Как бы между прочим, я упомянула, что с минуты на минуту мы ждем китайскую делегацию, чем вызвала у наших гостей очень горячее желание приняться за работу.

Сначала Коваленко рассказал, как он нас встретил вчера, а затем мы с Геной во всех подробностях, разумеется, на русском языке, который, как оказалось, корейцы знали вполне прилично, изложили события вчерашнего дня, которые, для нас происходили не подряд, а с интервалом в двадцать два года.

Затем, отвечая на вопросы, мы, по сути, еще раз подробно повторили наш рассказ. После чего корейцы уехали, а прямо вслед за ними прибыли китайцы.

Эти тоже были поначалу настроены скорее скептически: долго рассматривали наши паспорта, просили показать деньги из наших с Геной кошельков и без конца задавали вопросы.

Наконец один из китайцев, тот, что был постарше, сказал вполголоса своему молодому приятелю:

— Ты знаешь, а ведь я мог видеть похожую старушку на Олимпиаде в Москве. Русские все тогда похоже одевались.

Разумеется, сказал он это по-китайски, а я давая понять, что услышала его, ответила, что, к сожалению, мы не застали Олимпиады, как для нас еще вчера был 1973 год.

Как ни пытались наши восточные гости проявить свою хваленую невозмутимость, но глаза у них против воли сделались круглыми, правда только на мгновение.

И в этот, и на следующий день мы то и дело принимали делегации и без конца повторяли одно и тоже.

Наконец, поток гостей постепенно иссяк, зато наши кошельки существенно пополнились, и мы могли уверенно смотреть, по крайней мере, на несколько дней вперед.

Вроде бы теперь мы могли и улетать, но Гена вдруг почувствовал живой интерес к астрономии, он ходил хвостом за Витей, а тот без конца ему что-то рассказывал и рассказывал. Оказывается, две башни телескопа поставили далеко не случайно. В каждом телескопе установлено метровое зеркало. Это почти в два раза больше, чем было в нашем прежнем телескопе. Но еще больший выигрыш получится, когда оба этих телескопа будут работать в так называемом режиме интерферометра. Тогда фактическое угловое разрешение этих телескопов будет равно расстоянию между самими башнями.

— Но, к сожалению, — каждый раз добавлял Коваленко, — аппаратуру для такого режима телескопов из Москвы не довезли, потому что началась перестройка, и теперь уже навряд ли когда-нибудь довезут. Так что хорошо еще, если работает хотя бы один телескоп.

Гена тоже не оставался в долгу. Он постоянно что-то паял и сверлил, и в результате привел аппаратуру в такой порядок, в каком она не была уже довольно долго. После этого мои мальчики с таинственным видом просидели пару ночей за телескопом, а следующим утром торжествующий Коваленко объявил, что они с Геной открыли новую комету и он подаст заявку на присвоение ей имени «Коваленко — Фролов».

Гену несколько смущала такая щедрость своего нового друга, но Витя был непреклонен.

А я, каюсь, все это время ничего не делала и просто наслаждалась жизнью. Погожим утром я выходила на свою полянку и часами слушала и смотрела на этот мир. Теперь он больше не казался ни чужим, ни равнодушным. Я чувствовала, что начинаю жить с ним в одном ритме, и у меня не оставалось сомнений в своем предназначении.

Я больше не сомневалась в том, что далеко не случайно оказалась застигнутой снежной грозой вместе с моим юным охотником, а затем очутилась через много лет в том же самом месте, но уже в совершенно другом времени.

Дорога домой прошла практически без приключений, и видавший виды «Боинг» оказался гораздо комфортнее «ТУ-114», на котором мы летели сюда еще неделю назад.

«Академик»

Надо ли говорить, что, приехав домой, я застала совершенно ту же картину, которую успела подсмотреть в своем недавнем сне. Те же обшарпанные стены и изуродованная кабинка лифта. Только сын, предупрежденный о моем приезде, уже не задавал нелепых вопросов, но молча обнял меня все в том же своем невозможном халате, и мы долго стояли с ним и плакали.

