Заходила медсестричка, я бесцельно щёлкала телеком. Соображала как собираюсь жить дальше. Раны пройдут, надо будет искать работу. Марк рано или поздно уедет, я задавлю в себе проснувшиеся чувства. Мне не привыкать.

Теперь наверное, это будет сложнее сделать. Сын познакомился с отцом. Наверное, придётся мне к психологу ходить, я и не знаю, как ребёнку объяснять куда снова подевался папа, нести ответственность за этого папу.

Сколько бы я не обвешивала ярлыками Марка, сердце щемило от одной картины, когда они вместе вошли в палату. Папа и сын. Держали друг друга за руку. Как Марк смотрел на Никиту. Как сынок не сводил глаз с него. Как запросто они разговаривают друг с другом.

Я снова разревелась. Как всё странно у нас. Разве так должно быть. В дверь постучали, вошла Натаха.

— Привет, Иванова.

Она подошла, так горячо обняла меня, поцеловала.

Запах ванили, её духов, морозной свежести от лица — в этом вся Наташа. Я смотрела на неё. Она раскрыла необъятных размеров саквояж.

— Мама тебе твой любимый рулет испекла. С изюмом и орехами. А я блинчиков со свежей малиной.

А мой Амиранчик сказал, когда выздоровеешь, будем кушать "гАрАчий хинкли". Давай, скорее выздоравливай, а то я похудела от нервов. Вся нахрен красота сошла.

Наташка уселась. Как всегда, её было много во всех смыслах.

— Наташа, спасибо тебе за Никиту. Век не забуду. Но ты предательница и я не дружу с тобой.

— Ой, да кто тебя спрашивает, — беззлобно отмахнулась Наташка, — В задницу твои глупости.

— Постой, нам надо всё решить сейчас. Ты завидовала мне, плела козни с Грымзой, ревновала к Роману. Мы не сможем больше общаться.

— Это тебе в медикаментозном сне приснилось или ты головой ударилась больше чем рёбрами. Нет ни одного мужика из за которого бы я тебя потеряла.

Она встала, прошлась по палате, взяла апельсин.

— Хочешь? А зря. Насчёт Грымзы угомонись. Если бы не я, она бы другого присоседила к тебе, гадила бы вслепую. А так я можно сказать, присматривала за ней.

Роман да, это мой журавль в небе. Наверное, это единственный мужик на свете, за которым бы я ползла на коленях. На своих жирных коленях, если бы он хоть пальчиком поманил меня.

Наверное, не скоро забуду. А может, никогда. Кстати, из конторы всех желающих в Питер переводят.

— Поедешь?

— Здрасьте. У меня Амиран есть. Синица моя. Знаешь, ты меня про Рому лучше не спрашивай. Ещё не известно, у кого из нас с тобой больше болит.

Я молчала. Села в кровати, Наташка вдруг повернулась ко мне, — Мать, ты чё так дышишь?

Она сорвалась с места, с выпученными глазами выскочила. Примчалась медсестра, за ней врач, их подпёрла бюстом Наташка, ошалелыми глазами выглядывая из-за их голов.

Меня слушали, мерили давления смотрели глаза.

— Всё нормально для того состояния, в котором находится пациентка. Это слабая одышка. Через день станет лучше. Да, Иванова?

Врач внимательно посмотрел на меня, — Больше отдыхайте, меньше разговаривайте. Вам за бдительность спасибо, — он повернулся к Наташке, кивнул ей, вышел. Уже в дверях повернулся, глядя ей в лицо сказал, — Если хотите узнать об Ивановой подробнее, заходите. Я к вашим услугам.

Наташка дождалась, когда за ним закроется дверь, сказала, — Вот что ты за сучка такая, Иванова. Вокруг тебя что не мужик, то Аполлон.

Села, скинула ботики, вытянула ноги.

— Я чё сказать хотела. Марк твой когда на пороге появился, я чуть язык не проглотила. Вот прям поняла, мне с таким не справиться. Танк. Мощь из него, как из атомной аэс, блин.

Представляешь, я как дверь в хату открыла, там Ник стоит. Кулачки к подбородку прижал, распахнутыми глазёнами на твоего амбала в дверях смотрит. Марк присел, руки к нему протянул, Никитка как бросится к нему, — Папа! Я знал, что ты найдёшь меня!

Наташка заплакала. Я давно уже ревела. Нас обеих как прорвало. Мы обнялись, рыдали в голос. Каждая говорила своё. Вошла медсестра, села на стул, придерживая на коленях кювет с лекарствами. Наташка оглянулась на неё.

