ним разговаривать.

«Я не справился. Сделал все не так. Она во мне разочаровалась. И теперь ей стыдно за меня».

Он отошел с тарелкой в сторону, собираясь позавтракать.

Подошел Раскан, ведя в поводу Бесру:

– Сегодня поедешь на нем, Аратан.