— Как долго тебя не было, мама, — восклицал он, — нам так тебя не хватало.

— Но зато я больше тебя не оставлю, — повторяла я.

Со стороны могло показаться, что после долгой разлуки обнимаются ровесники, но я-то знала, что стала старше его даже не на одну, а на несколько жизней.

Потом мы поехали на кладбище повидать могилку мужа, который умер три года назад. И опять мы плакали, но уже в последний раз.

Разумеется, я поехала и на работу, но там уже не было никого, кто бы был со мной знаком. К тому же и численность работников на бывшем «почтовом ящике» сильно сократилась, а пустующие корпуса взяли в аренду посторонние фирмы, в основном торговые.

В отделе кадров приняли от меня заявление, что я прошу восстановить меня на работе в прежней должности, и облегченно вздохнули, узнав, что я не претендую ни на какую материальную компенсацию.

Затем я написала заявление об увольнении по собственному желанию, и с выправленной трудовой книжкой отправилась в пенсионный фонд.

Скоро я стала пенсионером с почти полувековым трудовым стажем, однако пенсии моей, как выяснилось, едва хватало расплатиться за коммунальные услуги.

А что же Гена — мой храбрый охотник? К сожалению, дела у него обстояли нет так гладко, как хотелось.

В моем «почтовом ящике» его признавать не хотели, так как он был не штатным работником, а, так сказать, прикрепленным.

Когда же он поехал в Иркутск, оказалось, что такой организации, как «Каскад», давно не существует. Так что подтверждение его существования вообще оказалось под большим вопросом. Он не застал в живых своих родителей, у которых был поздним ребенком, и поэтому его единственной связью с человечеством оставалась одна я.

Ну, и как бы поступили Вы, оказавшись в подобном положении? Что сделал он, я знаю: пошел на охоту. По тем самым местам, по которым он невольно путешествовал, вроде, всего лишь спустя полгода, а на самом деле больше двадцати лет назад. Даже кедры успели за это время подрасти, а подлесок вообще превратился в большие деревья. А вот горы совсем не изменились, они были все те же…

Примерно в то же самое время я также не собиралась сидеть сложа руки, и первым делом устроила генеральную уборку в квартире, которой не касалась женская рука со времен моего отъезда.

Сын как мог пытался мне помочь, а на самом деле только суетился без толку. И еще я совершенно его смутила, задав вопрос почему он не женат. Он отвечал, что собирался жениться, но все никак не решался сделать предложение, а когда его девушка вышла замуж за другого, совершенно махнул на себя рукой.

Толя вдруг вспомнил, как отец рассказывал ему о странном звонке вечером того же дня, когда я пропала после снежной бури. Слышимость была очень плохая, но он узнал мой голос. Как будто я сообщила, что добралась нормально и попросила сказать сыну, чтобы он не расстраивался, когда от него уйдет девушка. Потому, что я нашла для него другую невесту.

Больше звонков от меня не было, и об этом все забыли. Даже когда приходили из каких-то официальных органов и расспрашивали обо мне.

Я хорошо понимала, что не могла звонить в тот день, но слова о том, что я обещала найти для сына невесту, не давали мне покоя. Мне вдруг до смерти захотелось понянчиться с внуками.

Узнав про мое чудесное спасение, к нам с первого дня начали приходить соседи. Дом был ведомственный. Раньше он принадлежал Бауманскому Техническому Училищу, а теперь — Техническому Университету, что было одно и то же.

С некоторыми соседями я была знакома еще со студенческой скамьи, с большинством по работе мужа, а с остальными — просто по-соседски. И у всех я спрашивала: как они запустили дом до такого состояния.

— А что мы можем поделать? — отвечали соседи.

Дела в Бауманке шли со скрипом. На технические специальности который год был недобор. Сейчас все стремились стать юристами или финансистами, а инженерные специальности не котировались у современной молодежи.

— Ну, хорошо, — убеждала я, — на работе проблемы и платят мало, но это совсем не значит, что нужно жить наравне со свиньями.