С другой стороны, как было указано в части первой настоящей работы, Пи Си-жуй, отрицая, вслед за Оуян Сю и Итō Тōгай, авторство Конфуция в отношении «Десяти крыльев», считал, что им создан основной текст. Спор шел, однако, не по тому руслу, по которому его следовало бы вести. Если было бы выяснено, что различные части «Десяти крыльев» поделены традицией случайно, без обязательной внутренней связи каждой из частей, и что они и в целом, и в частностях представляют собою разновидный текст, то вопрос об едином авторе, тем более о Конфуции как авторе, не подлежал бы дискуссии.
Традиционное деление «Десяти крыльев» приходится признать несостоятельным по следующим соображениям.
а) Оно построено на смешанной методологии. Если «Туань-чжуань» и «Сян-чжуань» имеют отношение (как построчный комментарий) к основному тексту и делятся каждая на две части, ибо на две части делится основной текст, то «Сицы-чжуань», не имеющая непосредственного отношения к каким-либо определенным частям основного текста, делится на две части механически и без всякой связи с двумя частями основного текста.
б) Под названием «Сян-чжуань» разумеется два совершенно различных текста (по-видимому, написанные неодновременно!). Впрочем, даже и традиция отмечает это, ибо при более точной классификации текстов говорится о двух комментариях «Сян-чжуань», а именно: «Да сян-чжуань» («Великая традиция образов») и «Сяо сян-чжуань» («Малая традиция образов»). Но это деление проводится не по размеру этих текстов («Да сян-чжуань» меньше, чем «Сяо сян-чжуань»), а по признаку их значимости.
в) Под одним названием «Шогуа-чжуань» собраны два совершенно различных текста. Небольшая часть его в начале по форме и по содержанию примыкает к комментарию «Сицы-чжуань», а остальная, бо`льшая, аналогична «Цзагуа-чжуань». Так, в начале «Шогуа-чжуань» мы читаем:
«В древности, когда совершенномудрые люди создавали [учение о] Переменах, они глубоко вникли в ясность духов и породили оракул на тысячелистнике[129]. [Числом] „3“ [они обозначили] Небо и [числом] „2“ – Землю и основали [оракул] на счислении[130]. Они усмотрели изменчивость в [смене] тьмы и света и установили символы; они открыли знамения[131] в [чередовании] напряжения и податливости и создали отдельные черты [символов][132]. Они гармонически согласовались с абсолютным Путем и его личным Приятием и устроили [жизнь в согласии] с чувством должного; они вполне постигли строй [мира], до конца познали действительность [души] и так достигли [знания] судьбы»[133].
Как и эта первая глава «Шогуа-чжуань», ее вторая глава стоит в теснейшей связи с кругом вопросов «Сицы-чжуань».
«В древности, когда совершенномудрые люди создавали [учение о] Переменах, они имели целью согласоваться с закономерностями сущности [человека и его] судьбы. И вот они установили Путь Неба, а именно: Тьма и Свет; они установили Путь Человека, а именно: Любовь и Долг. Они сочетали эти три потенции и сочли их двойными. Поэтому в „Книге Перемен“ шесть черт составляют гексаграмму, в ней разделяются тьма и свет, чередуются податливость и напряжение. Поэтому в „Книге Перемен“ шесть позиций составляют целую главу».
Глава третья «Шогуа-чжуань» еще имеет в себе черты, напоминающие «Сицы-чжуань», но все остальные ее главы совершенно аналогичны «Цзагуа-чжуань» и отличаются лишь тем, что в последней говорится о гексаграммах, тогда как во второй части «Шогуа-чжуань» речь идет о триграммах. Но и там и здесь лишь глоссы, имеющие целью объяснить значение названий триграмм и гексаграмм, а также сообщить гадателю установленные мантической традицией ассоциации различных животных, предметов и явлений с той или иной триграммой и гексаграммой.