Всхлипнула, промокнула нос, — Вот, радуемся, что подружка жива.

Наташа ушла. Медсестра вечером по-секрету сообщила, — Ваш муж каждый час звонит. Про вас спрашивает.

Муж, говорит? Что-то он мне не ответил на утреннее сообщение.

Наверное, это была первая ночь после аварии, когда я уснула сама, без уколов. Наутро почувствовала себя прям отлично. Пришла медсестра. Проводила в ванну. Помогла помыться.

Удивительно, я чувствовала себя хорошо, но у меня не было сил сделать два шага. В душе мне пришлось сесть на табуретку, иначе бы свалилась.

К девяти приехал Марк. Мои запланированные вопросы разбились вдребезги о его логику. Я вдруг почувствовала, что Марк стал другим. Он перестал играть в поддавки.

Да, точно! Он относился ко мне сейчас как к избалованной болонке. Я даже растерялась. Видела, что он ловит каждое моё слово, готов достать звезду с неба, но решение как именно достать её будет принимать сам. Только я решила сесть на любимого конька, рассказать что думаю, начать ставить условия, пришли врачи, Марк вышел.

После обхода я осталась одна. Так мы ничего и не обсудили с Марком. Ничего, сейчас соберусь с мыслями, начну писать ему. Мне писать проще, чем говорить. Я когда пишу, тогда смелая.

Мне принесли витаминный коктейль. Я тихонько отхлёбывала противную жидкость со вкусом мёда (фу, терпеть не могу), дверь открылась, на пороге вырос Марк.

Ну, что я говорила. Лучше бы я написала ему свои претензии. Марк шутил, что то говорил. Я плохо слушала. Меня волновало одно. Что дальше. Сейчас он пригрел Никиту. Уедет, а дальше что? Будем два раза в год ждать ясно солнышко?

Или я плохо поняла, но, кажется Марк не собирается никуда уезжать. От нас? Или как, он же в другой стране живёт. Так, постойте, давайте разбираться. Мне насчёт сына нужны гарантии и вообще.

Неожиданно Марк встал на колено. Я даже не поняла, что происходит. Он позвал замуж? Меня? Опомнилась только, когда он стал надевать кольцо на палец. Еле успела выдрать руку. С ума сошёл? Кто обручальное кольцо на левую руку надевает! Сама надела кольцо на правую, вот так надо!

Завтра Жанку выписывают и моя красавица приедет домой. Утренник отгремел, мы с Никитой занялись приготовлениями к приезду Жанны.

На кухне еле уместились два моих умника с ноутами, занимались делами по работе, моё присутствие в делах было необходимо, устроили здесь временный офис. Последние дни года в бизнесе всегда суета.

Данилыч выцарапал у кинологов волонтёра. Он приходил трижды в день, водил хвостатое чудище на прогулку, приучал к командам и к туалету. Ну где это видано, чтоб барбос как кошка в лоток ходил.

Волонтёр отвез Тишку к грумеру. Там из него сделали вполне приличного Тихона. Правда, босяк, он и в Африке босяк. Одно ухо торчком, другое висит, морда весёлая и лихой хвост кренделем. Мой собачий кошмар.

С утра клининговая бригада выдраила всю квартиру вместе с балконными окнами. Там же обнаружили коробку с моим подарком, что я перед аэропортом сыну купил.

Никита от восхищения замер, схватив себя ладонями за щёки не отводил глаз от игрушки. Здорово, что ему подарок понравился.

К вечеру нам обещали вернуть все ковры со стены и шторы, что увезли в чистку.

Долго соображали с Данилычем что делать. Куда Жанну положить.

Можно взять кровать в аренду из больницы, а куда её поставить. Сначала даже думали выкинуть старый диван и Никиткин тапчан. Решили оставить всё как есть.

Данилыч вспомнил, что его мать до самой смерти не выкидывала развалившееся кресло, на котором его батя до Афгана сидел, подсказал, может, Жанке важен этот диван как память. Ну да, у всех у нас есть памятные зарубки в сердце.

Думали, думали куда ёлку поставить. Блин, ну некуда. Вот реально некуда. Я знал, Жанну бульдозером не сдвинуть из этой квартиры. Ни на арбатскую, ни в гостиницу она не поедет. Гордая. Ну да, с таким кретином как я не то что гордой станешь.