– Так и есть, – согласился Вадим. – Власть – не столько монополия на насилие, сколько монополия на информацию, коммуникацию и символы. Монополия на интерпретацию.

На какое-то время в комнате повисло молчание – обдумывая услышанное, каждый пытался найти русло, в которое стоило пустить диалог. Мы нередко проводили время в подобных беседах, когда встречались с Вадимом. Они разительно отличались от дешевых сплетен, гнусных пересудов и жалкого хвастовства, которыми изобиловали разговоры многих наших знакомых. Мы обсуждали идеи, тенденции и заметные события и старались избегать пошлого мудрствования толпы, основанного на лжи разноцветной пропаганды. Проблема в том, что беседы оставались беседами. Кухонной болтовней.

Тем временем за окном окончательно стемнело. Ветер завывал меж панельных стен, скрипели ветви берез, в пробках сигналили автомобили – звуки сливались в тревожную какофонию в духе Мосолова. Уличные фонари бросали холодный электрический свет на праздных прохожих, погруженных в мысли, мечты и новостные ленты. Я предложил Вадиму что-нибудь выпить, и мы отправились в бар.

Закройте глаза, повернитесь несколько раз и что есть силы плюньте. Если вы в Москве, то с вероятностью в сто сорок шесть процентов попадете в ресторан. Или в кафе. Или в бар. Ресторанный бизнес буйным цветом расцвел в тучные годы нефтяной ренты и пока не думал схлопываться. Клиент давно не удивлялся экзотическим блюдам и безупречному обслуживанию. Современный ресторатор завлекал не столько гурманов, сколько любителей зрелищ – оригинальным интерьером, ритуалом приема пищи, а также особым позиционированием. Так, одно модное кафе прославилось тем, что в нем часто ужинали известные деятели либеральной оппозиции.

За десять минут ходьбы мы миновали полуподвальную рюмочную, где до полусмерти напивались маргиналы, дорогой ресторан «Escrocs et de Voleurs» для особо изысканной публики и необычное кафе, в котором посетители ели в абсолютной темноте. Последнее, впрочем, популярностью не пользовалось: так как источники света внутри заведения использовать запрещалось, делать селфи и фотографировать еду было невозможно.

Мы зашли в ирландский паб с непринужденной атмосферой и обычной для таких мест публикой: офисными работниками, студентами, девушками и парнями в поиске новых знакомств. Зеленые стены украшало множество маленьких картин и фотографий, бармен играючи управлялся с напитками и трепался с мужиком у стойки. На лакированных ореховых столах лежали бумажные салфетки с логотипом бара – золотистой надписью, оплетенной стебельками клевера.

Не прошло получаса, как мы, повеселевшие от добротного пива, заказывали еще по пинте и травили забавные истории, споря обо всем, что приходило на ум. В конце концов, дошли и до современной культуры, сходясь на ее деградации до уровня посредственности и окончательном отказе от просветительской функции. Впрочем, идеи темного просвещения мы предусмотрительно обходили стороной.

– Что говорить о масскульте? Посмотри на героев дешевых сериалов. Если нужно создать какой-то образ, то достаточно наделить персонажа парой клишированных особенностей. Допустим, стандартный интеллигент… – одной рукой Вадим жестикулировал, а другой держался за кружку. – Он будет рассказывать про культуру Ренессанса или рассуждать о Маркузе? Нет! Он слушает, например, Шопена и периодически поправляет на носу очки, а еще говорит с глупой интонацией зашоренного задрота. Вуаля! Интеллигент готов! Неужели это и есть настоящая интеллигенция?!

– В целом я согласен, но низкосортный сериал – не документальный фильм об эпохе Возрождения и уж точно не интеллектуальное изыскание Маркузе, – проговорил я, вальяжно отхлебывая пиво.

– Никто не мешает изобразить героя шире! Он не обязан цитировать философов, доказывая чьи-то идеи. Но почему не показать именно интеллектуала, а не называть «интеллектуалом» дурачка, который лепечет про Шопена и дергает свои очки? Пародия, профанация и какой-то животный воинствующий антиинтеллектуализм – вот что я вижу во всех этих ситкомах, фильмах по комиксам и в прочей подобной мерзости.