г) Так же и текст «Вэньянь-чжуань» не представляется однородным. Это было уже замечено Р. Вильгельмом, который, полагая, что «Вэньянь-чжуань» написан если не самим Конфуцием, то его ближайшими учениками, изучил «Вэньянь-чжуань» более тщательно, чем остальные «крылья». Текст «Вэньянь-чжуань» распадается на четыре различных текста. Я думаю только, что Р. Вильгельм совершенно напрасно ставит это произведение в столь близкое отношение к Конфуцию. Как увидим ниже, всем своим характером оно совершенно чуждо Конфуцию, и если бы он знал его, то, вероятно, объявил бы еретическим, вредным, а не каноническим.
д) Близость «Сицы-чжуань» и «Шогуа-чжуань» была до известной степени замечена японским ицзинистом Мацуй Расю, который рискнул совершенно перепланировать (в более систематическом порядке!) «Сицы-чжуань» и соединить его с текстом первых глав «Шогуа-чжуань».
е) Наконец, по самому содержанию тексты, объединенные общим названием «Десять крыльев», совершенно различны. Это объединение разнородных слагаемых противоречит и действительности, и научной классификации. Фактически их следовало бы разделить на три группы:
1) комментарии (обе части «Туань-чжуань» и «Сян-чжуань»),
2) теоретические трактаты о «Книге Перемен» в целом (сюда относятся целиком «Сицы-чжуань» и «Сюйгуа-чжуань», «Шогуа-чжуань», главы 1 и 2) и
3) глоссы к терминам «Шогуа-чжуань», гл. 3, и последующие, «Цзагуа-чжуань» и «Вэньянь-чжуань». Надо заметить, что и в пределах указанных трех групп тексты не вполне одинаковы. «Туань-чжуань» рассматривает гексаграмму в целом, анализирует триграммы, ее составляющие, и, исходя из такого анализа, посильно объясняет текст афоризмов. Вот, например, комментарий «Туань-чжуань» к гекс. 12 (Пи. Упадок. Текст афоризма: «Упадок – неподходящие люди[134]. Неблагоприятна благородному человеку стойкость. Великое отходит, малое приходит»). «Туань-чжуань» комментирует: «Упадок – это неподходящие люди. Неблагоприятна благородному человеку стойкость. Великое отходит, малое приходит[135]. Это значит, что Небо и Земля не связаны и все сущее не развивается. Когда высшие и низшие не связаны, то и в Поднебесной не существует государство[136]. Внутренняя [равно: нижняя] триграмма [здесь] – тьма, а внешняя [равно: верхняя] – свет. Внутренняя триграмма – податливость, а внешняя – напряжение. Внутри [здесь] – ничтожество, а вовне – благородный человек. Путь ничтожеств – расти, а путь благородного человека – умаляться».
Мы видим здесь типичный комментарий, рассматривающий политические события с точки зрения космических сил.
Совсем другая техника комментирования и другая цель в «Да сян-чжуань». Вот что в нем говорится о той же гексаграмме:
«Небо и Земля не связаны: это – упадок. Благородный человек [в таких обстоятельствах] избегает затруднений благодаря добродетели – бережливости. Нельзя быть [здесь] в славе и через нее получать жалование». В этом комментарии мы видим моральный трактат, освещающий вопросы этики, взятые динамично, в связи с той или иной ситуацией жизни (выраженной в гексаграмме), а не статично, как раз навсегда нерушимая догма. Позволю себе напомнить, что для конфуцианцев моральная норма выражается в словах: «Путь – это то, от чего нельзя отклониться ни на мгновение».
Обратимся теперь к комментарию «Сяо сян-чжуань». Он отличается от предыдущих уже и тем, что относится к другому тексту: к афоризмам при отдельных чертах, а не при гексаграммах в целом. Он в большинстве случаев оказывается школьным объяснением афоризма, учитывающим, правда, структуру гексаграммы и роль данной черты в ней, но тяготеющим к мантическому истолкованию гексаграммы. Вот типичное объяснение для комментария «Сяо сян-чжуань» (та же гексаграмма, черта третья). Текст афоризма: «Шестерка третья. Будешь полон стыда». Текст «Сяо сян-чжуань»: «Будешь полон стыда, [ибо] это неподобающая позиция»[137].