– Ты же отлично понимаешь, – улыбнулся я. – У каждого сериала есть целевая аудитория. А нарисованный «интеллектуал» создан таким, каким эта аудитория хотела бы видеть интеллектуалов в целом – особой общностью из некоего «параллельного мира», которая появляется в нужный момент, чтобы решить проблемы, или, наоборот, кучкой дурачков, над вычурным поведением которых можно посмеяться.

– В том и дело! Этот образ создан лишь затем, чтобы польстить глупому самолюбию и тщеславию. Чтобы жлоб по ту сторону экрана мог сказать: «Экие дурачки ваши интеллектуалы. Я-то, слава Богу, не такой!», рыгнуть, почесать яйца и дальше наслаждаться штилем в голове.

– Или другой прием. Зритель ассоциирует себя с привилегированной группой на экране, когда видит у них свои черты. Богатые тоже плачут… – произнес я.

– Мерзко! Масскульт может быть только коммерческим проектом. Его основным стремлением, кроме прибыли, всегда было формирование общественных иллюзий. Чтобы стать успешной, такая культура должна быть понятной последнему дегенерату. Информационный тоталитаризм…

В этот момент я отвлекся на небольшую компанию: парня и двух его спутниц, вошедших в паб. Дамы, надо отдать им должное, обладали долей грациозности и той агрессивной сексуальностью, которая до сих пор популярна в наших мегаполисах, а в провинции нередко принимает уродливые и смешные формы. Девушек я не знал, а вот их спутник, высокий парень в серой толстовке, походкой и жестами напоминал одного моего приятеля. Я видел его либо сбоку, либо со спины и не мог разглядеть лица, а пока всматривался, потерял нить разговора.

– …говорят, сложность этого мира в том, что умные люди полны сомнений, а дураки – уверенности в себе. На самом деле сомнений полны и те, и другие. Только вот дураки обычно сомневаются в своих способностях, а кто поумнее – в тех идеях, которые они претворяют в жизнь. Отсюда – полумеры и мягкотелость! – увлеченно говорил слегка захмелевший Вадим.

Наконец, человек, в которого я вглядывался, повернулся так, что мне удалось рассмотреть черты лица. Коротко стриженые волосы, небольшой, слегка приплюснутый нос и волевой подбородок квадратной формы, какой чаще встречается у англосаксов. Все это дополнял взгляд с хитрым прищуром и широкий рот, к месту и не к месту расплывавшийся в белозубой улыбке. Вот и сейчас парень улыбался одной из своих спутниц. Дождавшись, пока он посмотрит в мою сторону, я медленно поднял вверх руку, сложив пальцы в букву «V». Не оставалось никаких сомнений, что я встретил Илью Носова, которого между своими называли Носок.

С Ильей я познакомился на последних курсах вуза. Старше меня на три года, он на тот момент был парнем моей однокурсницы. Тогда Носов работал в студенческом профсоюзе, получив диплом одной из коммерческих шараг, которые исчезали так же быстро, как и появлялись. Свое прозвище Носок получил из-за небрежной подписи, в которой буква «в» больше походила на «к».

Жизнь – жестокая штука. Посреди учебного года из шараги, вовремя не прошедшей аккредитацию, Илью забрали в армию. Первая ирония судьбы заключалась в том, что поступал Носок с одной-единственной целью – откосить. Вторая – в том, что армия оказалась для него гораздо полезнее института. Будучи человеком общительным, простым и без отягчавших существование принципов, Илья быстро обзавелся нужными знакомствами. После демобилизации за него замолвили словечко, и вскоре Носок уже занимался военно-патриотическим просвещением при молодежном крыле правящей партии. Не в столице, конечно, но в Подмосковье. Носов организовывал для учащихся лекции, приуроченные к тем или иным датам, и собирал школьников на экскурсии в военные музеи. Одновременно он доучивался в институте и вскоре без особых усилий получил диплом по специальности «Экономика и менеджмент».

«Когда я с военно-патриотическими кружками бегал, случилась одна гадкая заварушка. Начальник приворовывал, – а кто сейчас не приворовывает? – и не стал делиться с одним человеком. А поделиться бы стоило… Вместе с начальником несколько человек тоже слетело, включая и меня. Но Илюха – парень не промах! Не пропадет! Батя моего сослуживца – глава в вашем профсоюзе. Новое место, конечно, не такое хлебное, но на время сойдет», – как-то раз рассказывал Носок без особого стеснения и одновременно сверлил взглядом проходящих мимо студенток, вгоняя свою подругу в тихое буйство.